Придет ли тебе какая благая мысль, остановись, никак не устремись к исполнению ее с опромет­чивостью, необдуманно. Ощутишь ли в сердце какое благое влечение, остановись: не дерзай ув­лечься им. Справься с Евангелием. Рассмотри, со­гласны ли со всесвятым учением Господа благая мысль твоя и твое благое влечение сердечное? Вскоре усмотришь, что нет никакого согласия между евангельским добром и добром падшего человеческого естества. Добро нашего падшего естества перемешано со злом, а потому и само это добро сделалось злом, как делается ядом вкусная и здоровая пища, когда перемешают ее с ядом. Хранись делать добро падшего естества! Делая это добро, разовьешь свое падение, разовьешь в себе самомнение и гордость, достигнешь ближайшего сходства с демонами. Напротив того, делая евангельское добро, как истинный и верный уче­ник Богочеловека, соделаешься подобным Бого­человеку. Любяй душу свою, сказал Господь, погу­бит ю: и ненавидяй души своея в мире сем, в жи­вот вечный сохранит ю (Ин. 12:25). Иже хощет по Мне ими, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет. Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю: а иже погубит душу свою Мене ради и Евангелия, той спасет ю (Мк. 8: 34, 35). Господь повелевает полное отвержение пад­шего естества, ненависть к его побуждениям, не только к явно злым, но и ко всем без исключения, и ко мнимо добрым. Великое бедствие — после­довать правде падшего естества: с этим сопряже­но отвержение Евангелия, отвержение Искупи­теля, отвержение спасения. Кто не возненавидит души своей, не может Мой быти ученик (Лк. 14:26), сказал Господь. Объясняя вышеприведен­ные слова Господа, Великий Варсонофий говорит: «Как отрекается от себя человек? Лишь тем, что оставляет естественные желания и последует Гос­поду. Посему-то и говорит Господь здесь собствен­но о естественном, а не о неестественном; ибо если кто оставит только неестественное, то он не оста­вил еще ничего своего собственного ради Бога, потому что противоестественное не принадлежит ему. А тот, кто оставил естественное, всегда взы-   вает с апостолом Петром: се мы оставихом вся, и в след Тебе идохом, что убо будет нам? (Мф. 19: 27—29) и слышит блаженный глас Господа, и   обетованием удостоверяется в наследовании жизни вечной (Мф. 19: 27, 29). Что оставил Петр, бу­дучи не богат, и чем хвалился, если не оставлени-   ем естественных своих желаний? Ибо, если чело-   век не умрет для плоти, живя духом, он не может воскреснуть душою. Как в мертвеце вовсе нет же­ланий естественных, так нет их и в духовно умер­шем для плоти. Если ты умер для плоти, то как могут жить в тебе желания естественные? Если же ты не достиг меры духовной, а еще младенчествуешь умом, то смирись пред учителем, — да накажет тя милостию (Пс. 140:5), и без совета ничего не делай (Сир. 32:21), хотя бы что и каза­лось тебе по видимому добрым, ибо свет демонов обращается впоследствии во тьму»⁵⁴. Точно то же должно сказать и о свете падшего человеческого естества. Последование этому свету и развитие его в себе производит в душе совершенное омраче­ние и вполне отчуждает ее от Христа. Чуждый хри­стианства, чужд Бога: всяк, отметаяйся Сына, ни Отца иматъ (Ин. 2:43) — безбожник.

В наш век, гордый своим преуспеянием, боль­шинство человеков, провозглашающее себя и христианами, и делателями обильнейшего добра, ус­тремилось к совершению правды падшего есте­ства, отвергнув с презрением правду евангельскую. Это большинство да услышит определение Гос­пода: Приближаются Мне людие сии усты свои­ми, и устнами чтут Мя: сердце же их далече от­стоит от Мене. Всуе же чтут Мя, учаще учени­ем, заповедем человеческим (Мф. 15: 8, 9). Дела­тель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, самообольщения: он проповедует, трубит о себе, о делах своих, не обращая никако­го внимания на воспрещение Господа (Мф. 6:1 — 18); ненавистно и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основа­тельного и благонамеренного противоречия его правде; признает себя достойным и предостойным наград земных и небесных. Напротив того, делатель евангельских заповедей всегда погружен в смирение: сличая с возвышенностью и чистотою всесвятых заповедей свое исполнение их, он по­стоянно признает это исполнение крайне недо­статочным, недостойным Бога; он видит себя зас­лужившим временные и вечные казни за согре­шения свои, за нерасторгнутое общение с сата­ною, за падение, общее всем человекам, за свое собственное пребывание в падении; наконец, за самое недостаточное и часто превратное исполнение заповедей. Пред каждою скорбию, посы­лаемою Промыслом Божиим, он с покорностью преклоняет главу, ведая, что Бог обучает и образу­ет скорбями служителей своих во время их зем­ного странствования. Он милосердствует о врагах своих и молится о них как о братиях, увлекаемых демонами, как о членах единого тела, поражен­ных болезнию в духе своем, как о благодетелях своих, как о орудиях Промысла Божия.