МОСТ ОТ ЗЕМЛИ ДО НЕБА

Отец Петр

Узнала его по описаниям братии: человек видный, чуток грузноват, в плечах сажень, густая с проседью борода. Ещё вспомнила, как говаривала о нём матушка Сепфора, что по монастырю он не ходит, а «бегает», всё время при деле. И на сей раз было очевидно, что времени у него в обрез.

Он остановился, вопросительно упёрся глазами и молча выслушал меня. Стараясь быть краткой, я попросила его рассказать о матушке. Эта беседа с отцом Петром должна была стать заключительной в «трилогии», которую я предложила газете «Вера», о дивной старице нашего времени матушке Сепфоре («Выйдешь за порог, а там – семь дорог...», «Вера», №№ 540-541, 548). Ведь она была для него духовной матерью, как и для многих других монахов и мирян из Москвы, Тулы и Тульской области, где жила до переселения в этот строящийся монастырь.

Отец Петр согласился не раздумывая. Он оставил все дела, и когда мы устроились в маленькой трапезной, предназначенной, вероятно, для гостей, заговорил о главном, не дожидаясь вопросов. По всему чувствовалось, что по сей день живёт в нём самая горячая любовь и привязанность к матушке Сепфоре, почившей десять лет тому назад. Как будто и не было разлуки. Собственно, так он и чувствует: матушка рядом.

Отец Пётр прежде – при матушке – был послушником Игорем. Послушание нёс в монастырской трапезной. Теперь он монах, келарь монастыря, и трапезная по-прежнему в его ведении. Спросила, не наскучило ли. Только улыбнулся: «Главное – с Богом быть. А что делать, чем заниматься, монах не выбирает. Дали тебе послушание, и тяни его. И год, и два, сколько надо».

Жизнь до монастыря была пёстрой. И ломало его, и мотало, и правду искал, и почти бесцельно слонялся среди московской богемы. Был женат, развёлся. Хотя, если к началу вернуться, в жизнь входил оптимистом, комсомольцем. Взрослел в Ленинграде, ходил в школу, бегал в кинотеатры. Любил слушать «Битлз» и жадно вникал в ошарашивающие откровения Солженицына, не очень понимая, почему и то и другое в Советском Союзе под запретом.

Когда выпала ему дорога в Афган, пошёл воевать, не сомневаясь, что вместе с товарищами встаёт на защиту южных границ страны от империалистов-американцев. Но как человек думающий очень скоро понял, кем стал на деле – оккупантом на чужой земле. И заныло сердце, съёжилась душа. После годы ушли, чтобы найти утраченную нить смысла бытия: чем и как, во имя чего жить дальше?

Активно участвовал в революционном движении конца ХХ века. Успешно занимался бизнесом. Помогал церкви, но не как христианин, не как верующий, а из убеждения, что всякий порядочный человек, имеющий немалые средства, должен быть меценатом. Очень скоро понял, что деньги – ничто. Жар-птица удачи обернулась мрачным филином. Рядом с ним вспыхивали лица, звучали интересные, умные речи, а он всё яснее видел тщетность поисков ответа на главный вопрос: зачем это всё, для чего живёт человек?

Тропы, которые привели его к Богу, были извилисты. Но однажды Игорь явственно ощутил, что для него наступает момент истины. Без малейших сожалений порвал с прежней жизнью – ушёл в монастырь. Вначале послушничал в Оптиной. Затем вместе с братией был направлен в Клыково, где начиналось строительство архиерейского подворья, ставшего позже монастырем. Тут-то и началось его духовное становление.

– По своему маловерию, по своей дерзости я смотрел на матушку Сепфору и думал: «Сидит бабка какая-то тут с палкой… Тоже Ванга нашлась».

Меж тем матушка, видно, сильно молилась о нём. И по её молитвам ярко полыхнула вера.

– Когда я по-настоящему уверовал, – рассказывает о.Пётр, – как всегда, пришёл к матушке, сел у её ног и спросил о чём-то важном. А она мне вдруг: «Что я, Ванга, что ли?» И повторяет мои прежние мысли – слово в слово. В этот момент мне стало так страшно, что сердце готово было выпрыгнуть из груди. Это был страх, пронизывающий насквозь. Так матушка дала мне понять, что Бог видит моё сердце. Осознание было ярким, как огненный меч.

А ведь все прошедшие полгода он делился с матушкой воспоминаниями, по его признанию, обеляющими его. Не решался и стеснялся сказать об очень многом.

– Всякий раз, прежде чем что-то говорить, я внутренне редактировал предстоящий разговор. Сказать: «Я грешен», что прежде делал не раз, – нетрудно. Но исповедоваться до глубины сердца, до слёз – это совсем иное...

По молитвам матушки удалось ему ступить на порог истинного, глубокого покаяния. Когда для послушника Игоря становилась явной греховность помыслов и поступков, матушка рассказывала ему, где и когда началась эта беда.

– Как-то я обидел человека, больше того – совершил подлость, по греховности своей даже не заметив этого. А из-за моего поступка у того человека многое в жизни перевернулось. И на мою совесть легла вся тяжесть этих отнюдь не благих перемен. И матушка помогла мне найти зародыш этого греха, вырваться из его плена.

С Божьей помощью она видела все потаённые уголки его памяти, знала и то, о чём сам он забыл. А главное, матушка Сепфора показала ему, как важно жить в ладу со своей совестью. Пояснила, что, идя в храм, надо помнить: молитвенное приношение становится жертвой, угодной Богу, только тогда, когда ты примирился со всеми, когда нет в душе зла, раздражения, недобрых мыслей.

А ещё напоминала ему (впрочем, об этом говорила всем), что надо держать на привязи своих «зайцев», то есть ноги. Ведь зайцы как бегают? В разные стороны, куда глаза глядят. Хочешь в церковь идти, а ноги бредут совсем в других направлениях. Одна – на дискотеку, а другая – в супермаркет. Руки – грабли. Всё к себе норовят. И опять же надо следить за ними. «Сердце, – научала матушка Сепфора, – лев. Он всё рыкает». То есть вечно недовольно всем, что происходит, раздражается, ропщет. Ну а глаза – ястребы. Ястреб сидит на ветке или на горе и всё время смотрит: что бы ещё съесть? Вот и наши глаза так и рыщут: «Кого бы поглотить, кого бы укусить?» А язык – дракон, огнём дышит.

Каждый день Игорь приходил к матушке, усаживался у её ног и высыпал из бездонной «сумы» вопросы. Отвечала она кратко. Но, как правило, ясно. Спросил, например, как молиться надо. И она вывела для него формулу: никогда не оставлять Богородичное правило, обращаться к святым, к Пресвятой Богородице, ко Господу, не обходить глазами и сердцем ни одной иконы в своём святом углу. Обращаться каждый день, не забывая, что это святые, Пресвятая Богородица, Господь и они слышат нас.

А когда задался вопросом, в какой день был крещён (крестился за несколько лет до поступления в монастырь, и у него потерялось свидетельство), она сказала только: «Молись Казанской Божией Матери». Позже документ нашёлся, и каковы же были его изумление и радость, когда он увидел: «Крещение совершено 4 ноября» – в день празднования иконы Казанской Божией Матери.

Помогала советами в трудах повседневных. Считала, что слишком измельчённая пища – это потакание лености. Говорила, что овощи для борща, например, надо рубить «тяпочкой», то есть еда должна быть крупной. Теперь, готовя гороховый суп, он всегда помнит, что его любила матушка. Так про себя и называет – «суп матушки Сепфоры».

В беседах с о.Петром, да и не только с ним, рассказывала о какой-то монахине. Говорила, что мощи этой молитвенницы будут обретены со временем. А пока что «по её плите ходят и пляшут». Какая плита, кто ходит и пляшет – всё это долго ещё оставалось загадкой. Меж тем матушка говорила также, что плита эта не просто плита, а надгробный памятник: «Знайте, что будет чудо – придут монахи, запоют и станут возглашать: “Христос Воскресе!” А рядом, на заборе, будет вторить им птаха небесная: “Христос Воскресе!”»

Спустя несколько лет после преставления схимонахини Сепфоры на пороге одного дома в Клыково нашли мраморную плиту, а на её обороте прочитали: «Схимонахиня Александра». Вскоре узнали, что она окончила свой земной путь в 1903 году и была похоронена на местном кладбище. Нашли её могилку, установили памятник. А на Радоницу из Оптиной пустыни приехали монахи. Как-то вышло, что все разом вспомнили про схимонахиню Александру. Тогда-то и случилось чудо! Когда запели они «Христос Воскресе!», прилетела птичка, села на кладбищенскую решётку и, как только затихло пение, в ту же секунду послышались звонкие трели. На своём птичьем языке гостья небесная вторила монахам – точно по нотам пела. И снова они: «Христос Воскресе!» А следом за ними птаха – так же звонко и празднично. И всякий раз, когда умолкали люди, пела птица, славя Христа воскресшего. Тогда всех охватила пасхальная радость, и тем, кто знал о предсказании матушки Сепфоры, подумалось: «Не сама ли матушка подаёт весточку из небесных обителей, осеняя их благодатной молитвой?»

Схимонахиня Сепфора обнимала любовью многих знаемых и незнаемых. Конечно, любила и его – послушника Игоря. Вот только почему-то называла Симоном. Он удивлялся и даже обижался, но это ничего не меняло. Бывало, окликнет: «Впустите Симона! Что он там стоит?» Или: «Симон, Симон, принеси то-то». Спустя годы, после того как не стало матушки, он принял постриг и нарекли его Петром. А, как известно, Пётр – это и есть Симон (в переводе с древнееврейского).

...Отец Петр то углубится в прошлое, то обратно вернётся. Но видно, что и теперь, и прежде матушка Сепфора была и есть для него путеводительницей, вела и ведёт его к Богу.

– Каждое её слово доходило до сердца. Матушка была Божьим человеком. А Божий человек нелицемерен. Он не зрит на лица. И любит всех: косых, хромых, пьяных, грязных, богатых, бедных. Во Христе, – матушка помогла мне это прочувствовать.