Девятого июля Тихвинский Богородице-Успенский монастырь торжественно, с патриаршим богослужением, отмечает 10-летний юбилей возвращения в родные пределы чудотворного явленного Тихвинского образа Пресвятой Богородицы. Это событие 2004 года было поистине уникальным – духовные, да и культурные ценности такого масштаба в Россию из «эмиграции» еще не возвращались.

Во времена, когда люди отступают от истины и веры, творят зло и неправду, они лишаются попираемых святынь, храмов и икон. Так случилось и с Тихвинским чудотворным образом. В 1941 году он оставил свою обитель и ушел в дальнее странствие – через Псков, Ригу, Польшу, Чехословакию и Германию в далекую Америку.

В течение 60 лет его оберегали и хранили епископ Иоанн (Гарклавс) и его приемный сын протоиерей Сергий Гарклавс, ожидая, когда икону можно будет вернуть в Россию. В своем странствовании икона и ее хранители перенесли множество тягот и испытаний военного и послевоенного времени.

Удивительная история этого долгого пути из Россию в Россию рассказана отцом Сергием в книге воспоминаний «Под сенью Тихвинской иконы». К нынешнему юбилею книга переиздается издательством Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Одновременно с книгой издан фильм «Возвращение иконы», непосредственно запечатлевший события 2004 года и их предысторию.

Главу из книги, в которой рассказывается о том, как Тихвинская икона покинула Латвию в годы войны, с согласия издателей мы предлагаем вам сегодня.

На третьи сутки, усталые и голодные, мы пришли в Лиепаю. Понятно, что никто нас там не ждал. Нужно было где-то остановиться, и владыка Иоанн обратился к благочинному отцу Павлу Янковичу. Нельзя сказать, чтобы того просьба архиерея обрадовала, но в приюте не отказал – предоставил нам пристроенную к его дому веранду.

Мать владыки устроилась на диванчике; для владыки поставили раскладушку, а я спал на полу на коврике. Кормили нас овсяной кашей; не голодали – и на том спасибо.

Владыка сказал тогда:

– Видишь, Сережа, как переменчива жизнь. Совсем недавно я принимал беженцев в своей квартире, а теперь мы уже сами беженцы. И нам не роптать надобно, а смириться пред Господом.

Уже на следующий день после приезда владыка Иоанн отслужил в Свято-Алексеевской церкви молебен. И потом почти ежедневно служил то в Свято-Троицком соборе, то в Свято-Александро-Невской церкви.

На пятый день пребывания в Лиепае владыке Иоанну сообщили, что в порт прибыло рыбацкое суденышко с рижскими священниками и Тихвинской иконой Божией Матери. Владыка раздобыл лошадь с телегой и поспешил на пристань. Там с великой Святыней его ждали отец Николай Виеглайс и еще два священника со своими семьями.

Немецкие солдаты, сопровождавшие икону из Риги, сочли свою миссию законченной и ушли. А отец Николай передал икону епископу Иоанну со словами:

– Видать, сама Божия Матерь вас, владыко, избрала ее святой образ сохранять.

Так следом за владыкой Иоанном явилась в Лиепаю Тихвинская икона. Этому предшествовали следующие события. Немцы, понимая, что вскоре будут вынуждены оставить латвийскую столицу, начали вывозить из Риги всевозможные ценности. Вспомнили они и о Тихвинской иконе, за которой послали солдат в женский монастырь.

Но игуменья Евгения (Постовская) сказала, что этот святой образ она может отдать в руки только священникам. Тогда в военную комендатуру вызвали настоятеля монастырских церквей отца Николая Виеглайса и приказали ему быстро собраться в дорогу, чтобы выехать в Лиепаю с Тихвинской иконой. Священник попытался сказать, что он не может оставить храмы без настоятеля, но его резко оборвали:

– Никаких возражений. Вам приказано быть готовым к отъезду завтра, в 10 часов утра.

На следующий день, 27 сентября (день Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня), после ранней службы сестры-монахини простились со Святыней. Икону упаковали в ящик и уложили на подводу с вещами отца Николая Виеглайса и его семьи. В сопровождении двух немецких солдат путники покинули монастырь.

Сухопутная дорога в Лиепаю уже была отрезана советскими войсками, и им пришлось плыть морем на рыбацком суденышке. Икону поместили в рубку, люди разместились на куче угля. Лодка была основательно нагружена (в порту к ним присоединились отец Иоанн Легкий и отец Иоанн Бауманис с семьями). И, будь ветер сильнее, их запросто могло бы захлестнуть волной. Но, видно, сама Богородица простерла над ними свой Покров, и путешественники благополучно прибыли по назначению со своим бесценным грузом.

В Лиепае Тихвинскую икону внесли в Свято-Алексеевскую церковь, где при большом стечении верующих каждодневно совершались богослужения вплоть до 8 октября, когда нам дали команду эвакуироваться на грузовом судне. За это время к владыке Иоанну примкнула большая группа православного духовенства: семь иподиаконов, священники Николай Перехвальский, Петр Кудринский, Петр Михайлов и другие, а также их семьи. Всего насчитывалось около тридцати человек.

Настроение у людей было подавленным: все понимали, что со дня на день придется покинуть родную землю. Немецкие войска отступали, Лиепаю все чаще бомбили советские самолеты. И, как ни горек был путь на чужбину, там по крайней мере предоставлялось больше шансов на жизнь. Остаться – значило попасть в безжалостные руки НКВД и обречь себя если не на верную гибель, то на ссылку в сибирские лагеря.

Так случилось с о. Николаем Трубецким, который решил не покидать Латвию. Ему удалось бежать из порта при погрузке на судно буквально в последнюю минуту – немцы не очень строго контролировали эвакуацию духовенства. Священник вернулся в Ригу. Но уже 20 октября (всего через неделю после взятия города советскими войсками) он был арестован и приговорен к десяти годам лагерей. Это был не единичный случай: в послевоенные годы органы НКВД репрессировали каждого четвертого православного священника Латвии.

Эвакуация на Запад не радовала епископа Иоанна. Он говорил:

– Зачем я поеду туда, где и кем я там буду?

Владыка вел с разными людьми переписку и переговоры о возможности остаться в Латвии. Особенно его заботила судьба вверенной ему свыше Тихвинской иконы. Как сохранить великую Святыню в это военное лихолетье? В чьи руки она может попасть?

Достанься Тихвинская икона германской стороне, с нее, скорее всего, сняли бы драгоценную ризу и неизвестно что сделали бы со святым ликом Богоматери и Ее Младенца. Лучшее, что могла сделать советская сторона, – сдать икону в какой-либо музей в качестве экспоната. Кто думал тогда о духовных ценностях, когда ничего не стоила человеческая жизнь?!

Осознавая великую значимость святого образа для Православия и чувствуя собственную ответственность за его судьбу, епископ Иоанн (Гарклавс) принял решение взять Тихвинскую икону с собой в эмиграцию, чтобы сберечь ее и в мирное время вернуть в Тихвинский монастырь.

С того времени почти шестьдесят лет при чудотворной иконе неотлучно находились либо сам владыка Иоанн, либо я, либо  члены моей семьи. Мы берегли и хранили Путеводительницу, а она вела и хранила нас…

Утром 8 октября мы получили команду собрать вещи и явиться в порт. За время, что мы были в Лиепае, я не смог связаться с родителями и принял самостоятельное решение последовать дальше с владыкой Иоанном. Он вел свою мать; у священников на руках были малые дети. А мне, как самому свободному и крепкому, вверили Тихвинскую икону. Так я и носил ее все пять лет наших скитаний по странам Западной Европы, чаще всего на спине, прикрывая одеждой. Икона не маленькая: шестьдесят на на девяносто сантиметров, и весила она с окладом свыше двадцати килограммов – на руках удержать не так легко.

Посадка на пароход началась днем и продолжалась всю ночь, потому что беженцев было около двух тысяч. На рассвете 9 октября судно в сопровождении нескольких немецких миноносцев вышло в море. Мне очень хотелось посмотреть, как мы отплываем от берега, и послать последний привет земле, на которой вырос. Никто не знал, вернется ли он когда-нибудь в свою страну. Почти всем, в том числе владыке Иоанну, так и не довелось больше увидеть Латвию.

Я поднялся на верхнюю палубу, хоть это не разрешалось. Но разве парня в семнадцать лет остановишь? Утро было прекрасным! Море спокойное, гладкое, как зеркало. Из-за горизонта небольшим красным шаром вставало солнце. Этот шар рос, увеличивался буквально на глазах. И такая тишина стояла, будто нет и не было никакой войны.

Я любовался этой красотой, как вдруг на нас налетели советские самолеты, завыла сирена, вокруг все загрохотало, задрожало. Признаться, я испугался, упал на палубу и подумал, что все, нам конец. Я видел, как падали бомбы – вертикально, словно в кино. Они взрывались с обеих сторон в десяти-пятнадцати метрах от бортов, вздымая огромные пенные шары.

Но ни одна бомба не попала в судно, как будто кто-то накрыл его защитным куполом! Тут вспомнил я о чудотворной Тихвинской иконе, что плыла с нами на пароходе, и возблагодарил Матерь Божию, спасшую от погибели нас и свой святой образ. Позже я читал в ?ik?gas zi?as, латышской эмигрантской газете, рассказ одной женщины, покидавшей Латвию на этом же судне, как она чудом осталась жива после страшной бомбежки советскими самолетами. Я подумал тогда, знала бы она, кто был нашей Заступницей и кому она обязана своей жизнью.

Сбросив все бомбы, самолеты улетели. Мы продолжили свой путь и уже без происшествий к вечеру прибыли в Польшу, в город Данциг (Гданьск).

Так началась наша эмиграция.

Русская линия / www.klikovo.ru