(Схоластиками в древности назывались риторы, законоведы, или вообще люди ученые)

Составленное монахом Раифским Даниилом, мужем честным и добродетельным.

Не могу сказать с достоверной точностью, в каком досто­памятном граде родился и воспитывался сей великий муж до исшествия своего на подвиг брани; а какой град ныне покоит и нетленной пищей питает сего дивного, это мне известно. Он пребывает ныне в том граде, о котором говорит велегласный Павел, взывая: наше житие на небесах есть (Флп. 3,20); невещественным чувством насыщается он блага, которым невозможно насытиться, и наслаждается невидимой добро­той, духовно утешается духовным (В слав.  "умом единым радуясь о Уме мысленно созерцаемом"), получив воздаяния достойные подвигов, и почесть за труды, не трудно поне­сенные — тамошнее наследие; и навсегда соединившись с теми, которых нога ста на правоте (Пс. 25,12). Но как сей вещественный достиг невещественных сил и совокупился с ними, это я постараюсь изъяснить по возможности.

Будучи шестнадцати лет телесным возрастом, совершенст­вом же разума тысячелетен, сей блаженный принес себя само­го, как некую чистую и самопроизвольную жертву Великому Архиерею, и телом восшел на Синайскую, а душой на небес­ную гору; с тем, думаю, намерением, чтобы от видимого сего места иметь пользу и лучшее наставление к достижению не­видимого. И так, отсекши бессчетную дерзость отшельничеством, сей обладательницей наших мысленных отроковиц (То есть страстей), восприяв же благолепное смиренномудрие, он, при самом вступлении в подвиг, весьма благоразумно отогнал от себя обольстительное самоугодие и самоверие; ибо преклонил свою выю и вверил себя искуснейшему учителю, чтобы, при благо­надежном его руководстве, непогрешительно переплывать бурное море страстей. Умертвив себя таким образом, он имел в себе душу, как бы без разума и без воли, совершенно сво­бодную и от естественного свойства; а еще удивительнее то, что, обладая внешней мудростью он обучался небесной про­стоте. Дело православное! Ибо кичливость философии не со­вмещается со смирением. Потом по прошествии девятнадцати лет, предпослав к Небесному Царю своего учителя, как мо­литвенника и заступника, и сам он исходит на поприще без­молвия, нося сильные, на разорение твердынь, оружия — молитвы великого (своего отца); и избрав место удобное к подвигам уединения, в пяти стадиях от храма Господня (мес­то это называется Фола), он провел там сорок лет в неослаб­ных подвигах, всегда пылая горящею ревностью и огнем бо­жественным. Но кто может выразить словами и восхвалить сказанием труды его, там понесенные? И как явно предста­вить всякий труд его, который был тайным сеянием? Впро­чем, хотя через некоторые главные добродетели известимся о духовном богатстве сего блаженного мужа.

Он употреблял все роды пищи, без предосуждения разрешае­мые иноческому званию, но вкушал весьма мало, премудро со­крушая и через это, как я думаю, рог кичливости. Итак, малоедением угнетал он госпожу оную, то есть плоть, многого похот­ливо желающую, голодом вопия к ней: молчи, престань, тем же, что вкушал от всего понемногу, порабощал он мучительство сла­волюбия; а пустынножитием и удалением от людей утолил он пламень сей (то есть телесной) печи, так что он совсем испепелился и угас совершенно. Милостыней и скудностью во всем потребном мужественный сей подвижник мужественно избе­жал идолослужения, то есть сребролюбия (Кол. 3,5), от еже­часной смерти душевной, то есть от уныния и от расслабле­ния (и) восстановлял он душу, возбуждая ее памятью телес­ной смерти, как остном; а сплетение пристрастия и всяких чувственных помыслов разрешил невещественными узами святой печали. Мучительство гнева еще прежде было в нем умерщвлено мечем послушания; неисходным же уединением и всегдашним молчанием умертвил он пиявицу паутиного тщеславия. Что же скажу о той славной победе, которую сей добрый таинник одержал над осьмою отроковицей?

То есть гордостью, которая в числе главных восьми страстей есть восьмая.

 Что ска­жу о крайнейшем очищении, которое сей Веселеил послуша­ния начал, а Владыка небесного Иерусалима, пришедши, совершил Своим присутствием; ибо без сего не может быть побежден дьявол с сообразным ему полчищем. Где помещу, в настоящем нашем плетении венца, источник слез его, (даро­вание не во многих обретающееся), которых тайное делателище и доныне остается, — это небольшая пещера, находящаяся у подошвы некоторой горы; она на столько отстояла от его келии и от всякого человеческого жилища, сколько нужно было для того, чтобы заградить слух от тщеславия; но к небесам она была близка рыданиями и взываниями, подобными тем, которые обыкновенно испускают пронзаемые ме­чами и прободаемые разженным железом, или лишаемые очей. Сна принимал он столько, сколько необходимо было, чтобы ум не повредился от бдения; а прежде сна много молился и сочинял книги; это упражнение служило ему единственным средством против уныния. Впрочем все течение жизни его была непрестанная молитва и пламенная любовь к Богу; ибо, день и ночь, воображая Его во светлости чистоты, как в зер­кале, он не хотел, или точнее сказать не мог насытиться.

Некто из монашествующих, именем Моисей, поревновав житию Иоанна, убедительно просил его, чтобы он принял его к себе в ученики и наставил на истинное любомудрие; подвигнув старцев на ходатайство, Моисей, через их прось­бы, убедил великого мужа принять себя. Некогда авва пове­лел сему Моисею переносить с одного места на другое зем­лю, которой требовало удобрение гряд для зелий: достигши указанного места, Моисей без лености исполнял повеление; но как в полдень настал чрезвычайный зной, (а тогда был последний летний месяц), то он уклонился под большой ка­мень, лег и уснул. Господь же, Который ничем не хочет опе­чалить рабов Своих, по обычаю Своему предупреждает угро­жавшее ему бедствие. Ибо великий старец, сидя в келии и размышляя о себе и о Боге, преклонился в тончайший сон и видит священнолепного мужа, который возбуждал его, и по­смеиваясь сну его, говорил: "Иоанн, как ты беспечно спишь, когда Моисей в опасности?" Вскочивши немедленно, Иоанн вооружился молитвой за ученика своего; и когда тот вечером возвратился, спрашивал его, не случилась ли с ним какая-нибудь беда или нечаянность? Ученик отвечал: огромный камень едва не раздавил меня, когда я спал под ним в пол­день; но мне показалось, будто ты зовешь меня, и я вдруг выскочил из того места. Отец же, поистине смиренномуд­рый, ничего из видения не открыл ученику; но тайными воп­лями и воздыханиями любви восхвалял благого Бога.

Сей преподобный был и образцом добродетелей и вра­чом, исцелявшим сокровенные язвы. Некто, по имени Исаакий, будучи весьма сильно угнетаем бесом плотской по­хоти и уже изнемогший духом, поспешил прибегнуть к сему великому и объявил ему свою брань словами, растворенны­ми рыданием. Дивный муж, удивляясь вере его, сказал: станем, друг, оба на молитву. И между тем, как молитва их кончилась, и страждущий еще лежал, повергшись ниц лицом, Бог исполнил волю раба Своего (Пс. 144, 19), дабы оправдать слово Давидово: и змей, мучимый биениями ис­тинной молитвы, убежал; а недужный, увидев, что изба­вился от недуга, с великим удивлением воссылал благода­рение Прославившему и прославленному.

Другие, напротив, подстрекаемые завистью, называли его (преподобного Иоанна) излишне говорливым и пустосло­вом. Но он вразумил их самым делом и показал всем, что вся может о укрепляющем всех Христе (Флп. 4,12); ибо молчал в течение целого года, так что порицатели его пре­вратились в просителей и говорили: заградили мы источ­ник приснотекущей пользы, ко вреду общего всех спасе­ния. Иоанн же, чуждый прекословий, послушался и снова начал держаться первого образа жизни.

Потом, все, удивляясь преуспеянию его во всех доброде­телях, как бы новоявленного Моисея, поневоле возвели его на игуменство братии и, возвысивши сей светильник на свещник начальства, добрые избиратели не погрешили; ибо Иоанн приблизился к таинственной горе, вшедши во мрак, куда не входят непосвященные; и возводимый по духов­ным степеням, принял богоначертанное законоположение и видение. Слову Божию отверз уста свои, привлек Духа, отринул слово, и из благого сокровища сердца своего изнес словеса благая. Он достиг конца видимого жития в на­ставлении новых Израильтян, т. е. иноков, тем одним от­личаясь от Моисея, что вошел в горний Иерусалим, а Мои­сей, не знаю как, не достиг земного.

Дух святых говорил его устами; свидетелями этому служат многие из тех, которые спаслись и доныне спасаются через него. Превосходным свидетелем премудрости сего премудро­го и подаваемого им спасения был новый оный Давид.

Полагают, что новым Давидом назван здесь вышеупомянутый Исаакий.

Сви­детелем того же был и добрый Иоанн, преподобный наш пас­тырь (Раифский игумен). Он и убедил сего нового боговидца усиленными своими просьбами, для пользы братий сойти по­мышлением с горы Синайской, и показать нам свои богописанные скрижали, в которых наружно содержится руководст­во деятельное, а внутренно — созерцательное.

Т. е. в Лествице внешние слова поучают деятельности, а внутренний духовный разум наставляет к видению.

Таким описа­нием покусился я в немногих словах заключить многое; ибо краткость слова имеет красоту и в искусстве витийства.

Предисловие.

Краткое описание жития аввы Иоанна, игумена святой горы Синайской, прозванного схоластиком, поистине святого отца.

О том же авве Иоанне, игумене Синайской горы, то есть Лествичнике.