Авва Даниил, пресвитер Скитский, в юно­сти отрекся мира и пришел в Скит. Сперва он жил в общежитии сорок лет, потом подвизался в отшельничестве.²⁴³

Авва Даниил Скитский говорил: «Я жил и в общежитии, и в отшельничестве; испытав ту и другую жизнь, нахожу, что в общежитиях преуспевают скорее и больше, если проводят жи­тельство правильное».²⁴⁴

3.            Когда авва Даниил жил в Скиту, варвары напали на Скит и пленили авву. Он пробыл в пле­ну у них два года. Некоторый христолюбец вы­купил его. По прошествии краткого времени вар­вары опять напали на Скит и опять взяли в плен авву. Пробыв у них шесть месяцев, он бежал третий раз пришли варвары и, взяв авву в плен, немилостиво мучили и истязали его. Однажды, улучив удобное время, он взял камень и ударил им варвара, господина своего. Варвар умер от удара. Авва Даниил бежал и избавился от плена. После этого он стал тужить о убийстве, которое совершил. В этих чувствах он пошел в Александ­рию, исповедал архиепископу Тимофею случив­шееся с ним. Архиепископ не одобрил его по­ступка, сказав: «Лучше бы тебе положиться на Бога: избавивший тебя дважды неужели не мог избавить и в третий раз? Впрочем ты не совер­шил убийства, потому что убил не человека, а зве­ря». Не удовлетворившись этим ответом, авва Да­ниил сел на корабль, приехал в Рим, и там испо­ведал папе случившееся с ним. Папа дал такой же ответ, какой дал александрийский архиепис­коп. Даниил возвратился в Александрию и ска­зал сам себе: «Даниил, совершивший убийство, и сам да будет убит». Он пошел в претор и пре­дал себя гражданской власти, сказав: «Я поссо­рился и, будучи увлечен гневом, ударил моего про­тивника камнем, отчего тот умер: почему прошу предать меня суду; пусть умру за убийство, мною . сделанное, чтоб наказание во времени избавило меня от наказаний в вечности». Авва был поса­жен в тюрьму; по истечении тридцати дней до ложено о нем правителю. Правитель, призвав его из тюрьмы, расспрашивал о убийстве. Он рас­сказал обо всем со всею точностию и подробностию. Правитель, удивившись рассуждению аввы Даниила, отпустил его, говоря: «Иди, авва, и моли Бога о мне: жалею, что ты убил одного, а не шесть». Тогда старец сказал сам себе: «Уповаю на чело­веколюбие Бога моего, что простится мне совер­шенное мною убийство. Отселе даю обещание Христу моему служить во все дни жизни моей прокаженному за сделанное мною убийство». Он положил в себе: если умрет этот прокаженный, которого я взял, то пойду в Египет и возьму дру­гого. Никто из скитских не знал, что старец име­ет в келии прокаженного, потому что прокажен­ный находился во внутреннем отделении келии, и никто, кроме старца, не мог иметь свидания с ним. Но однажды, в шестой час, старец позвал к себе ученика разделить трапезу по обычаю, и по смотрению Божию. Случилось так, что старец за­был затворить двери во внутреннее отделение келии; он оставил их отворенными на то время, как прислуживал прокаженному. У прокажен­ного сгнило все тело от множества лютых ран. Ученик вошел в то время, когда были отворены упомянутые двери, и увидел, как старец прислу­живает прокаженному, как приносит ему пищу, как возлагает пищу в уста, потому что у прока­женного не было рук; а как он не мог жевать пищу, потому что у него сгнил рот, то старец вла­гал пищу во уста его своими руками, и чего про­каженный не мог съесть, старец ел сам. Ученик, увидя чудный подвиг старца, удивился и просла­вил Бога, даровавшего такое терпение старцу в служении прокаженному.²⁴⁵

4.            Рассказывали о авве Данииле, что когда вар­вары напали на Скит, братия бежали из него. Но старец сказал: «Если Бог не печется о мне, то за­чем мне и жить?» И он прошел посреди варва­ров, а они не видели его. Тогда старцы сказали ему: «Бог помог тебе, и ты не умер: сделай же и ты подобающее человеку: беги, как бежали отцы».²⁴⁶

Сказал авва Даниил: «Любящий безмолвие пребывает неуязвленным стрелами врага: смеши­вающийся же со многими непрестанно подвер­гается язвам».²⁴⁷

Поведал некоторый отец, что авва Даниил пришел однажды в селение для продажи руко­делия. Молодой человек, житель того селения, упросил его войти в дом свой и сотворить мо­литву о жене его, которая была бесплодна. Ста­рец оказал ему послушание, вошел в дом его, и помолился о жене его. По благоволению Божию жена его сделалась беременною. Некоторые, чуж­дые страха Божия, начали злоречить, говоря, что молодой человек не способен к чадорождению и что жена его зачала от аввы Даниила. Дошли эти толки и до старца; он послал сказать молодо­му человеку: «Когда жена твоя родит, извести меня». Когда жена родила, муж ее пришел в Скит и сказал старцу: «Бог, по молитвам твоим, даровал нам дитя». Авва сказал ему: «Когда будут крестить дитя, сделай в этот день обед и угоще­ние, призови меня, сродников и друзей твоих». Молодой человек сделал так. Во время обеда, ког­да все сидели за столом, старец взял дитя на руки и пред всеми спросил его: «Кто твой отец?» Дитя протянуло руку, и показав пальцем на молодого человека, сказало: «Вот отец мой». Дитяти было двенадцать дней. Все, видевшие это, прославили Бога, а старец встал из-за стола и бежал в Скит.²⁴⁸

Говорил авва Даниил: «Чем тучнее тело, тем немощнее душа, а чем суше тело, тем сильнее душа». Также говорил: «Чем более иссыхает тело, тем душа делается утонченнее; душа, чем делается утонченнее, тем она делается пламеннее».²⁴⁹

Авва Даниил поведал: «В Вавилоне дочь од­ного из идолопоклонников имела в себе беса. Отцу ее был знаком некоторый монах. Этот мо­нах говорил ему: "Никто не возможет исцелить дочери твоей, кроме известных мне отшельни­ков; но и те, если будешь просить их, не захотят сделать этого по смирению. Вот как поступим: когда они придут на торг, то представимся, что хотим купить у них рукоделие их. Когда они при­дут в дом для получения денег за купленные у них вещи, то скажем, чтоб они сотворили молитву, и я верую, что исцелеет дочь твоя." Они пошли на торг; там ученик некоторого старца сидел и про­давал корзины. Они пригласили его с корзинами в дом, чтоб там отдать ему деньги за них. Когда монах вступил в дом, беснующаяся выбежала ему навстречу и ударила его по щеке. Он обратил ей другую щеку по заповеди. Демон ощутил муку и возопил: "О беда! заповедь Иисуса Христа изго­няет меня!" Девица немедленно очистилась. О слу­чившемся поведали старцам. Они прославили Бога, сказав: "Обычно гордыне диавола падать пред смирением заповеди Христовой"».²⁵⁰

9. Авва Даниил, проходя однажды чрез неко­торое место, увидел, что несколько мирян задер­жали монаха, обвиняя его в совершении убий­ства. Старец остановился и, узнав, что брат окле­ветан, сказал задержавшим его: «Где убитый?» Ему показали. Приблизившись к убитому, он сказал: помолимся. Когда же старец воздел руки горе к Богу, убитый встал. Старец сказал ему пред всеми: «Скажи мне, кто убил тебя!» Он отвечал: «Вошедши в церковь, я дал много золота бывше­му тут пресвитеру, а он убил меня, и, вынесши, поверг в монастыре этого старца; но умоляю вас, возьмите у него золото и отдайте детям моим». Тогда старец сказал: «Теперь усни до того време­ни, как Бог воскресит тебя». Воскресший лег, и снова сделался мертвым.

10. Поведал авва Палладий: «Однажды, при встретившейся нужде, авва Даниил пошел в Алек­сандрию, взяв и меня с собою. Когда мы входили в город, встретил нас очень юный монах, выхо­дивший из бани, в которой он мылся. Увидев его, старец очень вздохнул и сказал мне: «Очень жаль этого брата! Похулено будет имя Божие из-за него! Но пойдем за ним, и увидим, где пребывает он». Мы пошли за ним. Старец отвел его в сторо­ну и сказал ему: "Сын мой! ты молод и здоров телом: тебе не должно мыться в бане. Поверь мне, сын мой, что ты многих соблазняешь, не только мирских, но и монахов." Брат отвечал старцу: "Аще бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был (Гал. 1:10). Писание говорит: Не осуж­дайте, да не осуждены будете (Лк. 6:37)." Тогда старец поклонился ему, сказав: "Прости меня, сын мой: я согрешил, как человек." Оставив его, мы пошли. Я сказал старцу: "Авва! Не точно ли болен брат, и в поступке его нет греха?" Старец вздохнул и, прослезившись, сказал мне: "Брат, да удостоверит тебя в истине самое дело: я видел, что более пятидесяти бесов последуют ему и посы­пают его смрадом; один мурин сидел у него на плечах и целовал его, а другой мурин, малого ро­ста, шел пред ним, разжигая его и научая развра­ту. Многие бесы окружали его и радовались о нем, а святого ангела я не видел ни близ его, ниже вда­ли; почему я заключаю, что этот брат исполнен некоторой бесовской деятельности. Свидетель­ствует о жительстве изысканная одежда его и то, что он, будучи молод, так бесстыдно пребывает среди города, в который с осторожностию вхо­дят постники и отшельники, и стараются скорее уйти из него. Если бы он не был сластолюбив и миролюбив, то не входил бы нагой в баню и не смотрел бы бесстыдно на обнажение других. Свя­тые отцы наши Антоний Великий, Пахомий, Аммоний, Серапион и прочие заповедали, чтоб никто из иноков не обнажал тела своего иначе, как по причине великой болезни или нужды. Видим в житиях их, что при встретившейся на­добности обнажиться, чтоб перейти чрез реку, когда не случалось лодки, они, не будучи видимы никем, стыдились сопутствовавшего им святого ангела и сияющего на них солнца. Когда приводилось кому-либо из отцов переправляться чрез реку, и с ним находился ученик его: то они не обнажали себя иначе, как разлучившись друг от друга на достаточное расстояние, при котором они не могли бы видеть наготы друг у друга." Ска­зав это мне, старец замолчал. Мы возвратились в Скит. По прошествии немногих дней пришли в Скит некоторые братья из Александрии и пове­дали, что монах, прибывший из Константинопо­ля и живший при храме святого Исидора, пой­ман на любодеянии с женою епарха; изувечен­ный прислугою, он был болен три дня, и скон­чался. Событие это послужило в поругание и уко­ризну всем монахам. Услышав это, я заплакал и пошел к авве Даниилу. У него сидел тогда авва Исаак, игумен Скитский. Я поведал им о случив­шемся с монахом, которого, когда мы входили в город, старец увидел выходящим из бани, кото­рый отверг наставление старца. Старец, просле­зившись, сказал: "Наказание гордым — падение их." Наедине пересказал я авве Исааку виденное старцем и то, что он при этом говорил мне. Все это, как достойное быть записанным, авва Исаак велел внести в книгу о знаменоносных отцах, для пользы и назидания читающих».

11. Пошел некогда авва Даниил с учеником своим из Скита в Фиваиду — так назывался Верхний Египет от главного города своего Фив — в обитель, в которой жил авва Аполлос Отцы оби­тели, услышав о пришествии к ним великого скит­ского старца, вышли навстречу ему за семь по­прищ от монастыря своего. Их было более пяти тысяч. И представилось чудное зрелище! Они пали ниц и лежали на песчаной равнине, ожидая, по­добно лику ангелов, старца, чтоб принять его, как Христа. Одни подстилали под ноги его одежды свои, другие подстилали свои куколи, и видны были из очей их потоки слез. Пришел авва Апол­лос и поклонился старцу семь раз, прежде неже­ли старец приблизился к нему. Они приветство­вали друг друга с любовию. Братия просили стар­ца сказать им слово спасения, потому что старец не скоро начинал говорить с кем-либо. Они сели вне монастыря на песке, потому что церковь не вмещала их. Отец Даниил повелел ученику свое­му: «Напиши следующее: Если хотите спастись, соблюдите нестяжание и молчание: на этих двух деланиях основывается все монашеское житель­ство». Ученик написал сказанное ему старцем, и для прочтения передал одному из братии, кото­рый прочитал это братиям-египтянам. Все, при-шедши в умиление, заплакали.²⁵¹

12. Вышедши оттуда, авва Даниил пришел в Иеромополь и сказал ученику своему: «Поди в монастырь женский, и, постучавшись во врата, скажи игумении, что я пришел». Этот монастырь называется монастырем аввы Иеремии; в нем живет триста постниц. Ученик пошел и посту­чался во врата. Подошла привратница и тихим голосом извнутри сказала ему: «Спасайся! Благо­словен приход твой! Чего ты желаешь?» Он от­вечал: «Имею нечто сказать игумении». Приврат­ница сказала на это: «Великая не беседует ни с кем, но скажи, чего желаешь, и я передам ей». Он отвечал: «Поди, передай ей, что некоторый монах имеет нужду переговорить с нею». При­вратница поспешно пошла и поведала игумении. Пришла игумения и сказала тихим голосом: «Спасайся, брат! Чего ты желаешь?» Монах от­вечал: «Окажи любовь, дозволь мне провести эту ночь здесь с другим братом, чтоб нас не съели звери. Игумения сказала ему: «Брат! Никогда мужчина не входил сюда. Легче будет для вас, если съедят вас внешние звери, нежели внутрен­ние». Брат отвечал: «Здесь авва скитский, Дани­ил». Она, услышав это, отворила обе половины ворот и вышла навстречу старцу со всеми пост­ницами. Они устлали одеждами своими весь путь от ворот до того места, где был старец, и, покло­няясь перед ним, целовали ноги его. Таким об­разом с великою радостию и веселием ввели его в монастырь. Игумения велела принести лохань, влила в нее воду, согретую с благовонными тра­пами, и, поставив постниц в два лика, сама свои­ми руками умыла ноги старцу, также и ученику его. Потом она подводила постниц по одной к умывальнице и окропляла их этим святым омо­вением; оставшееся же после всех возлила на гла­ву свою и в недра свои. Монахини представляли собою чудное зрелище: они были безгласны, как камни, и беседовали одна с другою знаками. По­ходка и вид их были ангельские. Старец спро­сил игумению: «Нас ли стыдятся сестры, или они всегда таковы?» Игумения отвечала: «Рабыни твои, владыка, всегда таковы; но молись о них». Старец сказал ей: «Скажи ученику моему, чтоб он научился у них молчанию, потому что он, живя со мною, ведет себя как готф».²⁵²

Одна из сестер лежала посреди монастыря и спала; на ней была рубищная одежда. Старец спросил игумению: «Кто это лежит?» Она отве­чала ему: «Одна из сестер, преданная страсти пьянства. Что делать с нею? Не знаю. Выгнать ли ее из монастыря? Боюсь греха. Оставить ли ее так? Но она смущает сестер». Старец сказал уче­нику своему: «Возьми умывальницу и возлей на нее воды». Он сделал так. Она встала, как встают упившиеся вином. При этом игумения сказала: «Владыка! Такова она всегда, какою ты видишь ее теперь». И ввела игумения авву Даниила в тра­пезу, предложила вечерю сестрам и сказала: «Авва! Благослови рабыням твоим вкусить с то­бою». Он благословил им. Великая и вторая по ней сели с ним. Старцу предложили моченое сочиво, невареную зелень, финики и воду; пред учеником его поставили немного хлеба, вареной зелени и вина, растворенного водою; инокиням же предложили различную вареную пищу и рыбу, и вина в достаточном количестве. При этом никто не произнес ни одного слова. Когда вста­ли из-за трапезы, старец сказал игумении: «Что вы это сделали? Лучшую пищу следовало упот­ребить нам, а употребили ее вы». Игумения от­вечала старцу: «Владыка! Ты монах: и потому я предложила тебе пищу монашескую; ученику твоему, так как он ученик старца, предложена пища также монашеская; мы же — новоначаль­ные, и потому употребили пищу новоначальных». Старец сказал на это: «Бог да исполнит любовь вашу: потому что мы извлекли большую пользу из действий ваших». Когда все разошлись спать, старец сказал ученику своему: «Поди, посмотри, где будет спать пьяная, лежавшая среди монас­тыря». Он посмотрел и сказал старцу: «Там, где сестры исправляют телесную нужду, близ отхожего места». Старец сказал ученику: «Побдим эту ночь». Когда уснули все инокини, старец взял уче­ника и подошел к тому месту, где лежала мни­мая пьяная. Они увидели, что она встала и возде­ла руки к небу; слезы ее потекли подобно пото­ку, и творила она бесчисленное множество ко­ленопреклонений. Когда же слышала, что какая-либо из сестер приходила для исправления теле­сной нужды, то повергалась на землю и представ­лялась спящею и храпящею. Так проводила она начало каждой ночи. И сказал старец ученику своему: «Призови ко мне игумению и вторую по ней, призови их тайно». Он пошел и призвал игу­мению и вторую по ней, и они всю ночь смотре­ли на подвиг мнимой пьяной. Тогда игумения начала говорить с плачем: «О, сколько зла делала я ей!» Когда ударили в било церковное, игуме­ния поведала всем инокиням виденное ею, и все предались великому плачу. Она же, уразумев, что тайна ее открыта, пришла, не примеченная ни­кем, туда, где отведен был ночлег для старца, по­хитила жезл его и милоть, вслед за этим отвори­ла ворота монастыря и ушла, оставив на воротах надпись: «Матери и сестры! Простите меня, со­грешившую пред вами, и молитесь о мне». При наступлении дня начали искать ее, и не нашли; пришедши к воротам, увидели их отворенными и надпись на них. Блаженную нигде не могли сыскать, и очень много плакали и рыдали о ней в монастыре. Старец сказал игумении: «Я ради ее пришел сюда: и Бог любит таких пьяниц». И начали все постницы исповедывать старцу, каж­дая какое оскорбление нанесла ей. Старец, со­творив молитву о сестрах, немедленно вышел из монастыря и пошел в келию свою, благодаря и славословя Бога, ведущего сокровенных рабов своих и не попущающего им долго пребывать утаенными, но открывающего их в уведение всех, не только при жизни, но и по смерти их, в по­хвалу и славу святого имени Своего.

13. Однажды шел с аввою Даниилом ученик его, авва Аммон, и сказал старцу: «Отец! Когда мы престанем скитаться и будем постоянно пребы­вать в келии?» Авва Даниил отвечал ему: «А кто может отнять у нас келию? Когда мы в келии, тогда — с нами Бог, и когда мы вне келии — так­же с нами Бог».²⁵³

Преуспеяние старца в душевном делании было тако­во, что он постоянно пребывал умом в сердечной кле­ти; к такому совершенству стремился он возвести уче­ника своего. Так важно руководство духоносным на­ставником, что святые отцы советуют новоначально­му иноку предпочесть торжище пустыне, если на этом торжище живет духоносный наставник.²⁵⁴

14. Однажды авва Даниил, пресвитер Скитс­кий, пошел в Фиваиду, взяв с собою одного из учеников своих. Они плыли вверх по реке Нилу, и когда доплыли до некоторого селения, старец повелел лодочникам пристать к берегу. И сказал старец ученику своему: «Нам должно остано­виться здесь». Ученик, услышав это, начал роп­тать, говоря: «Доколе нам скитаться! Пойдем в Скит». Старец сказал: «Нет! Останемся здесь». Они сели посреди села, как странники. Ученик сказал старцу: «Угодно ли такое поведение Богу, что мы сидим здесь, как миряне? По крайней мере пойдем в церковь». Старец отвечал ему: «Нет! Останемся здесь». Они пробыли тут до глу­бокого вечера. Брат начал выражать огорчение на старца, оскорбляя его и говоря: «Беда мне с тобою, старик! Из-за тебя приходится мне уми­рать!» Когда ученик укорял таким образом стар­ца, подошел к ним престарелый мирянин, весь седой, сгорбленный от старости. Увидев авву Даниила, он пал к ногам его и начал лобызать их и обливать слезами. Приветствовал он и ученика. Потом сказал им: «Если вам угодно, пойдем в дом мой». У него в руке был фонарь, с которым он ходил по улицам, ища странных, и вводил их в дом свой. Он взял старца и ученика его и других странников, которых нашел, и ввел их в дом.Налив воды в умывальницу, он умыл ноги стар­цу и прочим братиям. Кроме одного Бога, он не имел ничего иного ни в дому, ни в каком другом месте. Странникам предложена была трапеза. Когда они отужинали, хозяин собрал оставшие­ся укрухи и выбросил собакам того селения. Та­ков был у него обычай: он не оставлял на завт­рашний день ни одной крохи от хлеба, который предлагался на ужине. Старец отвел хозяина в особенное место, и там наедине беседовали они до утра говоря о пользе душевной со многими слезами. По наступлении утра, они простились и разошлись. Дорогою ученик поклонился стар­цу, говоря: «Окажи любовь, авва, поведай мне, кто этот человек и как ты знаешь его?» Но старец не хотел сказывать. И опять брат поклонился ему, говоря: «Авва! О многом другом ты поведал мне, а об этом человеке не хочешь сказать». Точно, ста­рец сообщил ему о добродетельной жизни мно­гих святых, а о престарелом мирянине не хотел сказать. Брат очень оскорбился этим, и уже во всю дорогу ни о чем не говорил со старцем. Ког­да они пришли в свою келию, брат не захотел принести в обычное время хлеб старцу, который вкушал ежедневно в десятом часу (в четвертом по полудни). Наступил вечер. Старец пришел в келию брата и сказал ему: «Чадо! Что значит это? Ты оставил меня, отца твоего, без пищи». Брат отвечал: «Если бы я имел отца, то отец любил бы своего сына». Услышав это, старец поворотился и хотел выйти из келии, но брат догнал его, оста­новил, начал целовать ноги его, говоря: «Жив Гос­подь! Не оставлю тебя, доколе мне не поведаешь, кто этот человек». Брат никак не хотел оставить старца в скорби, потому что очень любил его. Тогда старец сказал: «Дай мне немного поесть, и я скажу тебе». После вкушения пищи старец ска­зал брату: «Не будь непокорен. Не хотел я сказы­вать тебе за прекословие, которое ты допустил себе в селении. Смотри, не сказывай никому о том, что услышишь от меня. Человек этот назы­вается Евлогий. По ремеслу своему он — каме-носечец, проводит весь день в работе, ничего не вкушая даже до вечера. По наступлении вечера возвращается в дом свой, куда приводит с собою всех странных, каких только найдет в селении, и монахов и мирских, предлагает им пищу, как ты видел, оставшиеся же укрухи выкидывает со­бакам. Ремеслом своим он занимается с юности своей и доселе; теперь ему более ста лет, но и по­ныне Бог подает ему такую же крепость в рабо­те, какую он имел в молодых годах. Ежедневно он вырабатывает по золотой монете. Сорок лет тому назад я пришел в это селение для продажи рукоделия. Тогда был я еще не стар. При наступ­лении вечера, пришел по обычаю своему Евлогий, взял меня и прочих, каких нашел странни­ков в дом свой, угостил нас, как ты видел. Я уди­вился его добродетельной жизни и начал по­ститься по неделе и молить Бога о нем, чтоб по­дал ему значительное имущество на дело странноприимства. Я провел в таком посте три неде­ли и более, и столько изнемог от поста, что едва был жив. Вот! вижу некоего священнолепного, Который пришел ко мне и сказал: "Что с тобою, авва Даниил?" Я отвечал ему: "Дано мною слово пред Богом не вкусить хлеба, доколе Бог не ус­лышит молитвы моей о Евлогии каменосечце и не пошлет ему благословения, чтоб он мог преизобиловать в деле странноприимства." Он ска­зал: "Напрасно! Ему лучше оставаться в том по­ложении, в котором он находится ныне." Я ска­зал ему: "Нет, Господи, подай ему, чтоб все про­славили Твое святое Имя." Он отвечал: "Говорю я тебе, что настоящее его положение хорошо для него. Если же непременно хочешь, чтоб я подал ему: то согласишься ли взять на себя ручатель­ство о душе его, что он спасет ее при умноже­нии имения его? При таком условии я подам ему." Я сказал: "Владыка! От руки моей взыми душу его." В то время, как я говорил это, увидел себя стоящим в храме Святого Воскресения в Иерусалиме. Там увидел я священнолепного От­рока, который сидел на камне; Евлогий стоял на правой стороне Его. Отрок приказал одному из предстоявших Ему подозвать меня к Себе. Ког­да я приблизился, Он сказал мне: "Ты ли, пору­чившийся за Евлогия?" Предстоявшие сказали: "Точно так, Владыко: он." Отрок сказал: "Взыщу с тебя поручительство твое." Я сказал: "Взыщи, Вла­дыко, с меня; только умножь имение его." Пос­ле этого я увидел, что некие два начали влагать в недро Евлогию великое множество золота, и чем более они влагали, тем недра более вмещали. Про­снувшись, я понял, что я услышан, и прославил Бога. В это время Евлогий, вышедши однажды на обычную работу, ударил в камень и услышал, что в камне была пустота; он повторил удар, от которого образовалось небольшое отверстие; он ударил в третий раз, и открылась значительная пустота, заполненная золотом. Объятый ужасом, он сказал сам себе: "Что мне делать? Не знаю. Если возьму золото в дом мой, услышит правитель, похитит клад себе, а меня подвергнет напасти. Однако возьму золото и сложу в таком месте, в котором никто не узнает о нем." Он купил волов будто бы для перевозки камней, и ночью, с вели­кою осторожностию, перевез золото к себе в дом.

Доброе дело странноприимства, которое он до­селе исполнял ежедневно, было оставлено им. Он нанял корабль и прибыл в Константинополь. Там царствовал тогда Иустин, дядя Иустинианов. Евлогий дал много золота царю и вельможам его, получил сан епарха и купил себе великолепные палаты, которые и доселе называются египетс­кими. По прошествии двух лет опять вижу во сне священнолепного Отрока, виденного мною прежде, во святом храме Воскресения, и сказал я сам в себе: где Евлогий? По прошествии крат­кого времени вижу, что Евлогия изгоняют от лица Отрока, и некоторый ефиоп увлекает его. Проснувшись, я сказал сам себе: увы мне греш­ному! что сделал я? погубил душу мою! Пошел я в то селение, где прежде жил Евлогий, как бы для продажи моего рукоделия. Пришедши в се­ление, я ожидал, что придет Евлогий и по обы­чаю введет меня в дом свой; но никто не пришел и не пригласил меня. Я встал и, увидев некото­рую старицу, просил ее принести мне немного хлеба, потому что в тот день я еще не ел. Она по­спешно пошла и принесла мне хлеба и вареной пищи, и, севши возле меня, начала говорить мне духовные назидательные слова. Не полезно тебе, говорила она, выходить в мирские селения. Раз­ве ты не знаешь, что монашеская жизнь нуждается в удалении от молвы? И много другого по­лезного она сказала мне. Я возразил ей,: "Ведь я пришел продать рукоделие мое." Она сказала на это: "Хотя ты и пришел для продажи рукоделия, но не должен был оставаться в селении до такой глубокой ночи," Я отвечал: "Да, да!" Потом спро­сил я ее: "Скажи мне, мать, нет ли в этом селе­нии кого-либо, боящегося Бога и принимающе­го странных?" Она, вздохнув, сказала мне: "О, отец и владыка! Имели мы здесь каменосечца, очень милостивого к странным. Но Бог, видя доброде­тель его, излил на него щедроты свои: слышим о нем, что он теперь в Константинополе и сделал­ся знатным человеком." Услышав это, я сказал сам себе: "Я сделал это убийство." Немедленно пошел я в Александрию, сел в корабль и прибыл в Константинополь. Там я стал расспрашивать, где египетские палаты и как мне найти их. Рас­сказали мне это, я пошел и сел у ворот дома Ев-логиева, ожидая выхода вельможи. Вижу: вышел он с великою гордостию; я воззвал к нему: "По­милуй меня, имею нечто сказать тебе!" Он не только не захотел взглянуть на меня, но и прика­зал рабам своим бить меня. Я поспешно пере­шел на другое место, мимо которого должно было идти ему, и опять воззвал к нему. Он опять приказал бить меня больше прежнего. Таким образом я провел четыре недели пред вратами дома его, обуреваемый снегом и дождем, и не мог по­беседовать с ним. Изнемогши, я ушел оттуда, по­вергся пред образом Господа нашего Иисуса Христа и молился со слезами, говоря: "Господи, разреши меня от поруки за этого человека! Ина­че я оставлю монашество и пойду в мир." Когда я говорил это мыслию, вздремнулось мне, и вот слышу необыкновенное смятение и голос: "Идет Царица!" Пред нею шли полки — тысячи тысяч и тьмы тем народа. Я воззвал к ней: "Помилуй меня, Владычица!" Она остановилась и сказала: "Чего ты хочешь?" Я отвечал: "Я поручился за Ев-логия епарха: повели, чтоб я был уволен от этой поруки." Она сказала: "Я не вхожу в это дело: удов­летвори, как хочешь, своему поручительству." Проснувшись, я сказал себе: "Если мне придется и умереть, не отступлю от врат Евлогия, пока не улучу возможности побеседовать с ним." Опять пошел я ко вратам его, и, когда он хотел выйти, я опять воззвал к нему. Тогда подбежал ко мне один из рабов его и нанес мне столько ударов, что сокрушил все тело мое. Пришедши в совер­шенное недоумение и уныние, я сказал себе: "Возвращусь в Скит, и если угодно Богу, то Он судьбами Своими, ведомыми Ему единому, спа­сет Евлогия." Я пошел искать и нашел корабль, которому должно было плыть в Александрию. Вошел я в этот корабль, и от скорби упал, как мертвый. В этом положении я задремал и вижу себя в храме Святого Воскресения, вижу опять священнолепного Отрока, который сидел на камне честного гроба. Отрок воззрел на меня гневно: от этого как бы окаменело сердце мое, и я не мог отворить уст моих. И сказал мне Отрок: "Что же ты не действуешь по поручительству тво­ему?" Он повелел двум из предстоявших Ему повесить меня, и били они меня довольно, при­говаривая: "Не начинай дела, превышающего твои меры, не препирайся с Богом, не стужай Божеству." От страха я не мог отворить уст моих. Когда я еще висел, услышался голос: "Царица идет!" Увидев ее, я несколько ободрился и ска­зал ей тихим голосом: "Владычица мира, поми­луй меня." Она спросила, как и в первый раз: "Чего ты хочешь?" Я сказал: "Я повешен здесь за поручительство мое за Евлогия." Она сказала мне: "Я умолю за тебя." И видел я, что Она подошла к Отроку и начала целовать ноги Его. Отрок ска­зал мне: "Впредь не будешь ли делать этого? " — "Не буду, Владыко!" — отвечал я. Молился я о Евлогии, желая лучшего. "Владыко! Я согрешил: про­сти меня, и повели разрешить." Он сказал мне: "Иди в келию твою, и уже не заботься о Евлогии, которого Я возвращу к его прежнему доброде­тельному жительству способом, Мне известным." Я проснулся неизреченно радостным, избавив­шись от такого поручительства и благодарил Бога и Пресвятую Владычицу Богоматерь. По проше­ствии трех месяцев дошел до меня слух, что царь Иустин умер, что вместо его воцарился новый царь, который поднял гонение на вельмож умер­шего царя, на ипатов и диксикратов и на моего Евлогия епарха. Двое из этих вельмож были уби­ты, имение их разграблено, равно как и богат­ство Евлогия, сам же он бежал из Константино­поля ночью, потому что царь велел искать его, и убить там, где найдут. Евлогий, переменив одеж­ду на себе, облекшись в такую, какую он носил прежде, в дни убожества своего, возвратился на прежнее место жительства своего. Стеклись к нему поселяне, желая видеть его, и говорили ему: "Мы слышали о тебе, что ты сделался вельможею." Он отвечал: "Если бы я возведен был в сан вель­можи, то вы бы не увидели меня здесь. Вы слы­шали о ком-либо другом, а я ходил для поклоне­ния к святым местам." Опомнившись от упое­ния суетою мира, Евлогий говорил сам себе: "Смиренный Евлогий! Встань, примись за твои орудия и поди на работу. Здесь не Константино­поль! Иначе, пожалуй, снимут с тебя голову." Он взял орудия ремесла своего, пришел к камню, в котором прежде нашел имение, полагая, что вто­рично найдет подобное. Ударял он в камень до самого полудня, и не нашел ничего. Вспомнились тогда ему обилие яств и наслаждений, которые он имел, живя в палатах, в обольщении и гордо­сти мира сего. При этом опять говорил он себе: "Встань, работай: здесь — Египет..." Мало-помалу Святой Отрок и Святая Владычица наша приве­ли его в прежнее благочестивое устроение. Пра­ведный Бог не забыл прежнего добродетельного жительства его. По прошествии нескольких лет я пошел опять в это селение. При наступлении-вечера Евлогий пригласил меня в дом свой по пре­жнему обычаю своему. Едва я увидел его, как    . вздохнул из глубины сердца, прослезился и ска­зал: "Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил ecu (Пс. 103:24)! Кто Бог Велий, яко Бог наш, воздвизаяй от земли нища и от гноища возносяй убога (Пс. 76:14; 112:7). Владыко, Господи! чудеса Твои и судьбы Твои кто может исповедать? Я, грешник, начал уже погибать; едва не вселилась во ад душа моя!.. Евлогий взял воду и умыл ноги мои по обычаю; предложил и трапезу. По окончании ужина я спросил у него: "Как поживаешь, брат?" Он отве­чал мне: "Молись за меня, отец, потому что я —человек грешный, и у меня нет никакого иму­щества." Я сказал ему на это: "О, если бы ты не имел и того, которое имел!" "Почему так, авва и владыка? — возразил он, — разве я чем-нибудь соблазнил тебя?" Тогда поведал я ему все случив­шееся, и мы плакали вместе. Потом он сказал мне: ' Молись о мне, чтоб я исправился хотя отныне." И сказал я ему: "Истинно говорю тебе, брат: не ожидай получить имение, большее того, которое имеешь; будешь получать по одной золотой мо­нете на день." — Это даровал ему Бог на дневное содержание. Вот, чадо, я сказал тебе, как знаю его, а ты не пересказывай этого никому». Уче­ник сохранил в тайне событие до смерти свято­го старца. Должно удивляться человеколюбиво­му смотрению о нас Бога! Б короткое время Бог вознес Евлогия на такую высоту и опять смирил его к душевной пользе его. Помолимся и мы, чтоб нам даровано было смириться в страхе Господа нашего Иисуса Христа, чтоб получить милость на страшном суде Его молитвами Пресвятой Бого­родицы и Приснодевы Марии и всех святых.²⁵⁵

АВВА ГЕРОНТИЙ ПЕТРСКИЙ

АВВА ДАНИИЛ, ПРЕСВИТЕР СКИТСКИЙ

АВВА ДИОСКОР