Если 25-летнее патриаршество Алексия, так же как и правление его предшественников, было ознаменовано чрезвычайными переменами взаимоотношений между го­сударством, влиявшим на Церковь, и Церковью, то положение Церкви при Патриархе Пимене до 80-х годов, насколько об этом можно судить, отличается постоянством. Линия развития, берущая свое начало в 60-х годах, продолжается, причем тактические методы государственных органов становятся изощренней.

К таким часто практиковавшимся методам (ср.: Док. 112 1930 года и Док. 123 1942 года) относится опровер­жение иерархами РПЦ намеков на преследования Церкви в СССР. В 70-е и 80-е годы между прочими епископами особенно отличался архиепископ, а затем митрополит, Питирим (Нечаев) Волоколамский, председатель Издатель­ского отдела Московской Патриархии, который в защите советской религиозной политики шел дальше, чем другие (Док. 217).

Рождественское послание (январь 1972 года) избранного в 1971 году Патриарха Пимена, которое было опубликовано не в СССР, а в рассчитанном на западного читателя советском журнале, побудило Александра Солженицына описать безнадежное положение Русской Церкви в Совет­ском Союзе и обозначить некоторые из ее ключевых проблем. В своем знаменитом "Великопостном письме" Солженицын дает характеристику бесправному, тяжелому положению Церкви не только во время Патриарха Пимена, но и за весь советский период (Док. 212).

Изменения, внесенные в 1975 году указом Президиума Верховного Совета СССР в постановление "О религиозных объединениях" (Док. 219), дополняют первоначальную редакцию от 1929 года признанием особой правоспособно­сти и дееспособности церковных органов от высших до приходских,  предоставленных  им для выполнения самой необходимой административной и экономической деятель­ности никогда не публиковавшимся постановлением 1945 года (Док. 147). Этот правовой статус "ограниченного юридического лица"* (всех) религиозных объединений, ставший теперь уже официальным, был причиной исклю­чения положений редакции 1929 года, отклонявших признание за религиозными объединениями права юриди­ческого лица. Соответствующего изменения ст. 12 ленин­ского декрета от января 1918 года (Док. 9), однако, не последовало. Одновременно указ 1975 года в большей степени ограничивает круг деятельности духовенства в частной жизни мирян (ст. 59). Таким образом, принятое в 1961 году с целью разрушения органического единства Церкви принудительное ограничение иерархического руко­водства чисто духовной областью было подтверждено гражданским законодательством (ст. 20).

Новая Конституция СССР 1977 года в статье о свободе совести (ст. 52) (Док. 222), по сути дела, ничего нового не дает. Следующее дополнение: "Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запреща­ется" — может быть понято как в пользу религиозных объединений, так и против них. Переименование антире­лигиозной пропаганды в "атеистическую" говорит об уменьшении воинственности в борьбе с религией. О том, что по-прежнему применяются антирелигиозные меры в спорных вопросах между местными властями и приходом и между областным уполномоченным Совета по делам религий и епископом, что такие столкновения фактически определяют сущность церковной жизни, свидетельствуют многочисленные статьи (Док. 215 и 220). Особенно удручающим выглядит на этом фоне отчет заместителя председателя Совета по делам религий В. Фурова перед ЦК КПСС от 1975 года "Церковные кадры и меры по ограничению их деятельности рамками закона". Отчет свидетельствует, что власти постоянно нарушали закон с целью ограничения церковной жизни. Фуров пишет о том, что все сферы церковной жизни и учреждения Русской Православной Церкви подлежат тотальному контролю и регулированию, в особенности Советом по делам религий (Док. 218).

Еще более глубокое впечатление о репрессивном ("оперативном") образе действия властей против еписко­пов, священников и приходов оставляет послание Брежневу бывшего епископа Полтавского Феодосия (Дикуна) от 1977 года, в котором он на конкретных примерах и своем личном опыте описывает действия властей в его епархии (Док.223).

О попытке вырваться из узких рамок советского законодательства о религии свидетельствует программа Христианского семинара по проблемам религиозного воз­рождения (Док. 216). В 1974 году в Москве и Ленинграде возникли религиозно-философские семинары, в работе которых участвовала, прежде всего, студенческая и твор­ческая молодежь. В последующие годы круг участников этих религиозных собраний расширился, встречи стали проводиться в Смоленске, Уфе, Казани, Гродно, Львове, Одессе и других городах. Семинары начали превращаться в христианское молодежное движение, стремившееся к восстановлению духовной и национально-исторической па­мяти России, к духовному творчеству. Это движение, которое на Западе ошибочно приняли за широкое возрож­дение христианства в России, не заметив его чисто академического характера, было подавлено в 1979—1980 годах обычным образом — все ведущие его деятели были арестованы и приговорены к длительным срокам: Александр Огородников (Москва), Владимир Пореш (Ленинград), Татьяна Щипкова (Смоленск) и другие.

По поводу подобных фактов в представленных доку­ментах иерархи Русской Церкви в своих официальных высказываниях должны были руководствоваться "тактикой молчания" или же их опровергать. В экуменической работе РПЦ по-прежнему стремилась к достижению следующих целей: первое — постоянное превозношение православия по сравнению с западным протестантизмом, что проявлялось в подчеркивании "вер­тикальности" (духовности), свойственной православию в отличие от "горизонтальности" (социальной ангажирован­ности, диаконии), характерной для Западных Церквей, которые, по мнению православных, совершено упускают при этом "вертикальность"; второе — поддержка советской внешней политики — борьба за мир, включая антирасизм и антиколониализм (в советском понимании) (Док. 207); третье — демонстрация "религиозной свободы" в СССР, примером чему служит резкая критическая реакция Священного Синода на приводимые Всемирным Советом Церквей факты подавления религии в СССР (Док. 221).

Как само возглавление РПЦ видит свое "место в жизни", показывают два последних документа данной главы (Док. 225, 226), которые, с одной стороны, характеризуют русскую церковную историю после 1917 года с точки зрения КПСС и демонстрируют ориентацию публичных церковных заявлений на советскую внутреннюю и внешнюю политику, с другой — говорят о несломленном духовном и церковном самосознании русского православия.

212   Всероссийскому Патриарху Пимену великопостное письмо [А. И. Солженицына] (Крестопоклонная неделя 1972)

Святейший Владыко!

Камнем гробовым давит голову и разламывает грудь еще не домершим православным русским людям — то, о чем это письмо. Все знают, и уже было крикнуто вслух, и опять все молчат обреченно. И на камень еще надо камешек приложить, чтобы дальше не мочь молчать. Меня таким камешком прида­вило, когда в рождественскую ночь я услышал Ваше послание.

Защемило то место, где Вы сказали наконец о детях — может быть, в первый раз за полвека с такой высоты: чтобы наряду с любовью к Отчизне родители прививали бы своим детям любовь к Церкви (очевидно, и к вере самой?) и ту любовь укрепляли бы собственным добрым примером. Я услышал это

— и поднялось передо мной мое раннее детство, проведенное во многих церковных службах, и то необычайное по свежести и чистоте изначальное впечатление, которого потом не могли стереть никакие жернова и никакие умственные теории.

Но — что это? Почему этот честный призыв обращен только к русским эмигрантам? Почему только тех детей Вы зовете воспитывать в христианской вере, почему только дальнюю па­ству Вы остерегаете "распознавать клевету и ложь и укреплять­ся в правде и истине"? А нам — распознавать? А нашим детям

—  прививать любовь к Церкви или не прививать? Да, повелел Христос идти разыскивать даже сотую потерянную овцу, но все же — когда девяносто девять на месте. А когда и девяноста девяти подручных нет — не о них ли должна быть забота первая?

Почему, придя в церковь крестить сына, я должен предъ­явить паспорт? Для каких канонических надобностей нуждается Московская Патриархия в регистрации крестящихся душ? Еще удивляться надо силе духа родителей, из глубины веков унас­ледованному неясному душевному сопротивлению, с которым они проходят доносительскую эту регистрацию, потом подвер­гаясь преследованию по работе или публичному высмеиванию от невежд. Но на том иссякает настойчивость, на крещенье младенцев обычно кончается все приобщение детей к Церкви, последующие пути воспитания в вере глухо закрыты для них, закрыт доступ к участию в церковной службе, иногда и к причастию, а то и к их присутствию. Мы обкрадываем наших детей, лишая их неповторимого, чисто-ангельского восприятия богослужения, которого в зрелом возрасте уже не наверстать, и даже не узнать, что потеряно. Перешиблено право продолжать веру отцов, право родителей воспитывать детей в собственном миропонимании, — а вы, церковные иерархи, смирились с этим и способствуете этому, находя достоверный признак свободы вероисповедания в том. В том, что мы должны отдать детей беззащитными не в нейтральные руки, но в удел атеистической пропаганде, самой примитивной и недобросовестной. В том, что отрочеству, вырванному из христианства, — только бы не заразились им! — для нравственного воспитания оставлено ущелье между блокнотом агитатора и уголовным кодексом.

Уже упущено полувековое прошлое, уже не говорю — вызво­лить настоящее, но будущее нашей страны как спасти? — будущее, которое составится из сегодняшних детей? В конце концов истинная и глубокая судьба нашей страны зависит от того, окончательно ли укрепится в народном понимании правота силы или очистится от затменья и снова засияет сила правоты? Сумеем ли мы восстановить в себе хоть некоторые христиан­ские черты или дотеряем их все до конца и отдадимся расчетам самосохранения и выгоды?

Изучение русской истории последних веков убеждает, что вся она потекла бы несравненно человечнее и взаимосогласнее, если бы Церковь не отреклась от своей самостоятельности и народ слушал бы голос ее, сравнимо бы с тем, как, например, в Польше. Увы, у нас давно не так. Мы теряли и утеряли светлую этическую христианскую атмосферу, в которой тысячелетие устаивались наши нравы, уклад жизни, мировоззрение, фольк­лор, даже само название людей — крестьянами. Мы теряем последние черточки и признаки христианского народа — и неужели это может не быть главной заботой русского Патриар­ха? По любому злу в дальней Азии или Африке Русская Церковь имеет свое взволнованное мнение, лишь по внутренним бедам — никогда никакого. Почему так традиционно безмятежны послания, нисходящие к нам с церковных вершин? Почему так благодушны все церковные документы, будто они издаются среди христианнейшего народа? От одного безмятежного по­слания к другому, в один ненастный год не отпадет ли нужда писать их вовсе: их будет не к кому обратить, не останется паствы, кроме патриаршей канцелярии.

Вот уже седьмой год пошел, как два честнейших священни­ка, Якунин и Эшлиман, своим жертвенным примером подтвер­ждая, что не угас чистый пламень христианской веры на нашей родине, написали известное письмо Вашему предшественнику. Они обильно и доказательно представили ему то добровольное внутреннее порабощение — до самоистребления, до которого

доведена Русская Церковь: они просили указать им, если что неправда в их письме. Но каждое слово их было правда, никто из иерархов не взялся их опровергнуть. И как же ответили им? Самым простым и грубым: наказали, за правду — отвергли от богослужения. И Вы — не исправили этого по сегодня. И страшное письмо двенадцати вятичей так же осталось без ответа, и только давили их. И по сегодня все так же сослан в монастырское заточение единственный бесстрашный архиепи­скоп - Ермоген Калужский, не допустивший закрывать свои церкви] сжигать иконы и книги запоздало-остервенелому ате­изму, так много успевшему перед 1964 годом в остальных епархиях.

Седьмой год как сказано в полную громкость — и что же изменилось? На каждый действующий храм — двадцать в запу­стении и! осквернении, — есть ли зрелище более надрывное, чем эти [Скелеты, достояние птиц и кладовщиков? Сколько населенных мест по стране, где нет храма ближе ста и даже двухсот километров? И совсем без церквей остался наш Север — издавнее хранилище русского духа и, предвидимо, самое верное русское будущее. Всякое же попечение восстановить хоть самый малый храм, по однобоким законам так называемо­го "отделения Церкви от государства", перегорожено для дела­телей, для жертвователей, для завещателей. О колокольном звоне мы уже и спрашивать не смеем, — а почему лишена Россия своего древнего украшения, своего лучшего голоса? Да храмы ли? — Даже Евангелие у нас нигде не достать, даже Евангелие везут к нам из-за границы, как наши проповедники везли когда-то на Индигирку.

Седьмой год — и хоть что-нибудь отстоено Церковью? Все церковное управление, поставление пастырей и епископов (и даже — бесчинствующих, чтоб удобнее высмеять и разрушить Церковь) все так же секретно ведется из Совета по делам. Церковь, диктаторски руководимая атеистами, — зрелище, не виданное за Два Тысячелетия! Их контролю отдано и все церковное хозяйство и использование церковных средств - тех медяков, опускаемых набожными пальцами. И благолепными жестами жертвуется по 5 миллионов рублей в посторонние фонды, — а нищих гонят в шею с паперти, а прохудившуюся крышу в бедном  приходе не на что починить.  Священники бесправны в своих приходах, лишь процесс богослужения еще пока доверяется им, и то не выходя из храма, а за порог к больному или на кладбище — надо спрашивать постановление горсовета.                                                                                    

Какими доводами можно убедить себя, что планомерное разрушение духа и тела Церкви под руководством атеистов — есть наилучшее сохранение ее? Сохранение — для кого? Ведь уже не для Христа. Сохранение — чем? Ложью? Но после лжи — какими руками совершать евхаристию?                        

Святейший Владыко! Не пренебрегите вовсе моим недостой­ным возгласом. Может быть, не всякие семь лет Вашего слуха достигнет и такой. Не дайте нам предположить, не заставьте думать, что для архипастырей Русской Церкви земная власть выше небесной, земная ответственность — страшнее ответст­венности перед Богом.                                                    

Ни перед людьми, ни тем более на молитве не слукавим, что внешние путы сильнее нашего духа. Не легче было и при зарождении христианства, однако оно выстояло и расцвело. И указало путь — жертву. Лишенный всяких материальных сил — в жертве всегда одерживает победу. И такое же мученичество, достойное первых веков, приняли многие наши священники и единоверцы на нашей живой памяти. Но тогда — бросали львам, сегодня же можно потерять только благополучие.

В эти дни, коленно опускаясь перед Крестом, вынесенным на середину храма, спросите Господа: какова же иная цель Вашего служения в народе, почти утерявшем и дух христианст­ва и христианский облик?

Александр Солженицын. Великий пост, Крестопоклонная неделя 1972 г.

Солженицын А. Публицистика. Париж: YMCA-PRESS, 1981. С 120-124

213    [Из "Основ законодательства Союза ССР и  союзных республик о народном образовании". \ Постановление Верховного Совета СССР*]  (19.7.1973)

*        Вступило в силу 1.  1. 1974 года.

Статья 4. Основные принципы народного образования в СССР.

Основными принципами народного образования в СССР являются:

1. равенство всех граждан СССР в получении образования независимо от расовой и национальной принадлежности, пола, отношения к религии, имущественного и социального положе­ния;

...7. единство обучения и коммунистического воспитания;

...12. светский характер образования, исключающий влияние религии.

Статья 57. Обязанности родителей и лиц, их заменяющих.

Родители и лица, их заменяющие, обязаны: воспитывать детей в духе высокой коммунистической нравственности...

ВВС. 1973. № 30. Ст. 392

214    [Обращение Патриарха и Священного Синода к Центральному Комитету Всемирного Совета Церквей по поводу Бангкокской конференции "Спасение сегодня"] (7.8.1973)

...В то же время искреннее братолюбие, наша солидарность в общей заботе о правильном понимании и исповедании истины о спасении, а также тот факт, что ряд важных православных замечаний не был принят конференцией во внимание, побуж­дают нас со всей откровенностью сказать и о некоторых суще­ственных недостатках ее результативных документов.

Прежде всего, вызывает недоумение и большое сожаление то обстоятельство, что в "Письме к Церквам" полностью отсут­ствует чрезвычайно важное, прежде всего с пастырской точки зрения, упоминание о той стороне процесса спасения без которой самое понятие спасения утрачивает свой существенный смысл. Умалчивается о конечной цели спасения, то есть о вечной жизни в Боге, и нет достаточно ясного указания на нравственное исправление и совершенствование как на необходимое условие для ее достижения.                                                                  

Это недоумение и сожаление еще более усиливается при рассмотрении других документов конференции. Так, например, в документе № 40, хотя во вступлении и сделана оговорка, что "наше усиленное внимание к социальным, экономическим и политическим сторонам благовествования отнюдь не означает отрицания личного и вечного аспектов спасения"... тем не менее уклонение от положительного указания на неотъемлемость этих аспектов от истинного понимания спасения в той части/доклада, которая специально посвящена богословским размышлениям... легко может быть воспринято как сознательное уклонение к одностороннему и ущербленному пониманию спасения в духе безбрежного "горизонтализма".

Такое же впечатление создается и при чтении раздела 3 второй части того же доклада... Здесь не нашлось места для основного — "вертикального" измерения, которое указывало бы на то, что спасение требует совершенствования личности как части общественного организма, призванной к борьбе с грехом и в себе и вокруг себя, ради достижения полноты бытия в живом общении с Богом и в земных условиях, и в вечности.

Справедливо говорить о неотъемлемом праве каждого чело­века на благоприятные условия для всестороннего развития в стремлении к полноценной жизни... Однако невозможно согла­ситься с крайним мнением, что при отсутствии подобающих достоинству человека условий существования немыслимо даже говорить о спасении сегодня. Спасение — это не дополнение к человеческому существованию, не "излишество", доступное лишь тем, кто уже находится в благоприятных условиях; оно есть приведение человека к полноте бытия из любого состояния. Это приведение, совершаемое силой Божией, требует также напря­женных человеческих усилий; оно осуществляется, если нужно, и путем борьбы против угнетения и несправедливости.

В документах высказан также ряд утверждений, не подтвер­ждаемых прямым и ясным смыслом Священного Писания. В качестве примера можно привести следующее место из доку­мента № 39, касающееся диалога с людьми живых верований (IV, 7): "Наш диалог должен быть открытым и свободным... Что же касается несомненно непримиримых различий, то мы должны помнить обетование нашего Господа о том, что Дух Святой наставит нас на всякую истину"... Но разве эти евангельские слова сказаны о диалогах между различными религиями? И не стоит ли такое вольное их применение в противоречии с экзеге­тической традицией Древней Неразделенной Церкви?

Сотериологическая концепция Бангкокской конференции (как о ней можно судить на основании результативных документов) отражает некое стремление жить без связи с прошедшим. Но, как писал в свое время один известный русский экклезиолог, "Церковь настоящего", у которой нет тесной связи с Церковью прошедшего и будущего, быстро становится только "Церковью прошедшего". И ее забудут грядущие поколения, как она сама забыла о предшествовавших (см.: Аквилонов Е. Церковь. Науч­ные определения Церкви и апостольское учение о ней как о теле Христовом. СПб., 1894. С. 112).

Почти исключительное подчеркивание "горизонтализма" в деле спасения на многих христиан, которым дороги священные традиции Древней Церкви, может производить впечатление, что в современном экуменизме нарождается новый соблазн стыд­ливости относительно благовествования о Христе Распятом и Воскресшем, Божией силе и Божией Премудрости (1 Кор. 1, 23-24), в результате чего умалчивается о самой сущности Его Евангелия из ложной боязни казаться несовременными и утра­тить популярность...

Хочется надеяться, что этот соблазн совместными братскими усилиями будет во Всемирном Совете Церквей преодолеваться и не получит в его жизни дальнейшего развития, которое могло бы оказаться весьма пагубным для священного дела единства во Христе Иисусе, Господе и Спасителе нашем, Который вчера и сегодня, и во веки Тот же (Евр. 13, 8).

ЖМП. 1973. № 9. С. 5-7

15. Поместный Собор 1971 года

16.1. Русская Православная Церковь в период "застоя"

16.2. Русская Православная Церковь в период "застоя"