Учебные Материалы >>
История Русской Церкви.
Глава: II. Патриарх Иоасаф I
Об избрании и поставлении преемника патриарху Филарету Никитичу сохранилось следующее краткое, но знаменательное свидетельство современника: «В лето 7142 (1634) поставлен бысть на великий престол Московского государства в патриархи Пскова и Великих Лук Иосаф, архиепископ по изволению царя Михаила Федоровича всея Русии и по благословению Филарета патриарха, понеже был дворовой сын боярской, во нравах же и житии добродетелен был, а ко царю не дерзновен»{44}. Патриарх Филарет, без сомнения, понимал, что то необыкновенно высокое значение, каким он пользовался в Церкви и в государстве, не вполне приличествовало бы другому патриарху, что если царь Михаил Федорович с покорностию подчинялся советам своего отца и богомольца и благодушно переносил силу его власти, то наверно не согласится того же переносить от его преемника, и что, следовательно, если этот преемник будет смелый и «ко царю дерзновенный» и захочет подражать своему предместнику, то между царем и новым патриархом неизбежны будут столкновения ко вреду Церкви и государства. Потому-то, может быть, и решился пред своею кончиною сам указать и благословить преемника себе в лице смиренного и благочестивого архиепископа Псковского Иоасафа.
Иоасаф, родом из боярских детей, принял монашеское пострижение в Соловецком монастыре, потом служил при Новгородском митрополите Исидоре († 1619), бывшем прежде соловецким игуменом, в 1621 г. сделан архимандритом Псково-Печерского монастыря, а 1 генваря 1627 г. посвящен в сан Псковского архиепископа. Здесь пришлось ему однажды подвергнуться царскому гневу. В 1632 г. приехали в Псков из Москвы немцы с грамотою, которою дозволялось им ставить в Пскове немецкий двор, свободно входить в город и торговать в нем. Псковичи не согласились и послали к государю челобитную, чтобы немцам в Пскове не быть, под челобитною подписался и архиепископ Иоасаф. Это признали в Москве за сопротивление верховной власти, и у архиепископа патриарх «отнял благословение и службу». Скоро, однако ж, псковичи собрали три тысячи рублей и отправили к государю, и немцам велено было копать рвы для гостиного двора около Пскова, а не в самом городе. Вслед за тем и архиепископ получил разрешение от патриарха. Само собою разумеется, что хотя Иоасаф избран был на патриаршескую кафедру еще прежде, но установленная форма патриаршего избрания соблюдена была и над ним. В 31-й день генваря 1634 г. Новгородский митрополит Киприан и с ним другие архиереи по приказанию государя избрали в Успенском соборе трех кандидатов на патриаршество: Варлаама, митрополита Ростовского, Варлаама, архиепископа Вологодского, и Иоасафа, архиепископа Псковского, и прямо из собора принесли акт избрания в палаты государя. Государь велел посольскому думному дьяку прочитать этот акт и указал быть патриархом Иоасафу, архиепископу Псковскому. Немедленно Иоасаф был введен тем же думным дьяком и поставлен пред государем. Государь сказал новоизбранному патриарху речь и выслушал от него речь, а затем повторилось то же, что было при избрании патриарха Иова. На другой день, 1 февраля, совершилось наречение Иоасафа на патриаршество, подобно тому как прежде происходило наречение, или «благовестие», патриарха Филарета Никитича. Наконец 6 февраля Иоасаф был поставлен в патриарха по тому самому чину, как ставились прежние наши патриархи, с весьма незначительными отличиями. В тот же день по обычаю у царя была трапеза для нового патриарха и всего знатного духовенства и бояр, и патриарх удостоился сидеть за одним столом с государем, а в определенное время вставал из-за стола и совершал вокруг города шествие на осляти, причем осла водили боярин князь Юрий Сушелев, окольничий Михаил Салтыков и патриархов боярин Семен Колтовский{45}. Царь Михаил Федорович, извещая всех четырех Восточных патриархов о кончине своего отца, извещал также, что «священным Собором под председательством преосвященнейшего митрополита Новгородского кир Киприана избран и законно поставлен великия Российския Церкви патриархом Псковский архиепископ святейший кир Иоасаф, муж благоразумный, правдивый, благоговейный и наученный всякой добродетели». Патриархи отвечали, что утверждают своим согласием это законное рукоположение святейшего патриарха кир Иоасафа и обещались прислать ему свои братские приветственные грамоты{46}.
Едва прошел месяц со времени посвящения патриарха Иоасафа, как ему пришлось употребить одну из самых строгих мер против одного из участвовавших в этом посвящении иерархов — Суздальского архиепископа Иосифа Курцевича. Этот Иосиф, известный также под именем Иезекииля Курцевича, был прежде игуменом или архимандритом Трехтемировского монастыря, находившегося под патронатством казаков. В генваре 1621 г. поставлен Иерусалимским патриархом Феофаном, посетившим Трехтемировский монастырь, во епископа Владимирского и Брестского. В начале 1623 г. по воле князя Жеславского получил в управление Дерманский монастырь с званием его архимандрита и здесь старался будто бы склонять монахов к унии, а непреклонных преследовал и грабил, если верить одному из последних{47}. В Москву прибыл в октябре 1625 г., в следующем году присутствовал здесь на Соборе святителей и вместе с ними подписал новую настольную грамоту патриарху Филарету взамен сгоревшей, а в августе того же года получил архиепископию Суздальскую{48}. Недобрую славу приобрел он в своей новой епархии. В 1630 г. несколько посадских жителей Суздаля жаловались царю Михаилу Федоровичу, что архиепископ Суздальский Иосиф, воспользовавшись их отсутствием из дома, прислал на посад в полночь своих боярских детей со многими дворовыми людьми и разграбил их кожевни, несмотря на крики и вопли жен и детей и убеждения сбежавшегося народа, и что вообще «от насильства и грабежу архиепискуплева» на посаде жить невозможно. Жители Шуи также жаловались на Иосифа, называя его «иноземцем», что он прислал к ним «по мзде и накупу» попа Алексея и сына его Федора, которые, «стакавшись с архиепископскими наместниками, с иноземцами же, киевлянами», учинили им тяжкие налоги и притеснения{49}. Наконец этого архиепископа Суздальского постигла тяжкая кара{[136*]}. До нас дошла царская грамота от 21 марта 1634 г. о ссылке Иосифа Курцевича в Сийский монастырь (Холмогорского уезда) под крепкое начало «за его бесчинство, что он живет не по святительскому чину, делает многие непристойные дела». Иосиф еще не был лишен архиерейства, и в монастыре велено было ему «быти во властелинском чину с понагеею», но запрещено было пускать его в церковь до получения указа. С архиепископом отпущены были из Суздаля только один иеромонах да два мирянина, повар и прислужник, которые и должны были жить при нем в его келье, и еще посланы были двадцать стрельцов с головою Иларионом Лопухиным для постоянного наблюдения, чтобы архиепископ не ушел из монастыря и ничего худого над собою не учинил. В монастыре приказано было приставить к Иосифу иеромонаха строгой жизни, который бы держал его под крепким началом, не давать в келью архиепископа ни бумаги, ни чернил, неусыпно сторожить, чтобы он не ушел из обители и к нему не приходили никакие сторонние люди, ежедневно совершать в келье его правило по монастырскому обычаю, и если архиепископа постигнет болезнь, то послать к нему духовного отца и пред смертию причастить его Святых Тайн, да и сам игумен по временам приходил бы в келью архиепископа и «на истину архиепископа приводил, чтоб его в чувство привести»{50}. Не долго пришлось ждать нового указа: в начале мая Иосиф привезен был в Сийский монастырь, а 14 сентября послана туда грамота патриарха Иоасафа, которою окончательно решилась участь несчастного архиепископа. Дело его рассматривалось на Соборе. Здесь сами келейники Иосифа и многие другие «иноземцы», прибывшие с ним из Киева и служившие при нем, показали, что он постоянно ел мясное вместе с блудницею, которую имел у себя, и не дозволял им вновь креститься в православную веру, хотя они были только обливанцы, а между тем позволял им жениться на православных христианках, ходить в православные храмы, приступать к Святым Христовым Тайнам, и рассказали про многие другие его злые дела, которые он не только сам творил, но «разбойническим обычаем» научал творить и своих скверных слуг и о которых не подобает и говорить во избежание соблазна. Выслушав все эти показания и взяв во внимание, что Иосиф и сам доселе некрещен (т. е. чрез троекратное погружение), как и прочие еретики веры папежской или люторской, отцы Собора постановили снять с него святительский сан и панагию и признали, что Иосиф недостоин не только носить святительский сан, но и быть в общении с верными, а должен быть «в чину плачущихся и рыдающих, не менши бо и он здесь (в России) восхотел содеяти Исидора, треклятаго митрополита, и Игнатия патриарха, ихже Церкви соборная проклинает». Изложив все это в своей грамоте в Сийский монастырь, патриарх Иоасаф приказывал, чтобы монастырские власти собрали всех своих священников и иноков, поставили пред собою бывшего архиепископа Иосифа и прочли пред всеми присланную грамоту, а потом сняли с Иосифа святительский сан и панагию и облекли его в чернеческое платье и чтобы находившийся при Иосифе стрелецкий голова Иларион Лопухин отвез его по государевой грамоте в Соловецкий монастырь. Из Соловецкого монастыря в 1640 г. Иосиф, может быть по просьбе его, перемещен в казанский Зилантов монастырь, где 15 июля 1642 г. и скончался и погребен в главной монастырской церкви{51}.
Спустя два года после ссылки архиепископа Иосифа в Сийский монастырь, туда же сослан был и архимандрит новгородского Хутынского монастыря Феодорит. В царской грамоте (от 26 генваря 1636 г.), которая одна только и сохранила об этом известие, вовсе не сказано, в чем провинился Феодорит и за что он осужден, а велено только сийскому игумену принять Феодорита в монастырь и держать его в хлебне на цепи и в железах с большим береженьем, в хлебню же носить ему и пищу, как и прочей братии, а если он начнет скорбеть и просить отца духовного, то посылать к нему духовного отца и давать ему причастие Святых Христовых Тайн невозбранно{52}.
Патриарху Иоасафу сделалось известным от многих, что в Москве и загородных местах по церквам соборным и приходским чинятся мятежи, соблазн и нарушение веры. Пение церковное говорят наскоро, голосов в пять, шесть и более со всякою небрежностию. А миряне стоят в церкви с бесстрашием, во время святого пения творят неподобные беседы со смехом, поучения святых отцов презирают, наставлений от священников не приемлют и самих священников поносят и укоряют. Иные же священники и сами беседуют и бесчинствуют в церкви и, угождая мирянам, не поучают их благочинию и благоговению. Обедни служат без часов, начиная только отпустом; во дни Великого поста совершают церковные службы весьма скоро, не по правилам, а по своему умышлению; на Святой неделе тотчас после обедни отпевают и вечерню для своих пьянственных нравов; в воскресные и праздничные дни заутрени поют очень поздно и с большою поспешностию, а положенных поучений и житий святых в назидание православным не читают. Пономари по церквам молодые, без жен. Дети поповские и мирских людей во время церковной службы бесчинствуют в алтаре. Нищие во время святого пения ходят по церквам с бесстрашием, человек по десятку и больше, и производят смуту и мятеж, иногда бранятся, иногда и дерутся. Иные полагают на блюдах пелены и свечи и говорят, что собирают на созидание церквей; иные притворяются малоумными, а после оказываются целоумными; иные ходят в образе пустынническом, в черных одеждах и в веригах, распустив волосы, а иные во время святого пения ползают в церквах, творят писк и производят большой соблазн в простых людях... и пр. Слыша о таком крайнем бесчинии в святых Божиих церквах, о таком нерадении духовенства, патриарх Иоасаф дал 14 августа 1636 г. на имя своего тиуна Ивана Манойлова и одного из главных поповских старост в Москве, никольского попа Панкратия, свою «Память» и приказал, чтобы они собрали всех поповских старост, прочитали им эту «Память» и велели списать ее и в списках разослать по всем московским и загородным церквам. В «Памяти» патриарх наказывал: а) чтобы священники и диаконы жили со всяким благочинием и попечением о своих церквах и церковное пение исправляли по преданию святых апостолов и святых отцов, пение в церкви велели говорить голоса в два, а по нужде в три, шестопсалмие же только в один голос и в те поры ни Псалтири, ни канонов говорить не дозволяли; б) чтобы православные христиане стояли в церкви со страхом и благоговением, слушали церковное пение и поучения, неподобных бесед между собою не творили; в) чтобы заутрени в воскресные и праздничные дни пели священники по рассуждению не очень поздно и не очень скоро, читали на заутренях для народа учительные Евангелия, поучения и жития святых отцов, повести из Прологов и статьи из других учительных книг, какие есть в церкви; г) чтобы часы велели говорить перед обеднею, а не после заутрени и с усердием заботились о соблюдении всего церковного правила; д) чтобы учили своих духовных детей и прочих христиан, приходящих в церковь, страху Божию и всякому благочинию и наставляли их, как молиться Богу и Его угодникам, как по-христиански проводить праздники и воскресные дни, как вообще отсекать злые нравы и исполнять заповеди Божии; е) чтобы пономарей при церквах молодых и неженатых не держали; ж) мирянам и поповским детям входить в алтарь не позволяли; з) нищим ходить по церкви во время богослужения и просить милостыни запрещали, а велели им стоять и просить милостыни вне церкви, в притворе церковном... В заключение «Памяти» патриарх приказывал тиуну Манойлову и никольскому попу Панкратию прочитывать ее почаще поповским старостам в своей тиунской избе, куда они собираются, и напоминать им, чтобы они тщательно наблюдали за исполнением ее и соблюдением церковного благочиния «в своих сороках», а о неисправных и нерадивых священниках извещали патриарха{53[137*]}.
Но не в одной Москве были такие священники и допускались тогда подобные бесчиния. Архимандрит нижегородского Печерского монастыря Макарий, на которого, как видно, возложено было главное наблюдение за всем нижегородским духовенством, доносил вскоре по вступлении в свою должность патриарху Иоасафу: «Спасский протопоп Владимир с братиею упивается и на Собор в соборную церковь для молебных пений по воскресеньям... мало ходят; протопоп архангельский Иосиф с братиею на Собор также мало ходят, а оправдывается тем, что он сидит у твоих государевых святительских духовных дел на десятинничьем дворе. Равно и от посадских церквей попы и дьяконы на Собор многие не ходят, а если когда и придут некоторые в соборную церковь, то или войдут в алтарь, или станут в самой церкви, но за столпами да тут и простоят, не облачаясь в священные ризы, все считаются между собою о местах, и никто не соглашается стать после другого. Архимандрит твоего домового Благовещенского монастыря Ферапонт на Собор не ездит, потому что протопопы в соборной церкви места ему не дают, также Духова монастыря игумену Владимиру и Самсоновского монастыря игумену Варсанофию протопопы мест не дают. Исстари из тех монастырей и из Зачатиевского девичьего игумены, попы и дьяконы прихаживали на Собор в соборную церковь с образами, ныне же совсем не ходят. А на посаде у приходских церквей живут с образами по два и по три попа, но на Собор также не приходят. Я много раз говорил на Соборе нижегородским протопопам и попам соборных и приходских церквей, что они на Собор к молебному пению не приходят, но они меня не слушают»{54}. Случались нарушения благочиния и между церковными властями, когда они съезжались в Москву на Соборы, и участвовали здесь в соборных богослужениях, и приглашались к царю для трапезы или к патриарху для совещаний. Тут проявлялось своего рода местничество: иные хотели стоять и сидеть выше других, и оттого происходили столкновения. Для устранения этого патриарх Иоасаф составил «Лествицу властем», в которой ясно указал каждому из архиереев и монастырских настоятелей свое место. Архиереи поставлены в «Лествице» в следующем нисходящем порядке: митрополиты: Новгородский, Казанский, Ростовский, Сарский; архиепископы: Вологодский, Суздальский, Рязанский, Тверской, Астраханский, Сибирский, Псковский; епископ Коломенский. Настоятели монастырей — в таком: архимандриты: Троице-Сергиева монастыря, Рождественского владимирского, Чудова, Новоспасского, Юрьевского новгородского, Симоновского, Свияжского, Андрониевского, Преображенского казанского, Ипатского костромского, Печерского нижегородского, Хутынского новгородского; игумен Кирилло-Белозерского монастыря; архимандриты: Горицкого переславского, Лужецкого можайского, Богоявленского ростовского; игумены: Богоявленского костромского, Богоявленского из-за ветошного ряду; архимандрит Спасского ярославского монастыря; игумены: Пафнутиевского боровского, Иосифо-Волоколамского; архимандрит Спасского суздальского; игумен Антониевского новгородского; архимандрит Печерского псковского; игумены: Соловецкого, Желтоводского Унженского; архимандриты: Спасского рязанского, Каменного вологодского, Отроча тверского, Возмицкого волоколамского, Даниловского переяславского; игумены: Ферапонтовского белозерского, Борисоглебского ростовского; архимандрит Солотчинского рязанского; игумены: Прилуцкого вологодского, Болдина дорогобужского, Вяжицкого новгородского, Духовского новгородского, Сторожевского звенигородского, Павлова вологодского, Глушицкого вологодского, Колязинского, Корнилиевского вологодского, Никитского переяславского, Колоцкого можайского и Угрешского. Перечислены здесь настоятели только 46 главнейших монастырей, обыкновенно призывавшиеся на Соборы в Москву, и, замечательно, некоторые игумены поставлены выше архимандритов, конечно, по относительной важности самих монастырей{55}.
В Сибирском крае, хотя уже утвердилось христианство и был свой постоянный архиерей, живший в Тобольске, все еще ощущалась крайняя нужда в достойных священнослужителях. В 1635 г. царь Михаил Федорович писал Вологодскому архиепископу Варлааму, чтобы он выбрал в Вологде и во всей своей епархии протопопа для Тобольска да двух попов черных и трех белых для Тобольска и других городов Сибири и чтобы все выбранные были «люди добрые, крепкожительные и духовные учители, а не бражники». Спустя несколько недель царь приказал тому же архиепископу увеличить число духовных лиц, назначаемых для Сибири, и именно избрать архимандрита, протопопа, пять попов черных да десять или двенадцать попов белых. Воля государя была исполнена архиепископом. А так как и в Москве записались своею волею ехать в Сибирь два попа черных да шесть попов белых, то государь велел отправить всех их вместе с избранными в Вологодской епархии, «потому что в Сибири попов надобно много». Всем отправленным назначено было на подъем и проезд из государевой казны жалованье, а белым попам дана возможность продать свои дома и хозяйства и взять с собою свои семейства{56}.
Исправление и печатание богослужебных книг при патриархе Иоасафе продолжалось прежним порядком и безостановочно. Всех книг напечатано теперь 23. Большая часть из них (16) были те же самые, которые печатались и при патриархе Филарете, и также изданы теперь почти все по нескольку раз. Псалтирь издана теперь семь раз (1634 —дважды, 1635, 1636, 1637, 1638, 1640) [433–439]. По четыре раза изданы: Псалтирь следованная (1634, 1636, 1638, 1640) [452–455], Потребник (1634, 1636, 1637, 1639) [547–549, 564], Минея общая (1635, 1636, 1637, 1638) [317–320] и Часослов (1635, 1637, 1638, 1640) [626–629]. По три раза: Евангелие (1634, 1637, 1640) [195, 197, 198], Служебник (1635, 1637, 1640) [507, 509, 511] и Триодь цветная (1635, 1638, 1640) [583–585]. По два раза: Апостол (1635, 1638) [122, 123], Триодь постная (1635, 1638) [573, 574], Каноник (1636, 1640–1641) [256, 257] и Шестоднев (1635, 1640) [640, 641]. По одному разу: Евангелие учительное (1639) [208], Октоих (1638) [378], Минея месячная только за два месяца: сентябрь (1636) [324] и декабрь (1636) [334], и Устав церковный, оконченный уже по смерти патриарха Иоасафа (1641) [597]. Иногда книги печатались с прежних изданий без перемены: так, Требники и Служебники 1635 и 1637 гг. [549, 507, 509] перепечатаны с Требника и Служебника 1623 г. [541, 501] Иногда же печатались с прибавлениями, или дополнениями, например в Требник (мирской) 1639 г. [564] прибавлены целые три главы: 40-я, излагающая известное постановление Московского Собора 1620 г., 42-я — статья о святительском суде и 46-я — чин на новолетие 1 сентября. Но что важнее, иногда в новых изданиях книг изменялись или совсем отменялись статьи, напечатанные в прежних изданиях.
Например, в филаретовском Требнике 1623 г. [541] было сказано: «Аще случится младенца два или три крестити, то коемуждо младенцу особо молитвы глаголати и все последование св. крещения и крестити» (л. 102), а в иоасафовском Требнике 1639 г. [564], напротив, положено: «Аще случится два или три крестити и множае, то глаголем молитвы обще всем, а не особо всякому и все последование св. крещения, точию имя глаголем коемуждо свое» (л. 103). В том же филаретовском Требнике [541] положен особый «чин погребению священническому» (гл. 29), а в Требнике 1639 г. [564], иоасафовском, этот чин отменен как составленный будто бы «от еретика Еремея, попа болгарскаго» (л. 301 об.). Кроме книг, печатавшихся и прежде, при патриархе Иоасафе напечатаны были еще семь книг в первый раз, именно: Азбука (1634, 1637) [141, 142], Анфологион (1637){¤}, Трефолой в четырех книгах по три месяца в каждой (1637–1638) [565], Трефологий с службами собственно русским святым (1637) [566], Потребник иноческий (1639) [563], Святцы (1639) [477] и Житие святителя Николая Чудотворца с службою ему (1640) [489]. К числу книг, изданных при этом патриархе, можно отнести и те, которые напечатаны, вероятно, по его же указанию, хотя и после его смерти, до избрания его преемника, именно: Житие святителя Николая с службою ему (1641){¤}, Псалтирь (1641) [440], Часослов (1641) [630], Служебник (1641) [512], Потребник (1642) [550] — и напечатанные в первый раз: Пролог за первую половину церковного года с сентября по март (1641) [417] и книга Маргарит, собрание нескольких Слов святого Иоанна Златоуста с прибавлениями (1641) [239]{57}.
Вообще можно сказать, что при патриархе Иоасафе издано книг, судя по числу названий их, не только не меньше, но даже больше, нежели при патриархе Филарете, и это тем замечательнее, что первый патриаршествовал только шесть лет, а последний — четырнадцать. Зависеть это могло частию от того, что некоторые книги при Иоасафе печатались уже с готовых изданий, а не пересматривались, не поверялись предварительно, частию же и от умножения числа книгопечатных станов в Московской типографии, которых при Филарете, например в 1620 г., было семь, а при Иоасафе, в 1640 г., уже двенадцать{58}. Для сличения и исправления книг, приготовлявшихся к печати, требовались старинные рукописи из монастырей, как потребованы были, например, в 1640 г. из Кириллова монастыря Харатейные Прологи и Чети-Минеи. Для выбора новых справщиков потребованы были в 1641 г. из всех русских монастырей в Москву «старцы добрые, и черные попы, и дьяконы житием воздержательны, и крепкожительны, и грамоте горазди», которые должны были явиться в Приказ Большого дворца государеву боярину князю Алексею Михайловичу Львову, заведовавшему и Печатным двором{59}. Из числа трудившихся над изданием книг во дни
патриарха Иоасафа более других известен Василий Федоров Бурцев, подьячий патриаршего двора, обыкновенно печатавший свое имя на своих изданиях. Книги печатались теперь, как помечено в каждой, повелением царя Михаила Федоровича и благословением патриарха Иоасафа, но ни в одной не сказано, чтобы она была и свидетельствована самим патриархом{60}.
Значение патриарха Московского и всея России во дни патриарха Иоасафа осязательно принизилось. Его уже не величали великим государем, а титуловали только великим господином — это название усвоялось ему и в царских официальных бумагах, и в грамотах его собственных и подчиненных ему лиц, и в печатавшихся при нем книгах{61}. Царь государь уже не ставил имени патриарха наряду с своим или после своего, даже вовсе не упоминал о патриархе не только в своих указах по делам государственным, но и в грамотах по делам церковным, не упоминал и в таких случаях, когда, казалось, следовало бы упомянуть, например в грамоте в Сийский монастырь о ссылке туда Суздальского архиепископа Иосифа, в грамоте Вологодскому архиепископу Варлааму о посылке священнослужителей в сибирские города, в грамоте в Кириллов монастырь о присылке из него в Москву книг для печатного дела{62}. Случалось, впрочем, что Михаил Федорович обращался и к патриарху Иоасафу даже по государственным делам, как водилось прежде. Однажды государь объявил на Соборе всяких чинов людям многие неправды крымского хана против государевых посланников и гонцов, как он позволял их грабить и всячески притеснять, подвергать позору и мучению, хотя и продолжал принимать казну, которая по старине посылалась из Москвы в Крым «для дружбы и любви». Царь спрашивал, что предпринять против хана. На этом Соборе патриарх с духовенством почему-то не присутствовал. Но государь приказал послать из Посольского приказа письменное уведомление о происходившем на Соборе к патриарху, чтобы он дал свой совет. «И я, богомолец твой,— письменно же отвечал патриарх Иоасаф Михаилу Федоровичу,— со всем освященным Собором даем мысль свою. Наш долг — молить и просить Бога и Пречистую Богородицу и великих святителей Московских и всея России Петра, Алексея и Иону о мире всего мира, и о благостоянии св. Божиих церквей, и о твоем многолетнем здравии и всего твоего семейства, потому что ты от высшей Божией десницы поставлен самодержцем всея России... А тебе, государь, принявшему от Вышнего управление православным родом человеческим, подобает пещися не о себе только, но соблюдать и спасать от треволнения и всех находящихся под твоею властию, все вверенное тебе стадо Божие... Нам, богомольцам твоим, прилично напоминать тебе как царю и владыке по твоему остроумию и Богом данной тебе мудрости. А ты, боговенчанный царь, поревнуй, как ревновал прежде, равноапостольному царю Константину и благоверному великому князю Владимиру... Ты глава всем — покажи ревность и благочестие, чтобы тебе, как можно, освободить своих посланников из бесерменских рук и от злого мучения и позоров. Твоя царская казна от того не оскудеет: когда Бог Своею милостию освободит твоих посланников от такого злого мучения, тогда можно будет отказать крымцам за их многую неправду в той казне, какая посылалась в Крым по старине для дружбы и любви. В украйных же городах пристойно тебе, государь, устроить ратных людей, конных и пеших, по твоему, государеву, усмотрению, как тебе Бог известит. А о том, что учинить крымцам за мучение твоих людей, нам, твоим богомольцам, непристойно написать такого совета, чтобы учинить воздаяние. Рассудить об отмщении врагам и что учинить им — дело, государь, твое, и твоих бояр, и ближних людей, и всего твоего царского сигклита, а не нас, твоих, государевых, богомольцев»{63}.
Патриарх Иоасаф был строгий инок, смиренный и благочестивый, помнил место своего монашеского пострижения — Соловецкую обитель и почти ежегодно делал в нее свои пожертвования то церковными облачениями, то печатными книгами, то деньгами. Но существование его как патриарха мало было заметно в свое время и таким же остается в истории. Кончина Иоасафа последовала 28 ноября 1640 г.{64}