Во второе воскресение после Пятидесятницы Церковь празднует память Всех Святых в земле российской просиявших. Служба этому празднику была составлена святителем-исповедником Афанасием (Сахаровым).

Совершение древней службы прекратилось при патриархе Никоне, позднее она была полностью утрачена, и прекрасный праздник оказался покрыт мраком забвения. На Поместном Соборе 1917—1918 года было восстановлено празднование по инициативе Бориса Александровича Тураева, активного деятеля Собора, знаменитого русского востоковеда, профессора Петроградского Университета. В своем докладе он говорил: «В наше скорбное время, когда единая Русь стала разорванной, когда нашим грешным поколением попраны плоды подвигов святых, трудившихся и в пещерах Киева, и в Москве, и в Фиваиде Севера, и в Западной России над созданием единой Православной Русской Церкви, представлялось бы благовременным восстановить этот забытый праздник, да напоминает он нам и нашим отторженным братьям из рода в род о единой Православной Русской Церкви…». Работать над составлением этой службы пригласили будущего светителя, тогда еще иеромонаха Афанасия.

Афанасий (Сахаров), епископ Ковровский (2 июля 1887 – 28 октября 1962) – архиерей тихоновского поставления, в судьбе которого отразилась вся трагическая послереволюционная судьба Русской Православной Церкви. По воспоминаниям современников, «старец-епископ был один из тех редчайших людей, которым хочется поклониться до земли и припасть к коленям, ища у них неоскудевающего мужества и неугасимого тепла. А поклониться можно было бы, даже если знать только одни чисто внешние факты его жизни». Сам Владыка писал в конце 50-х годов, на склоне своей жизни, что он провел «на епархиальном служении 33 месяца, на свободе, не у дел – 32 месяца, в изгнании – 76, в узах и горьких работах – 252 [месяца]". У архиерея-исповедника в лагере была «любимая работа» – уборка отхожих мест и вывоз нечистот; он понимал это «послушание» лагерным властям как роднящее его со святым гимнографом Православной Церкви – преподобным Иоанном Дамаскиным.

Гимнографическое наследие самого епископа Афанасия еще ждет своих исследователей. Но, и не зная имени молитвенника о земле Русской, прихожане часто всем храмом, соборно поют стихиры на стиховне из службы «Всем Святым, в земле Российской просиявшим»: «Новый доме Евфрафов, уделе избранный, Русь Святая, храни веру Православную, в нейже тебе утверждение».

Начало пути

В 1917 году тридцатилетним иеромонахом Афанасий был избран членом исторического Поместного Собора Русской Церкви. Тогда же он начал работу над знаменитой службой Всем святым, в земле Российской просиявшим. Горьким для православного сердца было время, когда писалась эта служба: по всей стране шли ограбления храмов, осквернялись вековые святыни русского народа. В 1919 году началась кампания по вскрытию гробниц. Мощи святых угодников выставлялись на всеобщее обозрение, причем облачения разворачивались таким образом, чтобы представить их обнаженными. Мощи Владимирских святых также были разложены на столах в Успенском соборе, но ожидаемого властями поругания святынь не получилось. Духовенство города, возглавляемое иеромонахом Афанасием, сумело сорвать планы безбожников.

Как только двери открылись и первые люди стали входить в церковь, Афанасий провозгласил: «Благословен Бог наш…» В ответ ему раздалось: «Аминь», и начался молебен Владимирским угодникам. Входящие снимали шапки, благоговейно крестились, клали поклоны и ставили свечи. Антирелигиозная демонстрация обернулась торжеством православной веры.

Молодой святитель

Молодой епископ резко выступил против ограбления храмов. Однажды после службы он вышел к народу с крестом и произнес взволнованную речь, которую начал словами: «Вот мы, верующие, иногда негодуем на неверующих, но сами отказываемся от Бога…» Эти слова были тут же расценены в ГПУ как «погромная речь», а за «допущение столкновения толпы с милицией» и «незадержание попа Сахарова» начальнику губотдела ГПУ был объявлен строгий выговор.

Святитель Афанасий был горячим сторонником патриарха Тихона и со всем пылом души бросился на борьбу с обновленческим расколом. Он объяснял верующим, что храмы, в которых служат священники-обновленцы, безблагодатны, обличал отступников, призывал их к покаянию перед Патриархом.

Когда после ссылки он в 1925 году вернулся к управлению епархией, во Владимире проходил обновленческий съезд. Три старейших протоиерея, участвовавших в этом съезде, пришли к епископу Афанасию с приглашением явиться на него. Молодой викарий подумал и… согласился. Придя на собрание, владыка Афанасий увидел там епископа Герасима (Строганова). «Вы монах, и вы – здесь! – воскликнул он. – Мне стыдно за вас!» Он произнес гневное слово, призывая обновленцев одуматься и вернуться в лоно Христовой Церкви. Свою речь он закончил так: «А теперь я еду к митрополиту Петру с покаянием за то, что без его благословения присутствовал на вашем беззаконном сборище!»

«В узах и горьких работах»

… В 1922 году во Владимирской тюрьме оказались два видных архиерея: архиепископ Фаддей Астраханский (впоследствии Тверской) и митрополит Кирилл Казанский. Владыка Фаддей уже тогда почитался в народе святым; что касается митрополита Кирилла, то он был одним из авторитетнейших архиереев, и именно его святитель Тихон желал видеть на патриаршем престоле после своей смерти. Двух святителей поместили в общую камеру с уголовниками. Митрополит Кирилл вспоминал: «Тюремная обстановка среди воров и убийц подействовала на меня удручающе, я волновался, переживал и не знал, что с собой делать. Владыка Фаддей, напротив, был спокоен и, сидя в своем углу на полу, все время о чем-то думал, по ночам молился… Владыке Фаддею почти ежедневно приходили передачи. Получив очередную передачу, владыка Фаддей передавал ее старосте камеры, а тот делил ее на всех, самому владыке доставалась всегда ничтожная часть из присланных продуктов. Как-то поступила обычная передача, владыка отделил от нее небольшую часть и положил под подушку, а остальное передал старосте для дележа. Я увидел это и осторожно намекнул владыке, что, дескать, он сделал для себя запас. «Нет, не для себя. Сегодня придет к нам наш собрат, его нужно покормить, а возьмут ли сегодня его на довольствие?» Вечером привели в камеру епископа Афанасия (Сахарова), и владыка Фаддей дал ему поесть из запаса. Я был ошеломлен предсказанием…»

Только 35 лет было Ковровскому епископу Афанасию, викарию Владимирской епархии, когда он отправился отбывать свой первый приговор. Один из тех, кто знал его тогда, писал, что это был «еще совсем молодой архиерей, худой, белокурый, живой и очень веселый». Святитель был самым молодым пастырем Церкви, вышедшим на этап из Таганской тюрьмы теплым апрельским днем 1922 года. Это шествие, в котором среди узников шли известные архиереи, Москва запомнила надолго.

Верующие простирали к ним руки. Многие опускались на колени прямо на мостовой при виде такого шествия. На Ярославском вокзале арестантов подвели к линии и погрузили в «столыпинский» вагон с зарешеченными окнами. В 12 часов ночи поезд тронулся…

В Котласе ссыльные архиереи зашли в храм помолиться, но, узнав, что церковь принадлежит обновленцам, дружно вышли из нее. В Усть-Сысольске святитель Афанасий снова встретился с митрополитом Кириллом Казанским, с архиепископом Фаддеем Астраханским и с другими маститыми архиереями. Некоторое время им всем пришлось жить в одной тесной избе. Как самому младшему, епископу Афанасию досталось место за печкой – другого не было. Владыка этим не смутился и в шутку прозвал себя «епископом Запечским». Позже ему удалось пристроиться получше.

Вечерами архиепископ Фаддей и владыка Афанасий вместе работали над составлением службы Всем святым. Владыка Фаддей был удивительным человеком. Занимая видную Астраханскую кафедру, будучи членом Священного Синода и одним из руководителей Церкви, он являл пример глубокой созерцательной жизни. О его аскетизме ходили легенды, высокий ум архиерея сочетался в нем с кротостью и совершенным равнодушием к благам жизни земной.

Если архиепископ Фаддей был старше владыки Афанасия на пятнадцать лет, то митрополит Кирилл – на двадцать четыре. В год, когда родился святитель Афанасий, Кирилл окончил Санкт-Петербургскую Духовную академию со степенью кандидата богословия. Но, несмотря на такую разницу в возрасте, оба владыки очень сблизились. Судьба еще не раз сводила их. Однажды в Туруханске епископ Афанасий попал в местную тюрьму. Тюрьма эта была сущим адом: митрополит Кирилл начал молиться за него и по примеру киевского старца Парфения читал Евангелие. Неожиданно владыку Афанасия освободили, и Евангелие от Иоанна они уже дочитывали вдвоем.

В конце декабря 1937 года священномученик Фаддей был расстрелян в Твери. (По другой версии – утоплен в яме с нечистотами.) Чуть раньше, в ноябре того же года, в Чимкенте расстреляли несгибаемого митрополита Кирилла. Владыка Афанасий выжил.

Рассказывают, что, возвращаясь в камеру еле живым после допросов и пыток, святитель Афанасий говорил друзьям: «Давайте помолимся, похвалим Бога!» – И первым запевал: «Хвалите имя Господне!»

На Соловках он заболел сыпным тифом и был отправлен в заразные бараки, помещавшиеся в бывшей конюшне. Нары были трехъярусные, а место владыки было в нижнем ряду, и на него сверху лились нечистоты. Но он выжил, был признан здоровым и в числе других заключенных отправлен этапом в Туруханский край. Там, в ссылке, он начал писать свой знаменитый труд «О поминовении усопших» – более 250 страниц машинописного текста.

В 1936 году владыка получил новый срок – «за связь с Ватиканом». (Среди его знакомых не было не только католических священников, но и рядового католика.) Святитель попал в Беломоро-Балтийские лагеря, работал на лесоповале, на строительстве дорог. Его союзником в то время был протоиерей Василий Архангельский. В одном письме отец Василий писал: «Все трудности лагерной жизни мы вместе переносили с епископом Афанасием на всех работах в различных лагерях. Смерть часто заносила косу над нашими головами, а ангел-хранитель ее отводил в такие моменты, когда казалось, что смерть неизбежна. Особенно памятны некоторые случаи, когда мы особенно скорбели о потерянном рае… возможности служения. Великая Пятница, а мы на лесоповале, в болотистой чаще дремучего леса, увязаем в тину, с опасностью провалиться в так называемые волчьи ямы, занесенные снегом, и кто попадал в них, сразу погибали. И в такой обстановке мы исповедовались друг у друга… открыли друг другу все сокровенные мысли…»

Летом 1937 года святителя поместили в штрафной изолятор. Там он пробыл три месяца. Каждую ночь нескольких заключенных выводили на расстрел. Владыка все время был на очереди и ежедневно готовился к смерти, но почему-то очередь каждый раз его обходила…

В начале Великой Отечественной войны святитель был этапирован в Онежские лагеря, прошел около 400 километров пешком, неся на себе вещи. Работая на лесобирже, нормы он не вырабатывал, получал штрафной паек и все больше слабел от голода. «Был доходягой», – коротко напишет он позже.

В 1943 году его переместили в Сибирские лагеря, где он скалывал замерзший навоз. В Сиблаге оказался и старый друг епископа Афанасия – отец Иеракс, монах Троице-Сергиевой Лавры. Об их встрече сохранились любопытные воспоминания. Итак, отца Иеракса привезли в лагерь, он прошел санпропускник, и вооруженный стрелок повел его в барак. На душе было тревожно: какие-то будут соседи? Дверь открылась. Послышался стук костяшек «козла», мат и блатная речь. В воздухе стоял сплошной синий табачный дым. Стрелок подтолкнул отца Иеракса и указал ему на какое-то место на нарах. Дверь захлопнулась. Оглушенный, отец Иеракс стоял у порога. Кто-то сказал ему: «Вон туда проходи!» Подойдя в указанном направлении, он остановился при неожиданном зрелище. На нижних нарах, подвернув ноги калачиком, кругом обложенный книгами, сидел владыка Афанасий. Подняв глаза и увидев отца Иеракса, которого давно знал, владыка нисколько не удивился, не поздоровался, а просто сказал: «Читай! Глас такой-то, тропарь такой-то!» – «Да разве здесь можно?» – «Можно, можно! Читай!» И отец Иеракс стал помогать владыке продолжать начатую службу, и вместе с тем с него сошла вся тревога, все тяжелое, что только что давило душу.

В 1946 году престарелого епископа отправили в Темниковские лагеря в Мордовии. К тому времени здоровье святителя было настолько подорвано, что он мог только плести лапти. Из Темниковских лагерей его отправили в Дубровлаг, где он отбывал срок вместе с архиепископом Мануилом (Лемешевским). Святитель Афанасий получил два с половиной года лагерей сверх срока, а потом был еще год принудительного содержания в доме инвалидов на станции Потьма в Мордовии, где режим мало отличался от лагерного.

Надо сказать, что положение заключенного владыка считал более легким, чем положение тех, кто на воле терпел притеснения обновленцев. Он даже называл тюрьму «изолятором от обновленческой эпидемии».

В заключении владыка строго держал посты, никогда не прерывал молитвенного правила, молился не только сам, но и вместе с сокамерниками.

В тюрьмах и лагерях никто и никогда не слышал от епископа Ковровского ни одной жалобы. Напротив, владыка всегда благодарил Бога за возможность, как он сам говорил, «немного пострадать за Христа». Когда было особенно тяжело, он повторял шутливые слова оптинского старца Амвросия: «Терпел пророк Моисей, терпел пророк Елисей, терпел пророк Илия, так потерплю же и я». Еще владыка часто вспоминал святителя Иоанна Златоуста, закончившего, как известно, свои дни в тяжких узах и неустанно повторявшего: «Слава Богу за все!»

В борьбе за единство Церкви

Декларация 1927 года вызвала новый раскол в Русской Церкви. Часть епископата, решив, что митрополит пошел на недопустимое сближение с советской властью, объявила о разрыве с ним. Особняком в числе тех, кто отошел от нового главы, стояли «непоминающие». Не отвергая правомочности власти митрополита Сергия, они отказывались поминать его имя за богослужением, так как считали, что в некоторых действиях он превысил свои полномочия. Главой Церкви они продолжали считать ссыльного митрополита Петра. Самым авторитетным из «непоминающих» архиереев был митрополит Казанский Кирилл (Смирнов). «Непоминающим» был и епископ Афанасий. Вероятно, его чрезмерно осторожное отношение к митрополиту Сергию было вызвано плохой информированностью и тонкой дискредитацией НКВД его имени на допросах. Советская власть, усугубляя раскол, активно раздувала миф о «красной сергианской церкви», миф, в который она сама не верила.

Но вот в 1945 году Церковь возглавил патриарх Алексий I (Симанский). К тому времени движение «непоминающих» стало приобретать угрожающие черты сектантства. Это было вызвано и тем, что многих иерархов, некогда входивших в него, уже не было в живых: едва ли не единственным из епископата «непоминающих», кто дожил до конца 1940-х годов, был владыка Афанасий.

Святитель Афанасий признал канонические права патриарха Алексия. Выйдя на свободу, он устно и письменно убеждал «непоминающих», а также не посещающих храмы Московского Патриархата, оставить свое недоверие к первому лицу Церкви. Люди знали святителя Афанасия как единомышленника и друга митрополита Кирилла (Смирнова) – негласного главы «непоминающих», и поэтому его слово имело особый вес.

Именно ориентация владыки Афанасия на воссоединение «непоминающих» с Московской Патриархией предотвратила новый раскол в Русской Церкви.

Епископ на «покое»

После смерти Сталина в 1953 году в жизни советской страны начались перемены, наступила так называемая оттепель. Многие невинно осужденные, в том числе священнослужители, начали возвращаться из лагерей. Был среди них и преосвященный Афанасий (Сахаров), который, будучи епископом Ковровским и викарием Владимирской епархии, провел «в ссылках, узах и горьких работах» около тридцати лет. В холодном и мрачном Зырянском краю, на Соловках – островах скорби, в страшных Беломоро-Балтийских, Каргопольских, Мариинских и Темниковских лагерях святитель Афанасий, названный ныне Церковью исповедником и песнописцем, составлял новые службы и сочинял вдохновенные церковные гимны.

Дряхлым, чуть живым старцем вернулся он в родной Владимир. «Глядя на него, – писал церковный историк Михаил Губонин, знавший владыку в те годы, – представляешь себе наглядно ту давнюю эпоху догматических и иконоборческих смут в Византии, когда отправленные в отдаленные ссылки молодые святители и монахи – ревнители чистоты Православия, забытые всеми, – через десятилетия, как выходцы с того света, представали перед глазами новых поколений древними старцами, убеленными сединами и с трясущимися руками, но с несокрушимым сильным духом и по-прежнему пылающей верой в свои незыблемые убеждения, в жертву которым они с такой готовностью принесли всю свою тягостную изгнанническую жизнь».

С 1955 года преосвященный жил на покое в поселке Петушки Владимирской области. Под его духовное руководство перешли некоторые чада отцов Алексия и Сергия Мечевых, осиротевших в годы репрессий.

В воскресенье 28 октября 1962 года святитель Афанасий, исповедник и песнописец, тихо предал свой дух Богу. Последними его словами были: «Молитва вас всех спасет!»

Источники:

По материлам сайта www. pravoslavit. ru — Дмитрий Орехов, печатается по книге: «Русские святые XX столетия», СПб.: Невский проспект, 2001 (в сокращении)

«Святитель Афанасий (Сахаров), исповедник и песнописец», автор-составитель: инокиня Сергия (Ежикова), Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003,