Поведал авва Евстафий: «Живши в мире, я никогда не вкушал пищи прежде захождения солнца. Когда я сидел в лавке, — книга не выхо­дила из рук моих: рабы мои продавали и прини­мали товар, а я непрестанно упражнялся в чте­нии. По средам и пятницам я раздавал милос­тыню нищим. Когда начинался звон, я спешил в церковь, и никто прежде меня не приходил в нее. Когда я выходил из церкви, то приглашал с собою бывших тут убогих в дом мой, и разделя­ли они со мною трапезу мою. Когда я стоял в цер­кви на всенощном бдении, никогда не вздрем­нулось мне, — и признавал я себя великим под­вижником. Все прославляли и почитали меня. Умер сын мой: вельможи города пришли ко мне, чтоб утешить меня, но я не мог утешиться. От великой скорби я впал в болезнь, и был близок к смерти. По прошествии семи месяцев едва по­правился. Провел я в дому моем после этого еще четыре года, подвизался по силе моей и не при­касался к жене моей: я жил с нею как с духов­ною сестрою. Когда случалось мне видеть мона­ха из Скита, — я приглашал его в дом мой вку­сить со мною хлеба. У этих монахов я расспра­шивал о чудесах, совершаемых святыми старца­ми, — и мало-помалу пришло мне желание монашества. Жену мою я ввел в женский монас­тырь, а сам пошел в Скит, к авве Иоанну, с кото­рым был знаком. Он постриг меня в монаше­ство. Имел блаженный кроме меня еще двух уче­ников. Все, видя меня особенно усердным к цер­кви, отдавали мне почтение. Провел я в Ските около пяти месяцев, и начал очень беспокоить меня блудный бес, принося мне воспоминания не только жены моей, но и рабынь, которых я имел в дому моем. Не было мне отдыха от брани ни на час. На святого старца я смотрел как на диавола, и святые слова его казались мне уязвля­ющими меня стрелами. Когда я стоял в церкви на бдении, то не мог открыть глаз от сна, овладе­вавшего мною, так что не однажды, но несколь­ко раз я приходил в отчаяние. Борол меня и бес чревообъядения, борол до того, что я часто крал остатки хлеба, ел и пил тайно. Что говорить мно­го! Помышления мои расположили меня выйти и бежать из Скита, направиться на восток, по­меститься в таком городе, в котором никто не знает меня, там предаться любодеянию или же­ниться. Старец, видя изменение в лице моем, ежедневно увещевал меня, говоря: "Сын мой! Лу­кавые помыслы нападают на тебя и смущают душу твою, а ты не исповедуешь мне их." Но я отвечал: "Отец! У меня нет никаких помыслов, но я размышляю о грехах моих и скорблю о них. В обуревании такими скверными и лукавыми помышлениями проведши пятнадцать месяцев, однажды, пред наступлением воскресного дня, увидел я во сне, что нахожусь в Александрии, прихожу поклониться святому апостолу и еван­гелисту Марку. Вот! Внезапно встретило меня множество эфиопов. Они схватили меня и, ок­ружив, разделились как бы на два лика. Они при­несли черную змею, связали ею мои руки, а дру­гую змею свернули в кольцо и возложили мне на шею; еще других змей положили мне на плечи, а они прицепились к ушам моим, также змеею препоясали меня по чреслам моим. Потом при­вели женщин эфиоплянок, которых я имел не­когда в дому моем, и начали они целовать меня и плевать мне в лицо. Нестерпим был для меня смрад их! Змеи начали есть ноги мои, лицо и гла­за, а эфиопы, стоявшие вокруг меня, отворили уста мои и влагали в них огненною ложкою не­что, говоря: "Ешь, и насыться." Также они принесли.чашу, говоря: "Подайте вина и воды и на­пойте его." И напоили они меня горящею смо­лою, смешанною с серою. После этого они нача­ли меня бить огненными жезлами, говоря: "От­ведем его в город Едес, и наругаемся ему также и там." Находясь в таком бедствии, я увидел двух светоносных мужей красоты неисповедимой: они выходили из церкви святого Марка. Ефиопы, увидев их, убежали, а я начал взывать к ним: "Помилуйте меня!" Они спросили меня: "Что слу­чилось с тобою?" Я отвечал, что шел в церковь поклониться и попал на разбойников: вот, вы ви­дите, что они сделали со мною. Один из свето­носных людей сказал мне на это: и хорошо сде­лали; с тобою следует поступить еще хуже. Но никто не может разрешить тебя от этих уз, кро­ме аввы Иоанна, с которым ты живешь и от ко­торого ты отлучен твоим неверием. Затем свето­носные эти мужи оставили меня и ушли, а я на­чал вопиять к ним: "Заклинаю вас единосущною Троицею! Помилуйте меня!" Когда я кричал та­ким образом, пришли братия и разбудили меня. Я был облит слезами. Встав, я поспешил к препо­добному старцу, припал к святым ногам его и рассказал ему по порядку все виденное мною. Старец сказал мне: "Эфиопы суть бесы, змеи — скверные помыслы, которых ты не исповедуешь мне; огненная змея — брань беса блудного; жены эфиоплянки суть помышления лукавые, обольща­ющие и вместе губящие тебя; снедающая тебя змея есть злоречие; огненная лжица, отверзавшая твои уста, суть бесы осуждения; чаша, которою напоили тебя, есть душевное расположение твое, происшедшее от принятых лукавых помыслов, и то отвращение, которое ты ощутил ко мне и к братии; смолою и серою означаются тот хлеб и та вода, которые ты ел и пил украдкой, тайно. Знай, сын мой, что добродетели, которые ты со­вершал в мире, смешаны были с возношением и гордостию. Твои бдения, твое пощение, твое неупустительное хождение в церковь, милостыни, которые ты раздавал, все это делалось под влия­нием похвалы человеческой. По этой причине и диавол тогда не хотел нападать на тебя. Ныне же, увидев, что ты вооружился на него, и он восстал на тебя. На будущее время завещаваю тебе, сын мой, когда усмотришь в себе смущение и бурю от лукавых помыслов, скажи об этом мне, отцу твоему, или братиям, которые живут с тобою, и уповаю на Бога, что помогу тебе, как помог многим." Сделав мне это наставление, старец от­пустил меня в мою келию. С этого времени я начал открывать мои помышления, и уже пре­бывал во всяком покое».²⁸⁷

Добродетели монахов и подвиги их отличаются реши­тельною чертою от подвигов и добродетелей мирян. Говорит святой Иоанн Карпафийский монаху: «Никак не позволь себе признать более блаженным мирянина, нежели инока, мирянина, имеющего жену и детей, уте­шающегося тем, что он благотворит многим и подаето бильную милостыню, не подвергаясь никаким иску­шениям от бесов. Не признай себя, монах, меньшим такого мирянина в благоугождении Богу. Говорю это не потому, чтоб ты жил непорочно, неся на себе труд иноческого подвига, но если ты и очень грешен.²⁸⁸ Скорбь души твоей, твое злострадание далеко честнее пред Богом возвышеннейших добродетелей миряни­на. Твоя великая печаль, твое покаяние, твои воздыха­ния, сетование, слезы, мучительство совести, недоуме­ние помысла, самоосуждение, рыдания, плач ума, пла­чевный вопль сердца, сокрушение, смущение, окаявание и уничижение себя, — это все и прочее, тому подобное, постигающее тех, которые ввергаются в железную печь искушений, далеко честнее и благоприятнее Богу, нежели благоугождение мирянина».²⁸⁹ Подвиг иночес­кий основывается на истинном смирении, соединенном естественно с отвержением своего я, при чем возвели­чивается пред человеком Бог, и вся надежда спасения возлагается на Бога; напротив того подвиг мирянина, состоящий из внешних дел, естественно растит свое я и умаляет пред человеком Бога. По этой причине видим, что многие великие грешники, вступив в монашество, соделались великими святыми, а знаменитые подвиж­ники мира, вступив в монашество, оказали самое уме­ренное преуспеяние, а некоторые и расстроились. «Над­лежит исследовать, говорит св. Иоанн Лествичник, по­чему миряне, которые проводят жизнь во бдениях, в посте, в подвижничестве, перешедши к жизни мона­шеской, в это поприще душевных опытов, удаленное от человеков, оставляют свое прежнее подвижничество растленное и притворное. Я видел многие и различного рода древа добродетелей, насажденные мирянами, напояемые тщеславием, как бы гноем из помойной ямы, при уходе за ними являтельства (совершения дел напо­каз или открыто пред человеками), при утучнении зем­ли около их похвалами: эти древа, будучи пересажены на землю пустынную, не посещаемую мирскими, не имеющую смрадной воды тщеславия, немедленно по­сохли. Воспитанным в неге древам несвойственно расти и приносить плод на жесткой почве иночества».²⁹⁰ В Кон­стантинополе жили два родные брата. Они были весьма набожны, и постились много. Один из них пошел в Раифу, отвергся мира и принял монашество. По проше­ствии некоторого времени брат его, мирянин, захотел посетить монаха. Он пришел в Раифу и побыл с мона­хом некоторое время. Заметив, что монах вкушает в девятом часу (третьем пополудни), он соблазнился и сказал ему. «Брат! Когда ты жил в миру, то не позволял себе вкушать прежде солнечного захождения». Монах отвечал: «Когда я жил в миру, то питался тщеславием, слыша похвалы от человеков: они облегчали для меня тягость подвига постного».²⁹¹