КОММУНИЗМ. Коммунизм проповедует принудительное общение имуществ, отрицая все виды частной собственно­сти. Распространяя принцип коллективизма, т. е. общности не только на производство и распределение, но и на самое пользование произведенными продуктами или на их по­требление, и подчиняя все это общественному контролю, коммунизм тем самым уничтожает индивидуальную свободу даже в мелочах обыденной жизни. По учению коммуни­стов, для счастья человечества общим достоянием всех на­сильственно должно быть все, до жен и детей включитель­но, так чтобы никто и ничего не мог назвать своим. Про­поведуемое общение имуществ коммунизмом не следует смешивать с тем общением имуществ древних христиан, о котором говорится в Деяниях свв. Апостолов. Упоминаемая здесь иерусалимская община христиан была религиозно-нравственной, а не экономической, и общение имения в ней не было правилом обязательным для всех, а добро­вольным пожертвованием во имя Христово людей достаточ­ных, и совершенно зависело от воли каждого; так что здесь не было и тени какого бы то ни было принуждения, и в то время, когда они жертвовали, другие могли оста­ваться при своем имении и распоряжаться им по своей власти (Деян. V, 4). Но и указанное общение имуществ было явлением исключительным для Апостольской Церкви: оно практиковалось лишь в Иерусалимской Церкви, другие же, основанные апостолами, общины такого опыта не дела­ли, а в них каждый давал по достатку своему (Деян. XI, 29—30, XII, 12), сколько позволяло ему состояние (1 Кор. XVI, 1-3; ср. 2 Кор. VIII и IX). Будучи не все­общим требованием христианства, указанное добровольное отречение от собственности в основе своей имело стремле­ние к  высшему совершенству  (Мф. XIX,  21)   и совершенную христианскую любовь, связующую души и сердца лю­дей в одно, плодом каковой любви и было совершенное бескорыстие первых христиан. Имея одно сердце и одну душу, они свое самоотречение добровольно простирали не только на пожертвование своим имуществом, но всегда го­товы были отдать даже и свою жизнь ради спасения ближних. Будучи естественным выражением исключительно высоких внутренних пережиганий первых христиан, ука­занное общение имуществ в Иерусалимской Церкви пред­ставляло собой кратковременное явление, упразднившись в ней по мере ослабления произведшей его причины. Что та­кое общение имений могло быть только временной мерой, а не новым постоянным строем жизни христиан, видно из того, что это было общение потребления, а не производст­ва, что христиане продавали средства производства, обра­щая их в средства потребления, и что, следовательно, сам собою должен был наступить момент, когда все оказалось бы проданным и потребленным. Таким образом, в жизни первых христиан не было намека на то общение иму­ществ, которое проповедуется коммунизмом, а была только живая, деятельная любовь между верующими, которая не отказывала нуждающимся ни в чем. Коммунизм, уничто­жая личную собственность, вместе с этим уничтожает вся­кую возможность частной благотворительности, потому что собственностью общины частное лицо не вправе распоря­жаться; а общение имуществ в апостольское время своим основанием имело именно частную, свободную и бескоры­стную благотворительность во имя любви и братства о Христе (Деян. IV, 32-37; V, 4; 1 Тим. VI, 17). Сводя вопрос о благе и счастии людей к материальной сытости или несытости, коммунисты материальную бедность счита­ют не только величайшим, но и единственным коренным несчастием в жизни человеческих обществ, с устранением бедности мечтая установить в жизни человеческой счастье. Кроме уничтожения личной собственности, коммунизм вме­сте с тем подрывает и узы семейственных отношений, установляя, при отсутствии всяких форм брака, самые не­принужденные отношения между полами и проповедуя не­обходимость воспитания детей обществом, вне семейного круга. Хотя не все социалисты — коммунисты, но все коммунисты — социалисты, потому что коммунисты стре­мятся к самой радикальной реформе экономического быта, к абсолютному уничтожению частной собственности; ком­мунизм относится к социализму, как род к виду. (См. антиномизм и социализм.)КОСМОПОЛИТИЗМ. Разумея под отечеством весь мир и всеобщее какое-то гражданство, космополитизм не допу­скает никакой особенной любви к своему отечеству; космо­политы мечтают о каких-то общих интересах человечества и внушают — всех обитателей земли, всех стран и наро­дов, любить совершенно равною- любовью; они говорят о себе, что они не привязаны к стране, к месту, к лицам; что для них весь мир — отечество, все люди — братья. Нечего и говорить, что такой космополитизм не имеет для себя основания ни в естественном настроении людей, ни в истории, ни в религии (Деян. XVII, 26; Мф. XV, 24; X, 5-6, 23, 27; Лук. XIX, 40-44; Иоан. XIX, 25; 1 Тим. V, 4; 2 Пет. I, 7) и резко отличается от того заповедуемого Евангелием всеобщего человеколюбия, по которому каждый христианин, живя и действуя в своем отечестве среди сво­его народа, делами правды и любви к своему народу сви­детельствует истину своей любви к целому человечеству, не питая ненависти ни к какому народу и ни к какой стране, но, подобно благодетельному самарянину, когда от­крывается случай и возможность, распространяя свою лю­бовь и на других людей, без различия их происхождения, звания, состояния, религии и пр.

МАСОНСТВО. Название масоны, или франкмасоны (ка­менщики или свободные каменщики), связано было с вы­думанной легендой, будто это общество ведет свое начало от мудрецов, строивших соломонов иерусалимский храм; в средние века владетелями этой мудрости были рыцари тамплиеры; а в новое время преемниками их являются франкмасоны — свободные каменщики. Но достоверным считается лишь то, что масонский союз образовался из братства вольных каменщиков, или строительных товари­ществ, возникших в Германии в XII или XIII в., благодаря которым достиг высокого развития так называемый готиче­ский стиль. Занимаясь возведением громадных зданий, пре­имущественно храмов,  длившимся целые годы, артели рабочих и художников, поселявшиеся близ построек в ла­чужках (ложах), вступали между собой в тесное общение и выработали однообразную организацию, упорядочиваю­щую их взаимоотношения, разрешение возникавших между ними споров, прием в свою среду новых членов и т. п. Эта товарищеская организация занесена была немецкими каменотесами в Англию, Францию и Италию. С течением времени её рамки были расширены задачей умственного и нравственного развития членов товарищества и их умствен­ного образования. С конца XVI в. в распространившиеся в Германии и Англии строительные ложи стали приниматься «сторонние каменщики», лица, не принадлежавшие к стро­ительному цеху, люди богатые и ученые. В XVII в. строи­тельные товарищества стали приходить в упадок, а к на­чалу XVIII в. почти прекратили свое существование. Тог­да-то некоторые английские просвещенные «сторонние ка­менщики», воспользовавшись оболочкой строительных това­риществ, и образовали масонский союз символических строителей духовного дела. Поэтому масоны символы и об­ряды для своего общества заимствовали от строительного мастерства; эмблемами высших идей были у них разные пилочки, молоточки, круги, треугольники, многоугольники и т. д. Общество было разделено на многие отделения, на­зывавшиеся ложами и управлявшиеся особыми мастерами, во главе которых стоял великий мастер. Вступление в об­щество окружено было таинственными обрядами и закляти­ями. Принимаемого, или посвящаемого, вводили в ложу с завязанными глазами; в минуту снятия повязки с глаз братья приставляли к груди его острия мечей, требуя страшной клятвы о хранении тайны ордена; неожиданно сильно ударяли - младший надзиратель масштабом по шее, старший надзиратель - наугольником в левую грудь, а мастер молотком по голове. В позднейшие времена эти обряды в некоторых ложах приняли характер настоящих трагических представлений. Комната обивалась черным сук­ном; вместо стола устроялся жертвенник, на котором ста­вились человеческие скелеты с надписью: momento mori; показывались раскаленное железо, разные провалы и про­пасти и другие ужасы. По вступлении в члены общества каждый должен был постепенно проходить разные степени, по мере своего усовершенствования в мудрости и доброде­тели; в каждой степени сообщали ему новые тайны и но­вые обряды. В основу масонского учения вошел деизм, или естественная религия разума, изложенная в сочинениях ан­глийских деистов Шефтсбёри ( 1713 г.), Коллинза( 1729 г.) и Толанда (1722 г.). Для противодействия религиозным распрям, так долго угнетавшим Европу и приводившим к кровавым религиозным войнам, масонство, подобно деизму, выставило идею самой широкой веротер­пимости и на началах этой веротерпимости хотело создать одну религию, одно братство между людьми, основанное на учении о свободе совести, братской любви и равенстве между людьми. В стороне были оставлены все догматиче­ские и вероисповедные разности как в христианской, так и других религиях; от поступающих в масонство требовались только основные начала всякого религиозного учения -вера в Бога, бессмертие души, воздаяние за гробом и на­чала нравственного закона. Требования нравственного зако­на ставились выше всего в масонском учении, или, лучше сказать, они составляли главным образом религиозное уче­ние. Так как основу нравственного закона составляет лю­бовь к ближним, выражающаяся в делах благотворительно­сти, то вся религиозно-нравственная деятельность масонства получила характер филантропический и самые общества масонские часто имели вид филантропических обществ. С религиозным индифферентизмом, легшим в основу масо­нского учения, естественно соединялся и совершенный ин­дифферентизм в национальностях и политических учрежде­ниях; в масонские общества могли быть принимаемы чле­ны из всех стран, без различия национальностей и поли­тических доктрин. К первоначальным целям - заботиться о нравственном воспитании людей и их внешнем благосо­стоянии, счастии и довольстве, с течением времени присое­динились разные стремления и занятия, перешедшие из прежних средневековых обществ, как-то: «испытание нату­ры вещей» и чрез то приобретение силы и власти к исп­равлению людей; занятия алхимией, или искусством пре­вращать разные металлы в золото и драгоценные камни; занятие магией, или искусством вызывать духов для того, чтобы узнать будущее; стремление отыскать философский камень, или средство продолжить жизнь человека на не­сколько сот лет; разного рода хитрости и обманы для вы­манивания денег и приобретения богатств и, наконец, по­литические интриги, внесенные в масонство иезуитами. Ко всему этому присоединялось «сохранение и предание по­томству некоторого важного таинства, будто бы от самых древнейших веков и даже от первого человека, до нас до­шедшего, от которого (таинства), может быть, судьба чело­веческого рода зависит, доколе Бог благоволит ко благу человечества открыть оное всему миру; но, чтобы открыть это таинство, надобно заботиться о нравственном усовер­шенствовании себя». По месту происхождения различалось масонство «аглицкое», которое было первоначальной и вме­сте самой простой формой, «шведское», «берлинское» и проч.; по характеру и целям в масонстве различались: «тамплиерство», или система строгого наблюдения, «циннендорство» — система слабого наблюдения, «розенкрейцер­ство», «иллюминатство». Последнее название указывает на связь масонских обществ с мистицизмом. С тридцатых го­дов XVIII столетия масоны появились в России и к концу царствования имп. Елизаветы считали в своих рядах «лю­дей разного чина» и между ними многих из высшего об­щества. В царствование имп. Екатерины II масонство рас­пространилось еще более; к половине восьмидесятых годов XVIII столетия оно проникло даже в Тобольск и Иркутск; во всех более или менее важных городах существовали ма­сонские ложи. Московский кружок открыл широкую обще­ственную деятельность. Покровительствуя молодым талан­там, заводя школы, он снял на откуп университетскую ти­пографию, которой, после этого, вместе с другими выпу­скались мистические книжки и журналы. В некоторых из этих изданий проводились масонские взгляды, в иных — учение других мистиков; очень многие были направлены против вольнодумства. Издававшиеся масонами книжки продавались по дешевой цене, а в учебные заведения рас­сылались даром. Кроме того, в Москве была устроена ма­сонами публичная библиотека. Наряду с широкой просве­тительной деятельностью масоны устрояли больницы, от­крывали аптеки и помогали на большие суммы бедным. Но все это делалось не под покровом св. Церкви, с кото­рой масонство далеко расходилось, так как оно исповедова­ло не православную веру, а мистический теизм, чуждый всех вероисповедных догматов, стремилось к мистическому слиянию с Божеством в высшей мудрости и нравственности помимо Церкви, считая себя выше последней, принимало в себя на одинаковых правах членов всех вероисповеданий. Поражавшие своей таинственностью и фантастичностью странные орденские церемонии, своеобразные символиче­ские знаки, термины и телодвижения, полное пренебреже­ние положительными опытными знаниями, затемняемыми магией, алхимией и тому подобными бреднями,— все это имело своим последствием то, что в обществе и литературе многие высказывались против масонства; в народе же имя «фармасон» (переделанное из «франкмасон») сделалось бранным  словом. С 1785 г. начались против них репрессивные меры. Наконец, своими таинственностями и сноше­ниями с заграничными собратьями масоны навлекли на се­бя подозрения политические, и в 1791 г. ложи их были запрещены. В царствование имп. Павла I Новиков, глава масонов, заключенный ранее, был освобожден, а некоторые из масонов получили важные должности и сделались близ­кими ко двору. Имп. Александр I также отнесся к ним со­чувственно. С дозволения правительства в Петербурге и других местах открывались в значительном количестве но­вые масонские ложи; закрывались лишь те, кои учрежда­лись самовольно и уклонялись в политику. Но все-таки масонство не имело тогда прежней силы. В 1822 г., по случаю размножения масонских лож с политическими тен­денциями, последовал решительный указ о закрытии вся­ких тайных обществ и вместе всех масонских лож. В на­стоящее время масонство или франкмасонство существует во всех государствах Европы и Америки. Все ложи каждой отдельной страны составляют гроссложу, или главную ло­жу, которая во внутреннем управлении своем пользуется полной свободой. Во главе каждой ложи стоит «мастер сту­ла». Провинциальные ложи подчинены гроссложам. В Анг­лии имеются три главные ложи: Соединенная ложа в Лон­доне (имеющая более 2000 лож), Шотландская ложа в Эдинбурге (имеющая более 500 лож), Ирландская ложа в Дублине (имеющая около 400 лож); во Франции главная ложа — Grand Orient de France (имеющая более 200 лож); в Германии работает более 400 лож. Существу­ют франкмасонские ложи и в других государствах Европы, а также в Северной и Южной Америке. В Соединенных Штатах находится до 8000 франкмасонских лож. К членам масонских лож принадлежат лица всех классов общества, национальностей и вероисповеданий. Целью франкмасонско­го союза служит развитие якобы «гуманитарных стремле­ний в человечестве» и способствование к созданию «пра­вильного человеческого общества без различия религии и национальности». Но напрасно думать, что масоны, особен­но современные, просто филантропы, благотворители, мис­тики. Филантропия не нуждается ни в тех страшных клят­вах, какие требуются от вступающих в среду масонов но­вых членов, ни тех странных обрядов, какими сопровожда­ется посвящение в мастера ордена. Главная  задача масо­нов — уничтожение религии и, особенно, христианства во всем человечестве и ниспровержение всех христианских за­конодательств. Соответственно этой задаче они и стараются развращать христиан, поддерживать философов, мыслителей и писателей, которые подрывают христианство, возбуждать недовольство народа против правительства, устраивать и поддерживать все политические беспорядки и революции. С целью желаемого ими воздействия на подрастающее поко­ление они стремятся захватить в свои руки школы, вытра­вить у детей всякое религиозное, нравственное и патриоти­ческое чувство, тщательно вычеркивают имя Божие из учебников, а когда это неудобно, то нарочито сочиняют учебники, в которых ни слова нет о Боге, о Церкви, о преданности царю, о любви к отечеству. Мечты масонов клонятся к тому, чтобы все дело воспитания детей забрать в свои руки и поставить непреодолимые преграды религи­озным влияниям на детскую душу. «Пока мы,— как заяв­ляют об этом французские масоны,— не изменим ради­кально мозг наших сограждан, пока мы не дадим совер­шенно другого направления умственности французских де­тей, франкмасонство должно считать себя еще ничего не сделавшим; поэтому надо всеми мерами добиваться прове­дения закона, которым возбранялось бы формально родите­лям, родственникам и опекунам воспитывать своих детей в какой-либо религии под страхом лишения их родительско­го, родственного и опекунского авторитета и легальной власти и отобрания детей и поручения таковых, за счет виновных, государству». Что касается современного положе­ния масонства в России, то официально в ней масонских лож не существует; но распространение среди русского на­рода масонских идей и стремлений, как утверждают неко­торые, широко ведется путем скрытой пропаганды.

МАТЕРИАЛИЗМ. Материалисты признают одно только вещество, как нечто реальное, и отрицают все духовное, как нечто несуществующее. Впрочем, положение о вещест­венности всего не разделяется всеми материалистами. Ме­нее поверхностные из них не решаются утверждать, что духовные явления вещественны; по их учению, материя служит только первопричиной всех явлений, в том числе и духовных, хотя последние отличны от вещественных пред­метов и явлений. В отличие от грубого материализма, бо­лее философский материализм не отрицает в известном смысле и реальности духовных явлений, но смотрит на них или как на продукт развития материи, или как толь­ко на следствия ее организации, подобные явлениям элект­рического тока, вызываемым вследствие прикосновения двух материальных тел.  Общие пункты учения всех материалистов следующие: а) производство всего из материи, как из первоосновы и первопричины всякого бытия (монизм); б) отрицание самостоятельной причины ду­ховных явлений — субстанциальности человеческой души и её бессмертия. Все жизненные явления материализм про­бует привести к физико-химическим свойствам вещества; всюду на место Всемогущего Творца вводит «химическое сродство», действие водорода, кислорода и пр. Во всем он находит лишь внешнее механическое сцепление фактов и явлений и на всю вселенную смотрит, как на совокупность вещей, имеющую в себе самой причины, которые мы на­зываем законами. Находя в мире только материю и бес­сознательную, неразумную, механическую силу, отрицая самую возможность премирного бытия и допуская сущест­вование только одного видимого мира, материализм, тем самым, отрицает бытие Бога и ведет к самому решитель­ному безбожию. Таковыми были среди язычников, у клас­сических народов, материалисты: Левкипп (в конце VI и начале V века до Р. X.) и Демокрит (около 460 — 360 гг. до Р. X.), Эпикур (341-370 гг. до Р. X.) и Лукреций (98 — 55 до Р. X.), в новое время, среди христианских на­родов,— французские энциклопедисты XVIII столетия и материалисты-естественники середины XIX столетия. Вместе с этим, материализм разрушает самые основания, на кото­рых утверждается истинно нравственная жизнь. Свобода воли (см. детерминизм), сознание долга, совесть, нравст­венное чувство — отрицаются материализмом. Человек, по учению материалистов, есть не что иное, как «только сум­ма родителей и кормилицы, места и времени, воздуха и погоды, звука и света, пиши и одежды». Добро и зло не есть дело свободного самоопределения, а есть результат не­обходимо действующих физических, физиологических и со­циальных условий. Пороки и преступления суть не что иное, как только обнаружения ненормального состояния мозга, нервной системы и потому невменяемы. Таким об­разом, материализм уничтожает различие между добром и злом, между добродетелью и пороком и нравственную вме­няемость поступков. Материалисты знают только то благо, которое имеет основание в личном ощущении; они призна­ют господство одного животного инстинкта и внешней ма­териальной силы; для них вечный закон жизни, переноси­мый ими из области жизни материальной в сферу самых высоких нравственных явлений, есть борьба за существова­ние и личное наслаждение и, следовательно, всеобщая вражда,   насилие  и  взаимоистребление, утверждение блага и счастья одних на страдании и уничтожении других. Один из крайних материалистов всеми буквами написал, что «хороши обман, воровство, грабеж и убийство, коль скоро они ведут к богатству и наслаждению». По свиде­тельству истории, в жизни практической материалистиче­ские воззрения всегда приводят к самым гибельным для нравственной и общественной жизни последствиям.

МИСТИЦИЗМ. По учению мистика немца Якоби (1743—1819), ни природа, ни разум не могут вести нас к познанию о Боге. Природа не столько открывает, сколько скрывает Бога, так как в ней мы видим только бессозна­тельное сцепление причин, действующих без начала и кон­ца. Разум человека, вращающийся в среде бытия и позна­ния условного и ограниченного, также может приходить только к началам условным. Если мы захотим ограничить­ся только рассудочным познанием, то последовательно при­дем к отрицанию бесконечного и сверхчувственного, ибо из соединения условного с условным по законам рассудка мо­жет быть выведено только условное; с нашим рациональ­ным мышлением мы никогда не можем выйти из области бытия посредствованного, т. е. из связи естественных и ме­ханических причин. Единственный источник познания о Боге есть внутреннее чувство, способность непосредственно­го созерцания Божества. Бог непосредственно близок нам в нашем собственном духе, точно так же как природа близ­ка и присуща нам в нашем собственном теле. В Бога мы веруем потому, что видим, созерцаем Его, хотя, конечно, не телесными очами. Таким образом, по учению мистиков, идея о Боге не может быть следствием одного только на­блюдения над природой или самостоятельной деятельностью разума, что существование её в нас предполагает воздейст­вие на наш дух высочайшего, соответствующего этой идее существа — Бога; но, полагая в основание своего учения эту верную мысль, мистики, вместе с тем, впадают в крайность: они отрицают всякое значение участия разума в деле Богопознания и преувеличивают значение в этом от­ношении внутреннего чувства и созерцания. Вот почему история мистицизма и представляет нам не только глубокомысленных философов, но и многих мечтателей и визио­неров, в защиту своих фантазий ссылавшихся на Божест­венное откровение, будто бы ими полученное. Первыми пропагандистами мистицизма на Руси явились масоны; из них наиболее деятельным был А. Лабзин. С 1803 г. Он выступил с целым рядом переводов, а в 1806 г. начал из­дание мистического журнала «Сионский вестник». Мисти­цизмом начали увлекаться даже такие влиятельные лица, как кн. А, Голицын и М. Сперанский; сам Государь заин­тересовался им. Кружок мистиков усилился с 1810 г. Феслером, который был вызван на кафедру философии в Пе­тербургскую академию и, прослужив в ней 5 месяцев, пе­решел в комиссию законов; а с 1812 г. английскими мето­дистами, приехавшими в Петербург. К тому же события 1812—1814 гг. породили религиозную настроенность в об­ществе. Всюду по городам стали появляться мистические кружки, куда собирались для чтения мистических книг, бесед, духовной молитвы и других мистических упражне­ний. Как модное направление, мистицизм нашел себе вы­ражение в беллетристике, в живописи и архитектуре. На первых же порах своего существования мистицизм встретил противодействие со стороны представителей Православной Церкви, выразившееся в появлении некоторых литератур­ных произведений с опровержением мистицизма. Но в пер­вое время, когда сочувствие в обществе мистицизму было очень сильно, это противодействие не могло развернуться свободно и не имело должного успеха. Решительное проти­водействие началось с 1824 г., когда особым указом запре­щено было печатать книги религиозного содержания без дозволения духовной цензуры и сделано было распоряже­ние: отобрать из библиотек учебных заведений все книги, содержащие учение, противное правой вере. В 1825 г. та­кое распоряжение сделано Св. Синодом касательно учреж­дений и лиц духовного ведомства; вместе с этим предписа­но наблюдать, чтобы впредь не распространялись религиоз­но-нравственные книги, изданные без разрешения духовной цензуры и рукописные.

НАТУРАЛИЗМ. Под натурализмом разумеется такой образ мыслей, по которому все сотворенные вещи, их про­исхождение, порядок и продолжение происходят от самой природы, и мир существует, поддерживается и управляется сам по себе, собственными силами, без верховного Сущест­ва. В этом смысле натурализм имеет такое же значение, как и материализм, и ведет к безбожию. Другие, противо­полагая натурализм сверхъестественному откровению, разу­меют под ним такое верование, которым допускается, что в деле религии достаточно одних естественных показаний и не нужно никакого сверхъестественного откровения. Но и в этом смысле он не много представляет отрадного. Он при­знает только то, до чего человек может дойти собственным разумом; а так как разум человеческий слаб и ограничен и подвержен многоразличным заблуждениям, то натураль­ная религия и в древние, и в новейшие времена представ­ляет нам самые скудные познания и — более противоре­чий и заблуждений, нежели здравого учения, если только отделить от неё то, что заимствовано ею из сверхъестест­венного Откровения, которое она отвергает. В таком смыс­ле натурализм сходен с рационализмом, или справедли­вое — с деизмом.

НИГИЛИЗМ. Нигилизмом (от nihil — ничто) называет­ся такое направление или учение, которое утверждает, что ничего нет выше чувственного, что вся жизнь и действи­тельность ограничивается только явлениями. Это — ниги­лизм как бы теоретический. В нравственном отношении нигилизм отрицает существенное и вечное значение добра, правды и доблести и колеблет высшие основы общежития. Нигилизм, как прямая доктрина, развивался преимущест­венно в XIX веке и явственно высказался в немецкой фи­лософии не только у Фейербаха (1804—1842), но, отчасти, и у Шопенгауера (1788—1860) и Гартмана (род. в 1842 г.). У нас нигилисты явились в первой половине XIX века вследствие наплыва к нам с Запада атеистиче­ских и материалистических идей. Эти люди стояли на точ­ке зрения всеобщего безусловного отрицания; для них не было ничего святого, ничего внушающего уважение; все, пред чем люди привыкли преклоняться, за чем утверждена вековая давность,— все это они считали пустяками, все без разбора стремились ломать и отрицать, над всем ру­гаться и глумиться. Сами себя нигилисты считали такими людьми, которые относятся ко всему с критической точки зрения, которые не склоняются ни пред какими авторите­тами, которые не принимают ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип. Не признавая никаких авторитетов, нигилисты считали необхо­димым развенчивать существовавшие авторитеты, ломать их, бросать в них грязью и глумиться над ними, чтобы через это «избавить людей от умственного раболепства». Отвержение авторитетов доходило у нигилистов до какой-то мании; они стыдились даже разделять с кем-нибудь свое мнение. Сражаясь против авторитетов оружием сар­казма   и   безусловного  отрицания,   нигилисты   сражались   и против  принципов  и  говорили,   что  все  начала  знания  и все теории —   «чистый вздор  и обман  робкого сознания». Источник   всему —   наши  телесные  ощущения.   Мозг наш постоянно воспринимает внешние впечатления,  и эти слу­чайные впечатления —   определяющая сила наших воззре­ний и стремлений. Все идеалы, какие обращаются в чело­вечестве, —   это просто  галлюцинации,  это страшные  при­зраки нашей мечты, сдавливающие собою свободное созна­ние человека  и не  позволяющие ему правильно жить  на белом свете. У всех идеалистов, по нигилистическому воз­зрению,  мозг расстроен до того,  что с ними и о них не стоит  толковать.   Нигилизм  не  признавал  ничего  в  мире, кроме материи, кроме атомов, входящих между собою в то или другое соотношение, и этим соотношением образующих то или другое явление; человек, по их воззрению, не име­ет ничего особенного в существе своем против природы не только  органической,   но   даже   неорганической.   «Люди,— проповедовали нигилисты,—  те же лягушки»,  «кроме мяса и мозга», ни в ком другого ничего нет. Началом деятель­ности нигилистов служило чувство самосохранения или эго­изм в  его  грубом,   пошлом  виде,—   эгоизм  животный,  не знающий чувства любви духовной.  Искусство,  поэзия,  ху­дожники,   поэты —    все   это,   по   воззрению   нигилистов, «ерунда»,  все это «гроша медного не стоит»;  эстетическое чувство, или чувство красоты, по их понятиям, есть нечто напускное.   Нечего   и  говорить,   что  нигилисты   враждебно относились и к религии. Отрицая бытие Бога и бессмертие души,   они  считали  религию  вещью,   «годною  только для детского  воображения»,   и  не   могли  говорить  о  ней   без иронии. Им казались жалкими суеверами или лицемерны­ми ханжами те люди, в которых они замечали проявление религиозного чувства. Нигилисты ничего не хотели знать о каких-либо святых возбуждениях. В них незаметно и жи­вого голоса совести:  их  раскаяние могло быть вынуждено не нравственной потребностью,  а общественным конфузом или неудачей, поставившей их в глупое положение. Ниги­листы   не   находили   нужным   сохранять   и   нравственную стыдливость, считая стыд признаком слабости, и проповедо­вали мораль личного влечения и нравственную распущен­ность.   Брак,   по   нигилистическим   воззрениям,—    не   что иное,   как  «непонятные  узы»,   «предрассудок».   Предрассуд­ком они считали и родственные связи; к проявлениям сер­дечных родственных чувств относились с насмешкой и пре­зрением и в отношении к своим родным проявляли плот­скую бесчувственность. Как результат распущенности и понижения духовной природы, отличительную черту внешнего обращения нигилистов с людьми составлял цинизм. Этот цинизм выражался не в одних словах, но при всяком удобном случае тотчас переходил и в дело. Нигилисты преднамеренно всегда старались выставить себя сторонника­ми бесстыдного пренебрежения всякими приличиями в сво­их разговорах, обращении, поступках и даже в одежде. Вообще, отрицание составляет характеристическую черту русского нигилизма. «Ни за что серьезно не приниматься, а только ругаться» — так определяли нигилизм сами его представители. Отсюда ясно, что отрицание нигилистов — всецело разрушающее. Исход или результат его — пустота и безотрадное ничтожество. Нигилистам чуждо все положи­тельное, и они наполнены одним злым презрением ко все­му, одним беспощадным глумлением, не щадящим никого и ничего.

ОПТИМИЗМ. По учению оптимизма, главным предста­вителем которого служит немецкий философ Лейбниц (1646—1716), совершенство мира есть необходимое следст­вие совершенства его Творца. По Своему всемогуществу и свободе Бог, по мнению Лейбница, мог избрать какой угодно из бесчисленного множества возможных миров; но по Своей абсолютной мудрости и благости Он должен был избрать только наилучший между ними. Таков и есть на­стоящий мир. Сколько бы ни было зла в мире, каждый другой возможный мир заключал бы его еще больше, и если зло вообще существует в мире, то это от того, что и самый совершенный мир немыслим без зла; если бы не существовало зла, и мир не был бы наилучшим. Если же нам кажется, что существование зла противоречит совер­шенству мира, то это зависит от того, что мы по своей ограниченности не можем понять и обозреть всего мирово­го плана, где все на своем месте необходимо и все совер­шенно соответствует одно другому. Само по себе зло не может искажать совершенство мира потому, что, в сущно­сти, оно не есть что-либо положительное, не есть какая-либо действующая, реальная сила, но состоит только в не­достатке или лишении (privatio) добра, подобно, напр., то­му, как темнота есть только недостаток света или хо­лод — недостаток тепла. Зло есть только оборотная сторо­на добра, отрицательный момент в развитии добра, необхо­димый для полного и всестороннего осуществления идеи добра. Такой взгляд оптимизма на настоящий мир, как на самый наилучший из возможных миров, противоречит по­нятию о совершенстве Творца. Отображения совершенств Творца вполне возможны бесконечно многие и в бесконеч­но многих степенях и формах мирового бытия,— и Бог был бы ограничен в Своем могуществе, если бы не мог создать никакого мира лучшего, чем настоящий, и в Своей природе, если бы обязан был избрать для создания только один наилучший мир. Признать справедливым то, что при существовании зла мир может быть совершенным, что зло необходимо для осуществления добра, которое состоит не в чем ином, как в борьбе со злом и победе над ним, что поэтому существование зла составляет неизбежное условие самого совершенства, добра,— значит противоречить нрав­ственному сознанию, которое считается вполне мыслимым, и такой идеальный порядок вещей, где это совершенство достигается путем свободного саморазвития разумных су­ществ, без необходимости борьбы с действительно сущест­вующим злом. Невозможно, наконец, согласить существова­ние зла в мире с совершенством последнего, считая зло как отрицание добра. С одной стороны — недостаток до­бра в том случае, где оно по нравственному закону долж­но бы иметь место,— есть зло; с другой — опыт показы­вает, что в нравственном мире существуют не только та­кие явления, которые обнаруживают недостаток или сла­бость нравственной волн в человеке, но и такие, в кото­рых обнаруживается положительно злая его настроенность. Таковы, напр., все преступления, совершаемые под влияни­ем порочных страстей. Будучи несостоятелен теоретически, оптимизм ведет к пагубным последствиям и в нравствен­ной жизни. Если в мире нет зла и если то, что считается злом, необходимо для мировой гармонии, то единственное ограждение нравственности — сознание различия между добром и злом — должно быть уничтожено. Вследствие этого всякий, погрязая в пороках, может быть вполне уве­рен, что он не только поступает безразлично, но даже де­лает добро, содействуя совершенству мира. Эгоистические стремления людей не будут встречать препятствия к свое­му удовлетворению, и человечество должно будет представ­лять ужасную картину борьбы индивидуумов за личные интересы.