1. Поведали братия об авве Геласии. Имел он в пергаментном переплете книгу, в которой был написан весь Новый и Ветхий Завет, стоившую восемнадцать златниц. Книга положена была в церкви, чтоб все братия, кому бы из них ни по­желалось, могли читать ее. Пришел некоторый странный брат посетить старца, и увидев книгу, прельстился ею, — украл ее, и удалился. Старец, хотя и узнал о случившемся, но не пошел вслед за ним, чтоб остановить его и взять у него похищен­ное. Брат пришел в город и искал, кому продать книгу; нашедши покупателя, он назначил ей цену шестнадцать златниц. Покупатель, желая удосто­вериться в верности книги, сказал ему: «Сперва дай мне ее; я покажу кому-либо из знающих, и тогда отдам тебе деньги». Брат отдал книгу. По­купатель, взяв ее, отнес к авве Геласию, чтоб он рассмотрел, хороша ли книга и стоит ли назна­ченной за нее цены. При этом он сказал и о коли­честве денег, требуемых продавцом. Старец от­вечал: «Купи ее: книга хороша и стоит просимых за нее денег». Покупатель, возвратясь к продав­цу, иначе передал ему эти слова, нежели как ска­зал старец. Вот, говорил покупатель, я показывал книгу авве Геласию, и он сказал мне, что книга дорога и не стоит назначенной тобою цены. Ус­лышав это, брат спросил: «Не сказал ли тебе ста­рец еще чего-либо?» «Ничего, — отвечал покупа­тель». Тогда брат сказал ему: «Я уже не хочу про­дать этой книги». Умилившись сердцем, он про­шел к старцу и просил его взять обратно книгу, раскаиваясь в своем поступке и прося прощения; но старец не хотел принять книги. Тогда брат сказал ему: «Если ты не примешь книгу, то мне не обрести спокойствия совести во всю жизнь мою». На это старец отвечал: «Если ты не возмо­жешь успокоиться иначе, как когда я возьму кни­гу, то я беру ее». Брат, назданный терпением стар­ца, пребыл при нем до кончины своей.²³⁹

2. Поведали о авве Геласии, что он в юности' своей жил в пустыне, сохраняя нестяжание. Та­кое жительство проводили в этих местах и в это время многие другие. Между ними был некото­рый старец необыкновенной простоты, особен­но нестяжательный: он прожил в уединенной келии своей до самой смерти, под старость имел учеников. Он соблюдал такое нестяжание до кон­ца жизни, что не имел двух хитонов и не забо­тился вместе с учениками своими о завтрашнем дне. Когда авва Геласии, по божественному вну­шению, устроил общежительный монастырь, пожертвовали ему большими полями, и завел он для нужд общежития рабочий скот и волов. Спос­пешествовавший первоначально святому Пахо-мию устроить общежительный монастырь, во всем споспешествовал и авве Геласию к устрое­нию монастыря. Вышеупомянутый старец, видя его в этих занятиях и искренно любя его, сказал ему: «Боюсь, авва Геласий, чтоб ум твой не при­лепился к полям и прочему имуществу общежития». Авва Геласий отвечал: «Скорее ум твой при­вяжется к веревкам, которые ты работаешь, не­жели ум Геласия к стяжаниям».²⁴⁰

Таково свойство усвоившегося душе умного делания, осененного божественною благодатию. Оно не пере­стает действовать в сосуде своем при всех внешних за­нятиях и хранить ум в духовной свободе. Напротив того ум, не получивший этой свободы, не может не увле­каться пристрастием к самым мелочным предметам. Не получившим духовной свободы должно наблюдать строгое нестяжание, чтоб охраниться от пристрастий.

3. Однажды принесена была для братии рыба. Повар, испекши ее, отдал келарю. Келарь, по встретившейся нужде, вышел из келарни, оста­вив рыбу в келарне на полу в сосуде и поручив стеречь его до возвращения своего малолетнему отроку, прислуживавшему авве Геласию. Отрок победился вожделением и начал есть рыбу с жад-ностию. Келарь возвратился, увидев, что отрок ест рыбу, рассердился на него и неосторожно тол­кнул его. Случилось так, что удар пал на место, близкое к сердцу: отрок начал дышать трудно и умер. Келарь, объятый страхом, положил отро­ка на свою постель и покрыл, а сам пошел к авве Геласию, пал к ногам его и возвестил о случив­шемся. Старец повелел ему, никому не поведал о скорби, вечером, когда все успокоятся, прине­сти умершего в диаконик и, положив пред жертвенником, уйти. Когда это было исполнено, ста­рец пришел в диаконик и встал на молитву. В свое время братия собрались для нощного бого­служения: к ним вышел старец, за которым шел и отрок. Об этом никто не знал до кончины стар­ца; знали старец и келарь.

4. Во время Вселенского собора в Халкидоне, некто Феодосии, первый начавший в Палестине защищать раскол Диоскора, предварив прочих епископов, возвращавшихся уже к своим церк­вам (и он был в Константинополе, будучи изгнан из своего отечества за постоянное участие в воз­мущениях), пришел к авве Геласию в его монас­тырь и начал оговаривать ему Халкидонский со­бор, якобы утвердивший учение Несториево, ду­мая этим увлечь святого в сообщество своему об­ману и расколу. Но он, по внешнему виду Феодо­сия и просвещаемый божественным даром рас­суждения, понял лукавое намерение еретика, и не только не был увлечен в его отступничество, что сделали почти все, но и выслал его от себя, как подобало, с бесчестием. Феодосий устремился в святой град и, прикрывшись личиною ревности по Богу, увлек на свою сторону все монашество, увлек и царицу, бывшую в то время там; с помо-щию этих сообщников своих он вступил своеволь­но и насильственно на патриарший престол, восхитив его убийствами и другими противозакон­ными и неправедными действиями, о которых и ныне помнят многие. Получив власть и достигнув своей цели, он рукоположил множество еписко­пов на те престолы, на которые еще не прибыли епископы, возвращавшиеся с Собора, Призывает он и авву Геласия, приводит в храм: лаская и вме­сте угрожая, повелевает предать анафеме Ювеналия. Геласий, нисколько не устрашившись, сказал: «Иного епископа Иерусалимского, кроме Ювеналия, я не знаю». Феодосии, опасаясь, чтоб и дру­гие не стали подражать благочестивой ревности старца, повелел скорее изгнать его из храма. При­верженцы Феодосия взяли авву, обложили его дро­вами и стращали, что сожгут его; но видя, что он не боится и этого, и не оказывает им повинове­ния, а сами, боясь народного восстания, потому что блаженный был известен и славен, а более по действии божественного промысла, отпустили преподобного, не причинив ему никакого вреда, а он по произволению и совести сделался муче­ником, принесши себя во всесожжение Богу.²⁴¹