Когда плывущие на корабле видят в воде тонущего человека, тут же звучит спасительная команда: “Человек за бортом!”. Исключения бывают разве что в войну, но в любое другое время спасение утопающих – общий морской закон. Церковь часто сравнивают с кораблем – значит ли это, что закон этот верен и для нее?

Многим кажется, что социальное служение Церкви – дело самоочевидное, она и должна этим заниматься. Тем более, что сам Христос говорил о посещении больных и заключенных… Однако Евангелие вовсе не призывает людей специально объединяться в сестричества, создавать приюты и богадельни. В нем говорится лишь, что надо накормить, напоить, посетить. Но ведь многим церковным людям приходится заниматься и другими делами –
от издания православных журналов до организации молодежных летних лагерей, и потому далеко не все участвуют в системном социальном служении… Есть ли здесь противоречие? И насколько те, кто занимаются социальным служением, осознают, из каких побуждений они это делают: потому что за это обещано личное спасение или все-таки ради любви
к ближним? А может, им на самом деле противно возиться со старухами, умирающими, но они делают это через силу, только потому, что боятся посмертных мучений?
Мы предоставим слово именно тем людям, которые посвятили всю свою жизнь социальному служению Церкви и, может быть, нам удастся ответить на главный вопрос, столь непонятный человеку со стороны: зачем они это делают?


Протоиерей Аркадий ШАТОВ родился в Москве в 1950 году. Окончил Московскую духовную академию. Рукоположен в сан диакона в 1978 году, в сан священника – в 1979 году. С 1990 года – настоятель храма благоверного царевича Димитрия при Первой Градской больнице. Духовник Свято-Димитриевского сестричества, заместитель директора по воспитательной части и преподаватель Свято-Димитриевского училища сестер милосердия, духовник Свято-Димитриевского и Свято-Софийского детских домов. Духовник журнала “Нескучный сад”. Председатель Комиссии по церковной социальной деятельности при Епархиальном совете города Москвы.

Братья и сестры

– Отец Аркадий, в последние годы в общественном сознании утвердился стойкий стереотип: незачем Церкви “лезть” во все сферы общественной жизни, да еще в какие-то правительственные программы, ее дело – нищим да больным помогать. Так что же Церковь действительно должна делать, а чего не должна?
– Церковь призвана, прежде всего, свидетельствовать о любви. Если существо Бога – Любовь, если существо человека, поскольку он подобие Божие, – любовь, то и существо церковной жизни – тоже любовь. И проявляться она может в самых разных формах. Можно писать иконы или петь в храме и этим выражать свою любовь к Богу. Можно воспитывать детей с верой в Любовь или помогать бездомному, инвалиду, ребенку-сироте – все это тоже любовь. Поэтому Церковь может и должна вмешиваться и участвовать во всех государственных программах, если эти программы помогают умножить эту любовь. Ведь Церковь как раз и призвана восполнять недостаток любви в этом мире, где царствует зло. А делать это можно по-разному. И социальное служение – это всего лишь одна из форм проявления этой любви. Миссионерство – это тоже свидетельство о любви. И православное образование, и церковное искусство… И само богослужение – тоже приобщение к этой любви и ее явление.

– А Ваше сестричество – это форма социального служения Церкви или участие в госпрограмме? Больница-то, в которой трудятся сестры – государственная.
– Нашим прихожанам просто жалко несчастных больных и мы все: священники, сестры милосердия, добровольцы, дети воскресной школы – стараемся хоть немного облегчить их страдания. Так возникло сестричество и стало одной из форм социального служения Церкви. Храм в больнице был открыт по просьбе администрации больницы, которая в самом начале 90-х не могла справиться с возникшими проблемами и решила обратиться за помощью к Церкви. Это была личная инициатива главного врача и его первого заместителя. К сожалению, никакой госпрограммы, которая бы использовала потенциал сочувствия и сострадания верующих людей, пока не существует.

– Вам в 1990 году пришлось начинать с чистого листа?
– В советское время у некоторых священников создались небольшие общины из их духовных чад. В этих общинах воспитывали детей, учили их Закону Божьему, устраивали детские праздники, там была какая-то взаимопомощь, и некоторые из членов этих общин еще в то, советское время сменили свои профессии и пошли работать медсестрами в больницы, желая как-то послужить ближним. Эти общины и стали основой братства Всемилостивого Спаса и нашего сестричества святого благоверного царевича Димитрия. Но подобных общин было не так много.

– То есть в основном это были люди из устоявшихся православных общин. А новые приходили?
– Сначала совсем немного. Их можно было по пальцам пересчитать. Это потом начался приток новых людей, но вливались они в уже сложившуюся общину.

– А как такие общины воспринимают в больницах? Ведь это учреждения сугубо светские. Нужна ли им ваша помощь? И вообще, насколько государство заинтересовано в подобном сотрудничестве с Церковью?
– Государство-то очень заинтересовано. И больницы, в принципе, заинтересованы в том, чтобы у них были медсестры, которые заботятся о больных, сострадают и сочувствуют им. Но на деле все зависит от конкретных людей, которые работают в той или иной больнице. Одни заведующие очень довольны, что у них работают сестры, которые все делают для больных, тратят на них все свое свободное время, переворачивают, чтобы не возникали пролежни, помогают им, приглашают священника, чтобы он их причастил, устраивают, если им некуда потом деться, в какие-то инвалидные дома. И врачи, которые действительно любят больных и заботятся о них, тоже довольны, что у них работают такие сестры. Другим врачам нужно, чтобы медперсонал на работе не пил, не курил, не отвлекался на какие-то личные дела – им тоже нужны православные верующие сестры. А каким-то врачам они только мешают, потому что “облизывают каждого больного и этим самым затрудняют и усложняют лечебный процесс”. Как говорила старшая сестра одного отделения: “Если бы не вы, эти бабульки уже давно убрались бы на кладбище, и не надо было бы на них тратить ни сил, ни времени”. Так что по-разному бывает… Но в целом отношение такое: пусть работают, помогают…
А ведь в XIX веке сестры милосердия не только ухаживали за больными, но и курировали всю работу по уходу за ними – они имели какие-то контролирующие функции, могли проверить состояние аптеки, склада, где находится перевязочный материал, им подчинялись санитары. Но наши санитарки подчиняться сестрам милосердия не собираются – у них какие-то свои задачи. А сестер используют только в определенных “нишах”… Хотя, по правде сказать, сейчас православных сестер, которые были бы подобны Бакуниной, совсем-совсем немного.


Оскудение любви

– А сейчас новые люди в сестричество приходят? Молодые?
– Наше сестричество, да и весь наш приход умножились прежде всего благодаря училищу сестер милосердия. Молодых девушек в училище приходит много, но в сестричество вступают далеко не все. Мне кажется, что в начале 90-х энтузиазма было больше.

– Почему? Что изменилось за эти пятнадцать лет?
– Пятнадцать лет тому назад церковная жизнь в Москве была более героической. Отец Павел (Груздев) определял состояние некоторых православных немного грубоватым словом, но очень точным: “Зажрались!”.

– И как противостоять этому? Что вообще можно сделать, чтобы остановить оскудение любви?
– Помнить о Христе, любить Христа, служить Ему и в церковных Таинствах, и в наших ближних. Искать блаженной радости, а не пагубных утешений.

– С этим вряд ли кто-то будет спорить. Но на практике все оказывается гораздо сложнее. Взять, к примеру, житие Алексия человека Божия – когда он, нищий и ободранный, пришел к собственному дому, родные его на порог не пустили в этом обличии. Хотя были вполне благочестивыми людьми.
– Да он как-то и не рвался. Он затем и пришел, чтобы жить за порогом.

– Он-то не рвался, но и они тоже особо не приглашали.
– Таких людей, которые бы держали у себя дома нищих или больных и за ними бы ухаживали, – всегда единицы. Своих родителей сейчас стремятся отдать в богадельни и дома престарелых, что же говорить о чужих людях. Это особый подвиг, доступный очень немногим.

– Ну, а что делать, когда видишь в собственном подъезде располагающегося на ночлег бомжа, который нецензурно бранится, а в ответ на замечание может и в драку полезть? С одной стороны ты, как христианин, не должен выгонять его на мороз, а с другой – твоим детям завтра придется идти в школу, перешагивая через этого лежащего на пути человека. Да и неизвестно еще, чем закончится его ночевка, будет он трезв или напьется, не придут ли к нему товарищи, и во что превратится подъезд через неделю… Так как же проявить христианскую любовь к ближнему в такой ситуации?
– Знаете, в подъезде одного батюшки поселился бомж, и он действительно был пьяный, ругался нехорошими словами, пачкал подъезд. Вызвали нашу бригаду – автобус милосердия. Они предложили бомжу уехать, но он отказался и остался в подъезде. А заходил он туда таким образом: там был кодовый замок, но он брался за ручку, очень сильно дергал, и дверь открывалась. Тогда один из жильцов срезал эту ручку. Дергать стало не за что, и бомж после этого ночевать в подъезде перестал. Мы проявляем любовь к ближнему в доступной нам степени. Кто-то, может быть, и смог бы терпеть этого бомжа, а кто-то, наоборот, побил бы его.

– С точки зрения христианской любви и милосердия – это правильно или нет?
– Поступать с ближними нужно по удостоверению своей совести, по своей мере, в каждом случае подумав и помолившись Богу о вразумлении. Святой Святитель Иоанн Милостивый ежедневно кормил у себя по 7,5 тысяч бездомных. Но это были беженцы-христиане из Сирии и Палестины. А современные бездомные – это чаще всего люди с уже поврежденной психикой, которые нуждаются в специальной реабилитации, а без нее им можно лишь помочь продолжить их страшное существование, которое зачастую оканчивается смертью под забором. Можно дать такому человеку кусок хлеба. Но помогать ему, наверное, все-таки нужно как-то по-другому. Ведь это больные люди, которые самостоятельно вернуться в нормальную жизнь уже не могут.

– Но были же и раньше люди, которые выбирали такой образ жизни, – всякие странники, “калики перехожие”.
– И сейчас это, по большей части, люди, которые сами это выбрали. Конечно, есть среди них несчастные, поэтому подходить к ним нужно дифференцированно. И нужно стараться им помочь. Но в каких-то случаях приходится констатировать, что помочь мы ничем не можем. Потому что если человек сам не хочет себе помочь, никакие административные ресурсы, никакие законы не смогут его реабилитировать. В принципе, некоторых из этих людей – психически ненормальных – можно было бы как-то лечить. Но сегодня нет ни таких клиник, ни таких методик, чтобы помочь человеку вернуться к нормальной жизни. Поэтому в каких-то случаях помочь человеку не в наших силах.

– Святой Иоанн Кронштадтский полжизни подбирал пьяниц, валявшихся у кабаков, и помогал совершенно опустившимся людям, снимая с себя последние сапоги. Потом возникла идея Дома Трудолюбия, потом он долго-долго его строил – и построил. В результате его еще при жизни чтила вся Россия, а потом причислили к лику святых. А в современной спившейся российской деревне батюшку, который десять лет занимался подобным служением, сожгли вместе с матушкой и тремя малолетними детьми. Так как же Церкви в реальных условиях нынешней России осуществлять свое социальное служение?
– Я знаю, что в некоторых районах батюшки становятся председателями колхозов. И вроде бы колхозы выбираются из долгов, что-то меняется к лучшему, священникам удается что-то организовать. Так что есть и такой способ решения проблемы. А что еще может сделать священник в этих условиях? Не знаю. Пожалуй, только являть любовь. Потому что, если изменится душа человека, если человек обретет Христа, то и внешняя его жизнь обязательно улучшится. Наше дело – дело христиан – свидетельствовать о Любви. Мы не призваны построить здесь, на земле, новый мир, устроить здесь Царство Небесное и даже просто накормить всех голодных, хотя Господь сказал в Евангелии: “Вы дайте им есть”, и Церковь это делает. Но все-таки главным для Церкви является свидетельство о Любви, свидетельство о Боге. И Церковь это делает – и словами, и делами. Именно в этом ее служение, а не в обеспечении социальной справедливости, чтобы “все у всех было поровну”. Церковь исходит из того, что если в душе у человека будет любовь, то в любом обществе он достигнет святости – будь он капиталистом, коммунистом, феодалом, рабовладельцем или кем-нибудь еще. И в любом обществе, если душа его будет наполнена любовью, вокруг него всегда будет мир, и все будут сыты, обуты, одеты.


Кто кому благотворит?
– У нас сейчас большая часть людей, находящихся в ограде храма, еще толком не воцерковились. Они сами еще нуждаются в помощи, и вера, Церковь для них – как костыль для инвалида. Могут ли и должны ли эти люди помогать другим, или прежде им надо самим укрепиться?
– Конечно, они должны помогать, только делать это – в свою меру. А мера у них иная, чем у людей воцерковленных. Ребенок, естественно, не может ходить на работу, зарабатывать деньги, готовить еду, но он, даже если он маленький, должен приносить папе тапочки, помогать маме мыть посуду – пусть разобьет несколько тарелок, но он должен в этом участвовать. Так и любой человек, даже если пришел в Церковь недавно, должен участвовать во всей полноте ее жизни. Но в разной степени, в разной мере.

– Вот Вы говорите, что главное – являть любовь, и тогда все вокруг как-то устроится. Но очень часто человек, придя в Церковь, открывая для себя и пропуская через себя эту любовь, в порыве энтузиазма готов идти и в больницу, и в приют, и в хоспис, а у самого дома семеро по лавкам или родители больные. Но он лучше будет служить чужим бабушкам и дедушкам, чем ухаживать за собственными.
– Ну, это просто грех, этого делать нельзя. Тут должна быть какая-то мера. Даже если дома больные родители или семеро по лавкам, можно найти время, чтобы помочь тем, кому еще хуже. И нужно это делать. Просто не так много и не так часто. Да, я не могу делать это каждый день, как это делают одинокие, я не могу посвятить этому всю жизнь, как прав. Иоанн Кронштадтский, но вместе со своими семью детьми прийти в праздник в больницу помочь, проведать бабушек, которые там лежат, или прийти в хоспис, принести какие-то подарки – это-то можно сделать.
На самом деле жить для другого человека – очень сложно. Во всем мире все меньше людей хочет этим заниматься. Во всем мире, не только в России, для этого не хватает любви. Поэтому нужно заставлять себя это делать. Но в какой мере можно это делать, чтобы при этом не унывать? Конечно, человека верующего, когда он по своей гордости или нерадению теряет любовь, спасает общение с Богом – в молитве, в причастии Святых Тайн. И, принимая этот дар от Бога, он снова может служить любви. Но, даже припадая к источнику этой любви, нужно знать свою меру, чтобы не взять на себя больше, чем ты можешь. Меру эту может помочь определить духовно более опытный человек. А если такого нет, тут уж приходится ее определять самому, учась на собственном опыте и, к сожалению, на собственных ошибках. И пока не найдешь эту меру, так и будешь мучиться и ошибаться.

– А можно через воспитание детей остановить то оскудение любви, о котором Вы говорили?
– Просто надо явить эту любовь. Когда мы говорим об оскудении любви, то прежде всего мы говорим об оскудении любви к Богу. А потом и к ближнему. Умножая любовь к ближнему, можно, конечно, умножить любовь к Богу – но это должно быть действительно самоотверженное служение, а не просто хорошее отношение к тому, кто рядом с тобой. Что это значит? Надо привести детей к вере, показать им Христа, но сделать это может только тот человек, который сам знает Христа. Если человек не знает китайского языка, он китайскому никого не научит. Если человек не умеет считать, как он может научить арифметике? Если взрослый сам не умеет любить, как он научит этому детей? Вот в чем проблема. Потому человечество и вырождается. Потому и оскудевает любовь, что нечего передавать следующим поколениям.

– Но ведь для того, чтобы являть любовь, не обязательно быть православным. Разве больному важно, чтобы именно православная сестра милосердия с молитвой его перевернула, а не какой-нибудь волонтер из благотворительного фонда?
– Ну, если волонтер будет поступать так же как сестра милосердия, я думаю, больной от этого не откажется. Есть, например, такое общество “Отказники.ру”. Оно создано отчасти людьми православными, но там есть и те, кто далек от Церкви. Все они собрались на интернет-форуме и образовали достаточно большое сообщество, которое помогает детям-отказникам, находящимся в больницах Московской области. Они дошли уже до регионального правительства, им удалось собрать большие средства, и они очень многое делают. И хотя это совершенно светская организация, но делают они доброе, хорошее дело.

– А вообще Церковь в таких проектах участвует?
– Мне кажется, да. Дела любви можно делать вместе и с мусульманами, и с баптистами, и с неверующими людьми. И такое совместное дело – это тоже наша проповедь. Мы не можем с ними молиться, участвовать в богослужениях – у нас разные религиозные принципы, но вместе делать добро мы можем. Вот, например, к нам в больницу попала одна женщина – мусульманка, она потеряла всех родственников, мы связались с какими-то мусульманскими организациями, и одна наша прихожанка, татарка по национальности, отвезла ее в Крым, к единоверцам, которые согласились эту женщину принять. Нам помогают какие-то лютеранские организации. Мы сотрудничаем с католиками и перенимаем у них опыт. Сотрудничаем и с людьми невоцерковленными, которые носят не платочки, а джинсы и топики. И не спрашиваем, знают ли они Символ Веры, умеют ли перекреститься и ходят ли в храм.
Если люди хотят делать добро, мне кажется, они всегда могут делать его вместе. И это совместное делание само может привести к Богу. Если только это не некий неправильно понятый гуманизм, а искренняя жертвенная любовь к ближнему, сострадание, сочувствие к нему. Авва Дорофей говорил, что образ любви к Богу и ближнему – это круг, центром которого является Бог, а люди – радиусы, и чем ближе мы приближаемся к центру круга, к Богу, тем ближе мы становимся к другим радиусам. А чем ближе мы к другим людям, к радиусам, тем ближе становимся к центру этого круга. Просто это может быть понято неправильно.

– И все-таки почему-то говорят, что “благими намерениями вымощена дорога в ад”…
– Просто, помогая другим людям, мы должны делать это со смирением. Вот коммунисты когда-то решили, что в этом мире все ужасно, несправедливо, и нужно захватить власть и все сделать по-доброму. “Мы знаем, как это сделать,– говорили они, – у нас для этого есть силы: нужно взять и поделить все поровну”. И получили ужасную трагедию. А верующий человек должен делать добро со смирением. Он должен понимать, что его сил может не хватить, что, если Господь не поможет, то ничего не получится. И главная мотивация для человека, делающего добро, – не столько даже помощь другому человеку, сколько помощь самому себе. Прежде чем распространять вокруг себя любовь, я должен сначала ввести ее в свое сердце. И добрые дела, которые я стараюсь делать – даже при злом сердце – помогут мне обрести эту любовь внутри себя. Авва Дорофей говорит, что больше больной благотворит нам, нежели мы благотворим больному. То есть то, что человек делает, он делает, прежде всего, для себя. Чтобы научиться любить. В этом есть какое-то глубокое смирение и скромность. Он не готов спасать весь мир. Во-первых, потому, что он этого все равно не сделает, во-вторых, потому, что мир уже спас Христос. А мы, даже делая добро, очень часто на самом деле творим зло.
Чтобы действительно сделать другому человеку добро, нужно быть очень мудрым, смиренным, духовным, осторожным и очень ответственным. Это очень трудно. И я знаю много примеров, когда люди начинали делать что-то доброе, а выходило все наоборот. Хотя вроде бы намерения были хорошие.
Нужно, прежде всего, спасти свою душу. И если Господь нас призывает к служению ближнему, то нести его мы должны со смирением, веря, что Сам Господь через нас будет помогать этому человеку. Только с этой верой можно делать добро. Не беря на себя больше, чем ты можешь, потихонечку, призывая на помощь Бога. Чтобы не было гордостного чувства: вот я сейчас спасу! Ничего мы сами не можем. Мы же грешные. Такие же, как все, ничем не лучше. Но мы хотим стать лучше, и для этого делаем добро. Конечно, нужно и сострадание, и сочувствие. Но все-таки главное – смирение. И любовь.

Фото Екатерины Степановой /
Журнал “Нескучный сад”