Итак, в прошлой лекции мы разобрали вопрос о том, о чем нужно проповедовать. Теперь предстоит нам разрешить другой, не менее важный вопрос: о том, как нужно проповедовать. Прошлый раз мы рассмотрели, что может быть материей, или содержанием проповедей; теперь естественно возникает вопрос: как эта мате­рия должна раскрываться и излагаться в церковной про­поведи?

В иностранных гомилетиках обыкновенно очень много распространяются о составных частях проповеди и об их построении, как-то: приступ, тема, разделение, исследование и заключение. Но не это важно для гоми­летики, ибо это в сущности только повторение того, что излагается в курсах риторики. Нам важно установить, что же именно составляет отличительный характер, глав­ный признак проповеди, отличающий ее от светских ораторских произведений?

Основные черты, определяющие характер пропо­веди, легко вывести из самого существа или понятия проповеди. Что такое проповедь? Проповедь, как мы уже говорили, есть не что иное, как сообщение народу Слова Божия, или живое свидетельство об истине на­шего спасения, обращенное к народу. Из такого опре­деления проповеди естественно вытекают два основных требования, которым каждая проповедь должна удов­летворять, дабы она была именно проповедью, а не свет­ской речью. Во-первых, проповедь, служащая сообще­нию и разъяснению Слова Божия, хранимого Церко­вью, должна отличаться церковно-библейским харак­тером; во-вторых, проповедь, обращенная к народу, на­правляющая его на путь спасения, должна быть вполне доступна пониманию народа, должна быть близка и родственна духу народа. Итак, в вопросе о характере проповедей гомилетика должна выставить два необхо­димых закона, два основных требования для проповед­ника, желающего надлежащим образом выполнять свое служение: проповедь должна соблюдать церковно-библейркий характер, а с другой стороны, должна быть популярна. Церковно-библейский характер и популяр­ность проповеди - вот главное, что отличает проповедь как таковую и выделяет ее из ряда светских ораторских произведений.

Церковно-библейский дух, или характер проповеди

Первая основная черта, какой должна отличаться проповедь, - это строго церковно-библейский дух, или характер ее. Церковно-библейским духом должен быть проникнут и внутренний склад мысли и ее внешнее вы­ражение.

Требование это вполне понятно. Ведь проповедь, по существу, есть не что иное, как раскрытие и истолко­вание библейского учения; затем, она говорится обык­новенно в церкви и во всяком случае проповедник выс­тупает в своей проповеди как представитель Церкви, как выразитель ее учения. Поэтому естественно, чтобы про­поведь не была чем-то чуждым в храме Божием: она должна быть проникнута тем же духом, который веет в церковных молитвах, чтениях и песнопениях. Форма проповеди также не безразлична. Она должна гармони­ровать с содержанием ее, как бы естественно вытекать из общего церковно-библейского духа проповеди. Воп­реки довольно широко распространенному мнению, что форма дело второстепенное, надо сказать, что форма всегда тесно связана с содержанием: все внутреннее все­гда стремится найти себе достойное внешнее выраже­ние. Таков вообще естественный закон духовной жизни. Так должно быть и в проповеди. Материя сама творит себе форму, и форма вырастает из нее и неразрывно связана с нею, как душа с телом.

Каково же главное условие, дабы проповедь носи­ла церковно-библейский характер как по содержанию, так и по форме? Для этого главное, чтобы сам пропо­ведник был проникнут церковно-библейским духом. Все зависит здесь от чувства проповедника, исполненного христианским духом и находящего себе выражение в слове. Надо знать, что ведь проповедник - это не про­сто передаточная станция, какой-то канал, по которому церковно-библейское учение переходит к другим людям.

Истина, им возвещаемая, проходит через горнило его ума и перерабатывается в лаборатории его сердца — от­сюда она и получает свой характерный облик, в кото­ром и является перед народом. Вот почему вполне есте­ственно, что одну и ту же истину разные проповедники могут излагать различно, каждый по-своему, в зависи­мости от своего внутреннего настроения.

Требуемые в проповеди церковно-библейский ха­рактер и тон могут быть не только тогда, когда пропо­ведник говорит о самых возвышенных тайнах веры, но и тогда, когда ему приходится говорить и о потребнос­тях плотского человека, о самых низких материях. На­оборот, чисто церковного духа может не быть даже тог­да, когда речь идет о высоких догматических предме­тах. В средневековых схоластических проповедях и при изложении чисто христианского учения иногда встреча­ются шутки, забавные анекдоты и даже цинические вы­ражения, грубо нарушающие святость речи и необходи­мый церковно-библейский характер таких проповедей. Иногда истины христианские могут раскрываться язы­ком школы, проникнутой рационалистическим духом, или языком светской литературы; в содержании такой проповеди может и не быть ничего антихристианского, но дух ее таков, что не располагает слушателей к приня­тию умом и сердцем излагаемых истин и тем менее спо­собен подвигнуть волю в направлении следования Зако­ну Божию. Такая проповедь не достигнет цели.

Благочестивый слух сейчас же улавливает присут­ствие или отсутствие в проповеди церковно-библейского духа. Но логически выяснить отличительные черты это­го духа, детально описать их  вещь чрезвычайно труд­ная. Здесь применимо прекрасное образное выражение Господа Иисуса Христа о духе вообще: «Дух идеже хощет дышет, и глас его слышиши, но не веси откуду приходит, и камо идет» (Ин. 3:8).

Эта нематериальная сущность, неосязаемость, не­уловимость церковно-библейского духа в проповеди делает то, что описать, наглядно представить себе его нельзя; невозможно и научиться ему с помощью каких-либо ис­кусственных, внешних приемов. Церковно-библейский дух, желательный и требуемый в проповеди, может быть в слове только того проповедника, который весь про­никнут благочестием, питает благоговение к Слову Бо­жию и учению Церкви и кто воплотил в себе дух Еван­гелия. У такого проповедника само собой выльется сло­во, в котором будет чувствоваться особенный, не зем­ной, не мирской характер, о чем бы он ни говорил. Че­ловек такого духа не может допустить никакого небла­гоговейного выражения. Он не скажет просто: «Хрис­тос» или «Иисус», а скажет: «Господь Иисус Христос»; не дерзнет сказать «Мария», а скажет: «Пресвятая Дева Мария» или «Пресвятая Богородица», не скажет: «Па­вел, Василий», а скажет: «св. ап. Павел», «св. Василий Великий» и т. д. Это, так сказать, видимое проявление церковно-библейского духа в проповеди.

Другое видимое проявление церковно-библейского духа в проповеди - это частое обращение к Свящ. Писа­нию и благоговение перед ним как перед Словом Божи­им. В этом отношении образец для нас - Сам Господь Иисус Христос, Который при изложении Своего учения постоянно приводил ссылки на Св. Писание и подтвер­ждал ими истинность Своих слов. Уже при самом нача­ле Своей проповеди Он подтвердил великое ненаруши­мое значение Слова Божия, говоря: «Аминь глаголю вам: дондеже прейдет небо и земля, иота едина или едина черта не прейдет от закона» (Мф. 5:18). Все назида­тельные речи Господа базируются на слове Писания. Вспомним хотя бы, как спросил Его однажды один за­конник: «Учителю, что сотворив, живот вечный на­следую?» И получил ответ: «В законе что писано есть? Како чтеши?» - и словами закона наставляет его (Лк. 10:25-26). И не один раз, а многократно Господь обра­щает внимание иудеев на «закон и пророки», т. е. на ветхозаветные книги Свящ. Писания как на высший авторитет в вопросах веры и благочестия (напр., Мф. 22:29, 31-32; Мф. 12:3-5; Мф. 9:13; 12:7; Пс. 6:6; Мк. 11:17; Мф. 21:13; Лк. 19:48; Мф. 19:4; Мф. 22:43-45; 26:46; 26:24; Лк. 24:25-27, 44).

Но Господь не только ссылался на букву Писания, а еще старался всячески доводить слушателей до уразуме­ния глубокого смысла, содержащегося в том или другом месте Писания. Важны для нас и те обороты речи, кото­рые употреблял Господь, ссылаясь на Писания. Он гово­рил: «Несте ли чли в законе или писаниях?» (Мф. 21:46), «В законе что писано есть? Како чтеши?» (Лк. 10:26). Этим Господь хотел выразить, что иудеям должно хоро­шо быть известно Слово Божие и что несомненно оно является для них высшим авторитетом, к которому надо прибегать для разрешения всех недоумений.

Такое же знакомство с Словом Божиим, с Боже­ственным Евангелием должно быть в еще большей мере у нас, христиан, получивших еще более высокое и со­вершенное учение, нежели ветхозаветные иудеи. А в особенности, конечно, такое основательное знакомство со Словом Божиим должно быть у христианских пасты­рей-проповедников .

Нашими руководителями в способе проповедниче­ства могут быть свв. отцы-проповедники. У них мы и должны учиться тому, как нам проповедовать и какой характер давать своему проповедническому слову. В своих проповедях свв. отцы более всего и прежде всего занимаются истолкованием Свящ. Писания, и дух Еван­гелия, дух Божественного Писания проникает собою и оживотворяет их слово. Когда они говорят и не на тек­сты Писания, все равно авторитет Слова Божия неиз­менно как бы стоит перед их мысленным взором и они каждый раз прибегают к нему, когда хотят подкрепить свое рассуждение и дать ему убедительную для слуша­телей силу. Читая проповеди свв. отцов, вы видите и чувствуете, что не «дух мира» руководит ими и двигает их мысль и сердце, а «дух, иже от Бога» (1 Кор. 11:12).

Хорошо каждому проповеднику приводить в своих проповедях цитаты из свв. отцов, которые, после биб­лейских писателей, наиболее исполнены Духом Божи­им, но еще лучше, еще необходимее для проповедника самому проникнуться духом святоотеческих творений, приобрести как бы внутреннее сродство с их духом. А это сродство приобретается, когда проповедник посто­янно питает себя их творениями и ищет в них по каждо­му поводу руководственных для себя указаний. Чем бо­лее знакомится проповедник с святоотеческими творе­ниями, тем более он усваивает себе тот тон и характер, которым они проникнуты и которыми должна отличать­ся церковная проповедь.

В последнее время среди индифферентного к вере светского общества часто наблюдается, как проповедни­ки в своих проповедях стараются как можно реже пользо­ваться библейскими изречениями и цитатами из свв. от­цов. Они как бы боятся уронить достоинство своей про­поведи в очах людей, утративших дух церковности, и стараются подкреплять свои мысли из источников свет­ской мудрости, ссылаясь на философию, литературу и данные из светских наук. Конечно, и такая речь может быть полезной для слушателей: преступления не совер­шает тот, кто вводит в свою речь, произносимую с цер­ковной кафедры, элемент рациональный, светский и зас­лоняет им элемент священно-церковный. Но прилично ли это? вяжется ли это со святостью места? В священ­ной одежде выходит на церковный амвон проповедник: хорошо ли, прилично ли ему в этой одежде говорить так, таким тоном и языком, как говорит какой-либо свет­ский писатель в журнальной статье?

Некоторые из таких проповедников свое редкое обращение к Библии думают оправдать тем, что Библия в современном обществе, в так называемой интеллиген­ции, уже не пользуется прежним исключительным авто­ритетом и что поэтому доказательства из Библии не убе­дительны или по крайней мере малоубедительны длялюдей светского просвещения, разошедшегося с верой. При всей кажущейся его справедливости такой довод не может, однако, служить оправданием для проповедни­ка, избегающего пользоваться Библией. Если для неко­торых слушателей Библия и не имеет непререкаемого авторитета, то для самого проповедника Библия долж­на иметь значение первостепенной важности как книга богодухновенная, и он должен ценить эту книгу выше всех других книг, написанных людьми под воздействием их естественного разума. Если и замечается у слушателей неуважение или только недостаточное уважение к Биб­лии, то проповедник не приспособляться должен к этому неуважению, а напротив должен со всею силой и искрен­ностью чувства показать, дать почувствовать слушате­лям свое глубокое благоговение перед этой книгой, данной нам от Бога. Притом необходимо по­мнить, что неуважение к Слову Божию происходит главным образом от малого знакомства с ним. Многие в нынешнее время знакомы с Евангелием только понас­лышке, а сами никогда не брали в руки эту священную книгу, а судят о ней только по модным отзывам отрица­тельной критики. Долг проповедника - умело раскрыть перед слушателями все неоцененные сокровища сокры­той в ней Божественной Премудрости и заставить их оценить и полюбить эту книгу, а не стесняться своего собственного уважения к ней и приспособляться к тем­ным и невежественным во всем, что касается вопросов веры, неверам и полуверам.

В связи с вопросом о церковно-библейском харак­тере проповеди естественно возникает вопрос и о том, как, в каком тексте — русском или церковнославян­ском — приводить изречения Свящ. Писания? В насто­ящее время многие считают церковнославянский язык устарелым, непонятным, а потому склонны требовать не только тексты Свящ. Писания приводить в русском пе­реводе, но даже и все богослужение перевести на рус­ский язык. Думать так является несомненно большой ошибкой. Высота и святость богослужения и Божествен­ного Слова вообще естественно требуют, чтобы и самый язык его отличался от нашего обычного житейского го­вора. Церковно-богослужебный язык для Божествен­ного Слова то же самое, что священное облачение, ризы для священнослужителя, совершающего богослужение. Было бы странным и неблагоприличным, если бы кто-либо дерзнул совершать богослужение в обычном светс­ком костюме. Точно так же странно и до вульгарности неблагоприлично звучали бы наши церковные песнопе­ния, переведенные на обычный разговорный язык. Со­вершенно также необходимо церковно-словесное обла­чение для библейского текста, ибо оно служит к возвы­шению его над нашим обыденным словом и невольно внушает к себе большее благоговение. Говорят, что цер­ковнославянский язык непонятен. Есть, правда, в нем кое-что малопонятное и неудобовразумительное для со­временных интеллигентов, но ведь это потому, что ин­теллигенция наша со времен петровских все дальше и дальше уходит от Церкви и дошла до того, что не толь­ко церковнославянский, но и свой родной русский язык презирала, а предпочитала говорить на языках иност­ранных, в особенности - на французском. Но ведь это ненормальное, болезненное явление. Неужели же нуж­но мириться с ним и приспособляться к нему, поступа­ясь своими идейными соображениями?

Все люди церковно настроенные и любящие Слово Божие и наше богослужение отлично понимают церков­нославянские тексты и выражения и не хотели бы слы­шать в храме вульгарной обыденной речи. А кому ка­жется церковнославянский язык непонятным, то почему бы тому не употребить несколько труда и усилий, дабы познакомиться с ним поближе? Это гораздо проще и легче, чем изучить, например, немецкий, французский или английский языки. А между тем наши интеллиген­ты прекрасно владели иностранными языками, обуча­ясь им с детства, а церковнославянского языка знать не хотели и чуждались его, хотя это наш родной язык, от которого произошла и наша русская литературная речь, а главное, что каждому верующему должно быть осо­бенно дорого, - это язык, на который было переведено с греческого Слово Божие и наше православное богослу­жение, это - наш священный язык. Почему же пренеб­регать им и не стараться изучить его, если он кажется малопонятным? Впрочем, при беспристрастном отно­шении к нему найдем, что малопонятного в нем очень мало, а большинство слов и выражений более или менее вполне совпадают с русскими, но зато звучат гораздо благолепнее, как бы величественнее и торжественнее, что вполне и приличествует языку священному.

Встречаются в Священном Писании места неудобовразумительные, но они таковы на всяком языке, на каком бы ни приводились, и требуют разъяснения. Так и все тексты в проповеди, которые могут показаться непонятными, каждый проповедник может тут же разъяс­нить их путем перифраза. Так и советует поступать наш знаменитый иерарх-проповедник, Московский митропо­лит Филарет: «В церковных поучениях, — говорит он, -тексты Свящ. Писания должны быть приводимы по существующему славянскому переводу. Такое приведе­ние может сопровождаться изложением текста на русском наречии, если то нужно по свойству текста или по степени образования слушателей».

Церковно-библейский дух проповеди требует, кро­ме того, чтобы и самый язык проповеди обладал своими специфическими особенностями, характерными имен­но для церковной проповеди и отличающими его от того языка, которым пишутся, например, светские сочине­ния, газетные и журнальные статьи. В проповеди идет речь о возвышенных предметах, заимствованных из Бо­жественного учения, к которым слушатели должны быть настроены благоговейно. Уместно ли и прилично ли го­ворить об этих возвышенных предметах обыкновенным повседневным разговорным языком или тем хлестким развязным языком, каким пишутся газетные фельето­ны? Уместны ли здесь какие-либо шутки, анекдоты, нечистоплотные сравнения? Допустима ли на церков­ном амвоне такая распущенность речи, такая легкость языка, какой нисколько не стесняется иной раз рассы­паться в своем произведении какой-либо светский писа­тель? Конечно, нет. Этого не допускает как высота пред­метов, о которых говорится в церкви, так и высота цели проповедника - спасение душ человеческих, и святость места — храма Божия, где проповедь говорится, и, нако­нец, высота самого проповеднического служения, в ко­тором проповедник выступает как посланник Самого Господа Иисуса Христа, повелевшего Своим апостолам, а в лице их и всем их преемникам-пастырям учить наро­ды блюсти все, что заповедал Он. Проповедник всегда должен чувствовать и сознавать, что он не обыкновен­ный мирской, светский учитель, а учитель церковный, возвещающий не свое учение, не свое умствование, а веру, данную свыше от Бога и хранимую в Церкви. Он выступает со словом назидания во Имя Божие, во Имя Отца и Сына и Святаго Духа, как принято у нас гово­рить перед началом каждой проповеди. Как же пропо­ведовать во Имя Божие и в то же время допускать себе несдержанную вольность и распущенность языка? Нет, каждому мало-мальски чуткому человеку ясно, что язык проповеди должен быть особенный, стиль проповеди должен быть возвышенный. Это не значит, что в пропо­веди надо употреблять какие-либо напыщенные выра­жения, далекие от желанной простоты. Вовсе нет: ис­тинная высота и не нуждается в искусственных прикра­сах - она вполне совместима с простотой речи. Поучи­тельным образцом для нас в этом отношении должны служить речи Господа, записанные в Евангелии. Они просты и вместе с тем возвышенны. Этому искусству надо учиться. Точно так же и речи апостолов отличают­ся простотой, соединенной с каким-то особенным благо­родством и возвышенностью стиля. Трудно выразить это словами: это можно только почувствовать. Возвышен­ный характер речи дает не какая-либо внешняя оболоч­ка, не искусственные приемы красноречия, а то настро­ение, благоговейное и святое, в каком должен быть проповедник, излагающий народу возвышенные истины веры. Эта характерная особенность проповеднического языка у гомилетов обычно называется библеизмом. Этого библеизма в проповеди требуют не только наши и римо-католические гомилетики, но и протестантские, которые вообще гораздо свободнее относятся к требованиям цер­ковности, чем мы и римо-католики. Согласно определе­нию одного из выдающихся западных гомилетов (Жибера) «библеизм языка» означает то, что проповедник свой язык, образ своего выражения должен стараться приближать к священному языку Библии». С этой точ­ки зрения представляется неуместным в проповеди упот­ребление разных иностранных слов, специальных тер­минов, недоступных пониманию широкой массы верую­щих и заимствованных из области светского знания, и наоборот: необходимо употребление тех слов, заимство­ванных из Слова Божия, которые для проповеди явля­ются как бы своего рода техническими словами, напр.: «благодать», «грехопадение», «таинство» и т. п. Вме­сте с тем едва ли кто-нибудь решится возражать, что в проповеди гораздо приличнее сказать «чело» - нежели «лоб», «очи» - нежели «глаза», «ланиты» - нежели «щеки», «уста» - нежели «рот» и т. д. Что было бы, например, говорит наш известный гомилет Амфитеат­ров, «если бы мы, подражая светскому языку, вместо «Господь Иисус» стали бы говорить «Господин Иисус», вместо «братие» - «братцы», вместо «крещение» - «ку­пание», вместо «таинство» - «секрет», вместо «чудо» -«диковинка» и т. п. Не дико ли звучало бы, если бы проповедник, выйдя на амвон, начал бы свою пропо­ведь светским обращением: «Милостивые государыни и милостивые государи!»?» Для каждого, кто не потерял вполне духа церковности, совершенно ясно, что неуместны в проповеди подобные светские замашки и что язык проповеди должен быть особенный, не похожий на обык­новенную разговорную светскую речь. В этом и состоит первое требование, предъявляемое к характеру пропо­веди: церковно-библейский дух ее.

 Популярность проповеди

 

Другое необходимое свойство проповеди - это по­пулярность, удобопонимаемость ее для слушателей. Го­ворить популярно - это значит говорить или излагать учение народу ясным открытым словом, для всех дос­тупным и удобоприемлемым. Необходимость такого свой­ства проповеди вполне понятна. Проповедник предлага­ет народу сокровище Божественной истины, конечно, для того, чтобы народ мог воспринять его и воспользо­ваться им. Какой же толк был бы от его проповеди, если бы она излагалась малодоступным, непонятным для народа языком и способом выражения мыслей? В про­поведи своей каждый проповедник непременно должен сообразоваться со степенью восприемлемости слушате­лей и приспособляться к их умственному уровню, дабы не бросать слова на ветер. Учение евангельское, которое должен возвещать проповедник, есть учение всенарод­ное, данное всем людям без исключения, как сказал Господь апостолам: «Шедше научите вся языки, .. .учаще их блюсти вся, елика заповедах вам» (Мф. 28:19—20). Отсюда явствует, что это учение и излагаться должно так, чтобы всеми легко могло быть воспринято и усвое­но. Это - самое необходимое свойство проповеди, а между тем на практике оно весьма редко встречается, по край­ней мере полная и совершенная популярность. У мно­гих выдающихся проповедников проповеди блещут все­ми лучшими качествами, но единственное, чего недоста­ет им, - это необходимой популярности. Ошибка быва­ет в том, что проповедники, составляя свои проповеди, часто стремятся удовлетворить вкус образованного меньшинства слушателей, а забывают о малообразованном или совсем необразованном большинстве. Между тем необходимо приучить себя говорить именно для боль­шинства, а отнюдь не для избранных, для меньшинства, стремясь угодить его изысканному вкусу.

Что же должен соблюдать проповедник, дабы про­поведь его была популярна?

Требования популярности очень широкие. Обык­новенно ограничивают эти требования одними свойства­ми языкового изложения. Но это слишком узкое пони­мание закона популярности. Требования закона попу­лярности касаются: 1) содержания проповеди, 2) обра­за представления и раскрытия мыслей и 3) языкового изложения.

Содержанием проповеди, как мы уже знаем, явля­ется евангельская истина. Эта евангельская истина нео­быкновенно проста, доступна пониманию каждого, даже младенческого ума. Такой она и является в устах Само­го Божественного Учителя Господа Иисуса Христа. Он и должен служить для нас образцом в деле исполнения учительского долга. Учение Его, при всем своем вели­чии и высоте, для всех понятно и не возбуждает ника­ких сомнений, затрудняющих понимание. Проповедник и должен брать из этой сокровищницы то, что прямо открывается перед его глазами, не затрудняя себя изыс­канием каких-либо особенных утонченных тем, чтобы угодить изысканному вкусу людей, избалованных обра­зованностью и ученостью. Единственный указатель, что нужно выбрать из этой сокровищницы Божественных истин, - это духовные нужды и потребности народа. Надо разъяснять народу то, что ему мало знакомо или неправильно им понимается, надо направлять свое сло­во против тех недостатков, какие замечаются в окружа­ющей среде, против заблуждений или пороков. Главная задача проповедника, как учителя народа, - рассеивать ложь и наставлять на путь истины. Некоторые из про­поведников старательно ищут все новых и новых тем, боясь, что повторение одного и того же не будет произ­водить достаточно сильного впечатления на слушателей. Это - ошибка. Проповедь говорится не для услаждения и не для развлечения слуха, а для назидания. Она дол­жна указывать слушателям путь спасения. Нет беды, если это указание пути спасения повторяется не раз и не два, в особенности если в слушателях замечается как раз упорное уклонение от этого пути. Примером для нас в этом отношении служит св. Иоанн Златоуст, который нисколько не смущался говорить по многу раз об одном и том же, как он сам говорит в своей 5-й беседе о стату­ях: «Хотя я и вчера и третьего дня говорил вам об этом предмете, однако не перестану и сегодня и завтра и пос­лезавтра внушать то же. И что говорю: завтра или пос­лезавтра? Не перестану, пока не увижу, что вы исправ­ляетесь. Если уже преступающие закон не имеют стыда, тем более мы, внушающие не преступать закона, не дол­жны стыдиться постоянного увещания об одном и том же. Постоянное напоминание об одном и том же зависит не от говорящего, но от слушающих, которые требуют непрерывного наставления в простых и удобоисполни­мых делах». Так и всякий проповедник должен думать не о том, чтобы поразить воображение слушателей чем-то новым, оригинальным, а о том, чтобы говорить необ­ходимое для спасения их душ. Прекрасно говорит об этом в своем «Пастырском правиле» св. Григорий Дво­еслов: «Главное старание проповедника не туда долж­но быть направлено, чтобы изобрести что-нибудь осо­бенное и интересное или поразить слушателей неслы­ханною мудростию... Во что веруют все христиане, что все должны знать, - только то он должен раскры­вать пред ними».

Если и допустимо в проповеди что-нибудь новое, то это не новость учения, а только некоторая живость или новость представления и раскрытия религиозных истин. Эта новость состоит в том, чтобы в проповеди видна была печать личного, самостоятельного труда проповедника, печать его личной мысли и личного чувства. Для этого нужно, как мы не раз уже повторяли, что и есть в проповедническом искусстве самое главное, - это то, чтобы истина христианская, излагаемая в пропове­ди, была им пережита, прочувствована и проникала все существо его души.

В силу того же закона популярности проповеднику не следует поднимать на церковной кафедре разные утон­ченные богословские вопросы. Он должен помнить, что кафедра церковная - это не одно и то же, что кафедра школьная или профессорская. То, что уместно и нужно на кафедре школьной, далеко не всегда пригодно на кафедре церковной. Поэтому неправильно поступают те проповедники, которые в угоду людям образованным, а иногда и для того, чтобы блеснуть своей ученостью, пред­лагают на церковной кафедре такие мудреные поуче­ния, которые напоминают собой ученые трактаты или школьные лекции. Задача проповедника не в том со­стоит, чтобы давать пищу для ума и заставлять слуша­телей ломать свою голову, а в том, чтобы дать пищу для сердца, напитать душу спасительной Христовой истиной. Сам апостол Павел наставляет Тита, а в лице его и всех христианских пастырей, чтобы они уклоня­лись «от стязаний и словопрений», а к таким именно стязаниям и словопрениям и относятся часто ученые изыскания, вызывающие споры и разногласия между людьми школы. «Суть бо» такие изыскания, вызываю­щие споры, говорит апостол, «не полезны и суетны» (Тит. 3:9). Сам апостол говорит о том, что и его пропо­ведь «не в премудрости слова», не в убедительных сло­вах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости челове­ческой, но на силе Божией (1 Кор. 1:17; 2:1-5).

Другое условие, которое должен выполнять про­поведник в силу закона популярности, касается спосо­ба представления или развития мысли. Слово пропо­ведника не будет популярным, если он будет говорить.

словом сухого, холодного рассудка и если оно будет носить слишком отвлеченный характер. Чисто логичес­кое рассуждение, хотя бы и очень умное, не производит никогда достаточно сильного впечатления, не дает пищи для сердца, не назидает. Для большей впечатлительнос­ти проповедник непременно должен призвать на помощь силу воображения и говорить не отвлеченно, а живо и образно применительно к умственному уровню слушате­лей. Нужны не одни только голые рассуждения, а не­пременно живые, конкретные образы, примеры и фак­ты, взятые из повседневной окружающей жизни.

Идеальный образец такого живого представления истины в образах и примерах, взятых из жизни, являет Собою нам опять-таки Господь Иисус Христос в Своих дивных по красоте и назидательности притчах. Вместо того чтобы много разглагольствовать, раскрывая ту или другую истину, Он рассказывает притчу - повествова­ние, содержание которого заимствовано из фактов по­вседневной жизни, и эта истина в притче раскрывается как бы сама собою, для всех совершенно наглядно и доступно. Так и всякий проповедник должен стремить­ся к тому, чтобы мысли, излагаемые им, не носили ха­рактера отвлеченных рассуждений, но являлись слуша­телям в виде живых наглядных образов, доступных по­ниманию и усвоению каждого.

Третье требование закона популярности касается внешнего изложения, или языка проповеди. Что здесь требуется? Прежде всего - совершенная ясность и про­зрачность речи. Хорошо говорит об этом блаженный Августин: «Для христианского наставника, — говорит он, - первый и главный долг - во всех своих поучениях быть сколько возможно вразумительным и говорить с такой ясностью, что разве только самый беспонят­ный человек был бы не в состоянии понимать нас».

Что необходимо в проповеди для такой ясности? Прежде всего нежелательны в проповеди длинные пе­риоды,  многосложные предложения с вставочными объяснениями. Это уместно в книжном языке, где чита­тель может остановиться и разобраться в том, чего сразу не понять. А в проповеди, как живой речи, более удобна для понимания речь краткая, отрывистая.

Далее, из проповеднического языка должны быть изгнаны все иностранные слова, которые без нужды пестрят и искажают чистую русскую речь и не для вся­кого понятны. Нежелательно употребление в проповеди и технических выражений, обычных в школьном язы­ке, как, например: «положительный», «отрицательный», «органический» и т. п. Они тоже, как имеющие притом условное значение, не всем понятны. С осторожностью надо употреблять даже и библейские выражения, смысл которых не вполне ясен для человека, не знакомого со школьной богословской терминологией. Если явится необходимость по связи речи употребить такое выраже­ние, не нужно оставлять его без немедленного объясне­ния. Наконец, для популярности необходима вообще простота речи. В чем эта простота речи заключается? В том, чтобы проповедник пользовался лишь тем материа­лом языка, который, если можно так выразиться, нахо­дится в общенародном употреблении, а не тем, который является достоянием лишь избранных. Из языка пропо­веди должно быть выброшено все натянутое и искусст­венное, тон ее должен быть тоном простой, естествен­ной, непринужденной беседы. Но эта простота должна быть, само собой разумеется, чистой и благородной. В ней не должно быть ничего вульгарного и низменного. Проповедник хотя и должен говорить совершенно про­сто, но, однако, это не значит отнюдь, что он должен говорить языком простолюдинов или таким языком, ка­кой слышен на базаре. Мы уже говорили, что язык про­поведи, при всей простоте, должен быть языком особен­ным, возвышенным, похожим на язык Библии. Как на­учиться проповедовать таким языком? Никакие внешние предписания и правила тут не помогут. Нужно войти в дух этого языка, усвоить его себе, чтобы он сам вошел, так сказать, в плоть и кровь проповедника. Для этого нужно больше и чаще читать Слово Божие и святооте­ческие творения великих отцов-проповедников. Лучшим образцом популярной речи для проповедника в Слове Божием могут служить беседы Господа Иисуса Христа, записанные в Евангелии, а в особенности Его притчи, о которых мы уже упомянули. Из святоотеческих творе­ний полезнее всего для проповедника читать и усваи­вать себе дух великого Златоуста. Он был самым попу­лярным христианским проповедником. Никто не умел говорить так просто и вместе с тем впечатлительно для слушателей, сохраняя в то же время возвышенность стиля и благородство церковного языка, как святой Иоанн Златоуст. Снова и снова повторяем совет всех автори­тетных гомилетов: кто хочет быть настоящим пропо­ведником, тот должен непрестанно, день и ночь читать и перечитывать беседы Златоуста. Это главное усло­вие, чтобы научиться говорить популярно, но кроме того можно указать и некоторые руководящие правила прин­ципиального характера: так, например, каждый, кто желает говорить популярно, прежде всего должен от­четливо знать сам и понимать тот предмет, о котором он собирается говорить. Когда у проповедника в голове туман, то и речь его естественно будет туманной и неудобопонимаемой. Прежде чем проповедник решится говорить, он должен тщательно обдумать то, что будет говорить. Отсюда вытекает необходимость подготовки к проповеди, но это уже особый вопрос, которым мы теперь и займемся.

О содержании проповедей. Различные виды проповедей

О характере проповедей

О приготовлении проповедей