ЛУЧШИЙ СПОСОБ ПОНЯТЬ СВОЕОБРАЗИЕ религиозной системы Японии —

проследить, каким образом из разнообразных религиозных традиций сложилось единое национальное наследие. В такой исторической перспективе становится видно, что японская религиозная система возникла из архаических культовых обрядов и испытала на себе воздействие китайских и индийских учений, постепенно формируя собственно японские религиозные институты и ритуальную практику, а также испытывая на себе влияние большей части недавних перемен в жизни японского народа и в свою очередь оказывая воздействие на них. В этой главе мы рассмотрим историю формирования японского религиозного наследия, начиная с древнейших времен и заканчивая нашими днями. Такой обзор поможет создать необходимый истори­ческий фон, что позволит читателю лучше понять строение и функ­ционирование религиозных традиций Японии, о которых пойдет речь в следующих главах.

 

Религиозные  обычаи древности

как мы уже отмечали при обзоре японской культуры, источник происхождения ряда аспектов японской жизни, включая происхожде­ние самих японцев и их языка, остается нам неизвестен. Возникно­вение первых религиозных обычаев также скрыто от нас завесой древности. В доисторические времена существовало множество мест­ных традиций и обычаев, но какого-либо объединяющего их религи­озного начала еще не было — даже синтоизм в те далекие времена представлял собой набор разрозненных культов и обрядов, не связан­ных в единую систему. Археологические открытия недавних лет позволяют восстановить на основании отдельных фрагментов опреде­ленные части картины архаической религиозной жизни. К примеру, археологам удалось обнаружить в Японии относящиеся к доисториче­скому периоду женские статуэтки и человеческие останки, захоронен­ные в урнах. Исходя из подобных находок, они смогли заключить, что людей, населявших Японские острова более 2000 лет назад, волновало плодородие земли (женские статуэтки, по-видимому, ис­пользовались в ритуалах, связанных с культом плодородия), захоро­нения же свидетельствуют о  заботе, уделяемой загробной жизни умерших членов семьи Трудно проследить, каким образом эти дои­сторические материалы оказываются связаны с более поздними этапа-ми развития японской культуры, имеющей уже унифицированный характер, однако совпадения порой бывают слишком близкими, чтобы настаивать на их случайности. Изучение самых ранних пись­менных источников, рассказывающих о культуре Японии, показыва­ет, что ее древняя религия действительно тесно соотносилась с плодородием земли и с почитанием семейных предков.

Существование связи между доисторическими находками и культами более позднего времени демонстрируется также остатками древних святилищ, представляющими собой группу столбов из камня, расположен­ных по окружности, в центре которой также находилась каменная колонна. Эти окружности могли служить в древности солнечными часами, которые также являлись средством выражения религиозного благоговения перед солнцем. В соответствии со сводами японской мифологии («Кодзики» и «Нихонги») первый император Японии произошел от солнечной богини; до сих пор многочисленные народные обряды предписывают встречать восход солнца молитвой.

Одним из самых важных событий доисторического периода является постепенный переход от присваивающей экономики, построенной на охоте (включая рыболовство) и собирательстве, к экономике производящей, в основе которой лежало земледелие. Этот переход начался около 2000 лет назад и сопровождался появлением постоянных поселений деревенского типа, где развивались те характерные образцы общественных отношений и религиозной жизни, которые просуществовали в Японии вплоть до недавнего времени. Возделывание риса требовало тяжелого ручного труда, вкладываемого в. маленькие участки земли, однако снимаемый с них урожай позволял прокормиться достаточно большому количеству населе­ния. Данная модель хозяйственного уклада — небольшая деревня, живу­щая на доходы от производства сельскохозяйственных продуктов (особенно риса), — сыграла важную роль в развитии японского жизненного уклада. Обычная деревенская семейная община представ­ляла собой экономическую единицу, в полном составе производив­шую вспашку земли, сев зерна, прополку всходов и сбор урожая. Несколько таких семейных общин образовывали небольшие деревни, вступавшие друг с другом в самые различные отношения — не только экономические и политические, но также вызванные событиями общественной значимости и проведением ежегодных календарных праздников.

Картина религиозной жизни древней Японии ясна нам еще не полностью, но она, по всей видимости, охватывала следующие три вида отношений: общественные, сосредоточенные вокруг семьи как важнейшей социальной единицы; экономические, организованные вокруг не­больших земельных наделов, на которых выращивались сельскохозяй­ственные продукты (в особенности рис); и религиозные, устанавли­ваемые между семейными общинами и почитаемыми ими духами природного мира, к которым можно было обратиться с просьбой о благословении детей и о получении обильного урожая. Именно из этого произвольного, нерегламентированного комплекса верований и обрядов и развились постепенно традиции религии синто⁵*. Записан­ные молитвы (норито) древнего синтоизма, донесшие до нас религи­озные верования и обряды доисторических времен, изобилуют прось­бами о содействии работам по возделыванию риса. До сегодняшнего дня ритм функционирования большинства синтоистских святилищ выделяет  два  ключевых  сельскохозяйственных  сезона:   весна,   когда проходит высадка рисовой рассады, и осень — время сбора урожая. Даже такая важнейшая для всей страны церемония, как коронование нового императора (после смерти старого), откладывается до осени, так как ей положено проводиться лишь после праздника сбора урожая.

Уже в тс древние времена, от которых до нас дошли самые ранние достоверные свидетельства, семейные общины, как представляется, покло­нялись одним и тем же местным ками, испрашивая у них благословения для проведения сельскохозяйственных работ. Судя по всему, они считали, что ками обитают в различных примечательных природных феноменах: в высоком дереве, в огромном валуне, в горе. Семьи из одной деревни объединялись, чтобы справить сезонный праздник, так же как они совместно участвовали в решении общих проблем деревенской жизни или объединяли свои усилия для обработки рисовых полей. Какого-либо четко осознанного «членства» в числе приверженцев той или иной религии не существовало; возможно, что собственно религиозная сторона жизни, по сути, еще не отделилась от общественной и экономической: все жизненные аспекты пребывали в нерасчлененном единстве.

Такое взаимодействие социальной, экономической и религиозной сфер жизни постепенно развилось в более сложную культурную модель, при которой отдельные выдвинувшиеся семьи стали владеть большим количе­ством земли и распоряжаться большим материальным благосостоянием. К началу нашей эры, когда японская культура уже достигла достаточно высокого уровня развития, она начинает испытывать влияние культуры континентальной Азии, в первую очередь — корейской.

Эти влияния принесли с собой такие передовые достижения того времени, как обработка металлов, конные войска и роскошно отделанные погребальные мавзолеи (для членов правящих родов). Постепенно из существующей совокупности общественных, экономических и религиоз­ных отношений сложилось гораздо более централизованное и организован­ное национальное образование, с тех пор ставшее известным под назва­нием Япония. Ключевой чертой, характеризующей возникшую националь­ную общность, стало почтение, оказываемое единственному правящему роду, который получил статус императорской линии в рамках националь­ного наследия. Традиционные сведения о происхождении императорского рода содержатся в двух из дошедших до нас самых древних письмен­ных источниках — «Кодзики» и «Нихонги». Эти тексты начинаются с мифологического описания сотворения Японии, затем рассказывают о легендарных императорах и приводят летопись правления императоров исторических. Краткий обзор мифологической части этих текстов поможет нам лучше понять традиционные японские представления о создании японских островов и о священном происхождении императорского рода.

В «Кодзики» («Записки о делах древности») и «Нихонги» («Анналы Японии»), составленных в начале VIII в., но передающих легенды и мифы гораздо более раннего происхождения, «эра ками», т.е. время создания всего сущего, описывается приблизительно одинаково. Согласно их тек­стам, в то время, когда «настало впервые разделение неба и земли», на свет появились многочисленные ками. Мир еще не был сформирован окончательно, представляя собой беспорядочное нагромождение земли и воды, и одни ками создавали других до тех пор, пока не появилась первая божественная пара — Идзанаги со своей супругой Идзанами. Поглядев с небес на пребывающую в бесформенном состоянии землю, они погрузили в океан украшенное драгоценными камнями  копье,  и в результатеобразовались острова, ставшие первой твердой землей. Рассказ об этих событиях служит мифологическим доказательством священной природы Японских островов,  созданных руками ками.

От четы божественных супругов Идзанаги и Идзанами произошли на свет другие мифологические персонажи, важнейшим из которых стала солнечная богиня Аматэрасу. Впоследствии Аматэрасу приказала своему внуку Ниниги сойти на землю и править ею; в качестве знаков, подтверждающих его право на земной трон, он получил от нее ожерелье, зеркало и меч. Три этих предмета до сегодняшнего дня почитаются в Японии как символы императорской власти. Согласно японской тради­ции, все японские императоры, вплоть до ныне здравствующего, пред­ставляют собой непрерывную потомственную линию, произошедшую от божественных предков. Таким образом обосновывается священный статус японского императора в качестве потомка главных ками японской мифо­логии. Даже простые японцы считаются косвенными потомками ками, чем подчеркивается их особое происхождение, отличающее их от всех других  народов.

Подобные мифологические сообщения свидетельствуют о том, что уже в древнейшие времена существовало ясное представление о Японии как о священной стране, управляемой священной императорской особой и населенной людьми, состоящими в особых взаимоотношениях с ками. Эта сложившаяся в архаический период концепция сочетания сакрального происхождения Японских островов, японского императора и японского народа послужила основанием для возникновения специфически японской религиозной традиции. В рамках японской (как и любой другой) культуры концепция мифологического происхождения ее носителей полу­чила целый ряд толкований, начиная от буквальных и заканчивая достаточно метафорическими интерпретациями. Большинство сегодняшних японцев не разделяют веру в буквальное толкование своего божественного происхождения. Тем не менее неосознанная уверенность в особом статусе своей земли, своего народа и своей культуры продолжает жить, и символическим главой государства по-прежнему остается император. Этот комплекс древнейших японских верований и обычаев послужил тем фоном, на котором под воздействием «чужеродных» традиций происходило , формирование национального религиозного наследия на более высоком уровне организации.

 

Китайское и индийское влияние

у истоков религиозной жизни Японии находится тот неформализи-рованный комплекс обычаев, верований и обрядов, который возник еще в доисторические времена, однако японское религиозное наследие сформировалось и совершало дальнейшее развитие под тесным влия­нием относительно близко расположенного Китая и далекой Индии. Решающее значение для всего исторического развития Японии приоб­рело знакомство с китайской культурой, начавшееся в VI в. н.э.

Вплоть до этого момента культура самой Японии не относилась к числу высокоразвитых — она не знала ни письменности, ни искусства графической миниатюры, ни 'сложных философских учений, ни центра­лизованной системы правления. В то же время китайцы могли похвастаться   изобилием   достижений   в   любой   из   этих   областей: утонченной системой письменности, приспособленной к языку по­эзии и художественной прозы; разработанными формами различных видов искусств, особенно живописи (и, благодаря развитию буддизма, монументальной скульптуры); крупнейшими философскими система­ми; высокоэффективной структурой государственного управления. Для Японии было совершенно естественным перенять и усвоить большую часть достижений культуры и религии Китая в тот период, когда японские формы культуры и государственного устройства выхо­дили на более высокий уровень организации. Из этого не следует, что японцы всего лишь перенимали китайские образцы и не выработали своей собственной национальной культуры. Скорее Китай стал для Японии таким же кладезем культурных достижений, какой была для современной Европы и Соединенных Штатов культура античной  Греции и Рима.

Китай, помимо экспорта своей собственной культуры, стал также передаточным звеном в распространении культуры далекой Индии. Буд­дизм, возникший в Индии в VI в. до н.э. на основе учения Будды о просветлении, попал в Китай на заре нашей эры и с тех пор все более упрочивал там свое влияние. Буддизм практически стал уже частью китайской культуры, когда несколько веков спустя они вместе были перенесены в Японию.

Официально буддизм проник в Японию в VI в., когда правитель одного из корейских царств обратился к Японии за военной помощью, а в число даров, присланных в знак почтения к японскому императору, включил буддийские манускрипты и статуи. Поначалу, как рассказывается в «Нихонги», японцы не решались поклоняться буддийским божествам, опасаясь, что их собственные ками будут проявлять ревность по отноше­нию к другим, «чужеземным ками». Однако некоторые из них все же начали почитать привезенных будд, и когда вслед за этим разразилась сильная эпидемия, ее тут же сочли зловещим предзнаменованием. Вслед­ствие этого статуи будд удалили из святилищ — до тех пор, пока другое предзнаменование не указало, что причина эпидемии не имела никакого отношения к введению буддизма, после чего поклонение буддам возоб­новилось.

Этот древний эпизод весьма показателен для понимания процесса формирования религиозного наследия Японии. С одной стороны, чуже­земные религии, такие, как буддизм, принимались ради тех могуще­ства и благодати, которые они с собой несли. Позже ученые монахи обращались и к философским, более абстрактным аспектам буддизма, но до сегодняшнего дня основная дрля привлекательности этого вероучения заключается для японцев в присущем ему могуществе одаривать благословением людей в потоке повседневной жизни. С другой стороны, что не менее важно, вышеуказанный эпизод говорит и о том, что принятие будд и буддизма совсем не вело к отрицанию исконных религиозных традиций и культа ками. Напротив, и ками и будды одновременно стали предметами поклонения, часто соседствуя друг с другом буквально бок о бок. Это хороший пример взаимодей­ствия различных религиозных традиций, сыгравшего важнейшую роль в формировании и определившего собой структуру и способ функ­ционирования  религии  Японии.

Китайская культура оказала свое воздействие почти на все аспекты жизни Японии, но каждый раз, когда японцы заимствовали тот или иной китайский элемент, они непременно его модифицировали, с тем чтобы он лучше соответствовал требованиям японской культуры. Ярким приме­ром служит использование китайских письменных знаков при созда­нии японской письменности. При этом была сохранена собственная грамматическая структура и разработаны особые фонетические значки для связи китайских иероглифов. Японский и китайский языки различаются очень значительно в своих устных и письменных формах, причем японский сохранил все присущие ему специфические особенности. Китай был огромной моделью, на которую японцы ориентировались во многих аспектах своего развития. Даже первая долговременная столица Японии, город Нара (получивший этот статус в 710 г.), была спланирована по образцу китайской столицы того времени. Правительственный бюрократический аппарат и система рангов для служилых людей также сложились в Японии под воздействием китайских государственных учреждений и институтов. Позднее все эти китайские влияния были преобразованы или даже полностью исчезли, но все же каждый шаг исторического развития Японии того времени был отмечен печатью китайской культуры.

В области религии и философии наибольшее воздействие на развитие японской культуры оказали такие китайские учения, как конфуцианство и даосизм. Конфуцианство делало особый акцент на принципах социаль­ной гармонии, осуществляемых через систему иерархических обществен­ных отношений, в которой подчиненное лицо (например, сын) выражает покорность и преданность вышестоящему лицу (например, отцу), а вышестоящее лицо в свою очередь оказывает ему покровительство и благоволение. Семейные и коллективные связи играли в Японии значи­тельную роль задолго до появления там конфуцианства, однако новое учение представило систематизированные заповеди, вдохнувшие вторую жизнь в такие общественные добродетели, как преданность семье, готовность к взаимодействию с другими членами социальной группы, даже защита интересов государства. Учение Конфуция о том, что поддан­ные должны быть покорны своему сюзерену, еще более упрочило уважение, традиционно питаемое японцами к своему императору как главе самого почтенного в стране рода. Однако при этом японская традиция императорского престолонаследия в одном вопросе принципиаль­но отличается от китайской системы императорского правления. Японский император правит по праву наследства, перешедшего к его роду от его божественного основателя; китайская система правления строилась на принципе «мандата Неба», согласно которому Небо не только выбирает угодных ему императоров, но и смещает тех из них, чье правление ознаменовалось дурными поступками (и против которых подданные даже могут поднять мятеж). В этом фундаментальном вопросе японцы всегда были верны своим исконным традициям, отвергая идею китайцев о том, что первенство в стране может переходить от одного рода к другому⁶*. Здесь, как и во многих других случаях, японцы пришли к компромиссу, одновременно переняв у китайцев основные положения конфуцианского учения, необходимые для усиления института императорской власти, и сохранив традиционно японские представления о божественном происхо­ждении императорского рода от ками.

Влияние даосизма в Японии впервые было формально закреплено появлением ведомства предсказаний (Онъёрё), созданного японским пра­вительством по образцу китайских бюрократических структур. Оно стало официальным органом, поднявшим гадательную практику даосизма на уровень государственной политики. Основная задача этого учреждения, как в Китае, так и в Японии, заключалась в определении благопри­ятного времени для проведения различных правительственных меро­приятий, а также в истолковании добрых или дурных предзнамено­ваний, возникающих в природе (особенно всего, что относилось к необычным природным явлениям) Онъёрё появилось в Японии в начале VIII в., когда вся структура японского правительства пере­страивалась на китайский манер. Как и в ситуации с конфуцианством, проникновению даосизма в Японию способствовало наличие древних японских верований и мантических (гадательных) приемов, облегчив­ших процесс принятия основных принципов нового учения. Прекло­нение перед силами природы и населяющими ее многочисленными ками, доставшееся Японии в наследство от древнейших времен, подготовило благодатную почву для даосизма с его идеей гармонии между человеком и природой. Даже если японцы и не разработали специальной философии, позволившей бы выразить эти представле­ния в абстрактных принципах, зато они, благодаря своей практике почитания ками, сохранили реальную близость к природе. Постепен­но даосизм органично влился в общее русло японской культуры и стал частью ее религиозного наследия Китайский календарь, связан­ный с практикой даосизма, приобрел значение в синтоизме и буддиз­ме. Мастера даосской техники (хидзири), пользовавшиеся широкой популярностью, странствовали по всей стране и распространяли свои учения среди простых людей. Со временем даосские верования и обряды настолько прочно «натурализовались», что большинству япон­цев вряд ли удалось бы распознать исконно даосские черты в собственной  культуре.

Несмотря на то что Индия находится на значительном удалении от Японских островов и сами японцы начали посещать Индию относительно поздно, именно возникший в Индии буддизм оказал на формирование японского религиозного наследия самое значительное влияние среди всех остальных «чужеродных» религий. Мы уже видели, что буддизм, возник­ший в VI в. до н.э. в Индии как учение о просветлении, первоначально трансформировался под воздействием китайской культуры, а затем в VI в. н.э. через Корею попал в Японию, принеся с собой не только исконную философию просветления, но и обладавшие магическими силами обряды и ритуалы, направленные на почитание предков и поддержание благосостояния страны, а также такие развитые виды искусства, как скульптура. Буддизм, попавший в Японию, представлял собой уже не просто набор абстрактных принципов или религиозных догматов — он стал неотъемлемой частью жизни многих азиатских народов, или, другими словами, частью их цивилизации.

В Японии многие буддийские нововведения первоначально были приняты членами императорского дома и приближенными ко двору аристократами. С самого начала своего успешного распространения в Японии буддизм считался могущественным средством для достижения практических выгод, по аналогии с представлениями о традиционных ками. Силы буддийских божеств быстро слились в японском сознании с божественным статусом императорской линии и с могуществом ками. Буддизм настолько вошел в жизнь императорского двора, что его ритуалы стали использоваться в лечебных целях, в том числе и для облегчения разрешения от бремени императрицы. В начале VIII в. буддийский монах и японская императрица, следуя буддийскому обычаю, впервые в истории Японии распорядились о том, чтобы их тела после смерти были преданы кремации. Важное значение для членов двора стали приобретать буддийские ритуалы  поминовения усопших предков.

В VIII в. император повелел начать строительство своего рода нацио­нального буддийского храма, где должна была находиться статуя солнеч­ного будды. В самый важный в стране синтоистский храм в Исэ были отправлены посланцы, чтобы испросить у оракула разрешение на установ­ку изображения солнечного будды. Полученный посланцами ответ гласил, что солнечный будда и солнечная богиня Аматэрасу (которой и был посвящен этот храм в Исэ) — одно и то же. Данный пример наглядно показывает, как быстро буддизм вступил в контакт с синтоизмом и вошел в жизнь государства. Примерно в то же время, когда был возведен этот великий буддийский храм, каждая провинция Японии получила указ, повелевающий строить в ее пределах женские и мужские буддийские монастыри, где монахи и монахини могли бы изучать буддийские писания и совершать обряды на благо всей страны.

Буддизм в Японии находился под личным покровительством импера­тора и всего государства, использовавшего его в своих политических целях. Некоторых членов императорского двора привлекали доктрины и философские аспекты буддизма, но для основной части придворных и аристократов главным в буддизме были его ритуальное могущество и эстетическое богатство. Государственная поддержка, оказываемая буд­дизму, подчеркивала роль императора как просветленного буддийского правителя и помогала ему осуществлять мирное, направленное на благо страны правление.

Поскольку государство использовало буддизм как средство усиления собственной власти, оно не поощряло его распространение среди простого народа (более того, проповедь буддийского учения среди простолюдинов в то время просто запрещалась). В ранний период своего существования в Японии буддизм главным образом был достоянием императорского двора и аристократии. Все многообразие философских течений индийского буддизма попало в Японию в китайской интерпретации, но развитие собственно японского буддизма и его широкое распространение среди простого населения произошли позже.

Китайские и индийские религиозные традиции — конфуцианство, даосизм, буддизм — внесли значительный вклад в формирование японского религиозного наследия. В то же время в сфере религиозной жизни японцы сохранили верность своим исконным традициям, опирав­шимся на доисторическое культовое наследие и синтоизм, а также сумели подвергнуть специфически японской «переработке» все «чужеземные» традиции,  попавшие в Японию.

 

Расцвет японского буддизма

одной из отличительных черт истории формирования японского религиозного наследия являются быстрый расцвет и бурное распро­странение в Японии буддизма. Подобный феномен представляет собой интересный пример того, какой жизненной силой и внутрен­ней гибкостью располагал в то время буддизм, и какой способностью приспосабливаться к различным нововведениям отличалась японская культура. Индийский буддизм всегда обладал широким разнообразием различных доктрин и ритуалов, обогащавшихся еще больше благодаря тем взаимоотношениям, в которые буддизм вступал с каждой новой встретившейся на его пути культурой. Китай, Корея и Япония восприняли и передали дальше учение и ритуальную практику буд­дизма, по-своему приспосабливая его к собственной специфической культуре. Высший расцвет буддизма в Японии пришелся на период с IX по XIV столетие, во время которого зародились буддийские школы, привлекшие на свою сторону наибольшее число последовате­лей по сравнению с остальными японскими религиями.

Особенно бурно буддизм распространялся в Японии в течение двух важных периодов японской истории — Хэйан (794—1185) и Камакура (1185—1333). В хэйанский период японская культура начинает поглощать и осваивать доставшиеся ей в наследство китайские достижения с более независимых позиций. В самом начале этого периода сразу два монаха, оказавших колоссальное влияние на развитие японского буддизма, осно­вали свои собственные школы, причем оба ориентировались на китай­ские образцы и при этом находились в тесном контакте с традиционной японской культурой. Это были Кукай (774—835), получивший после смерти имя Кободайси, и Сайте (762—822), получивший после смерти имя Дэнгёдайси, — совершили в свое время путешествие в Китай, чтобы познакомить японцев с буддизмом, так сказать, «из первых рук»⁷*. Их больше привлекало китайское течение буддизма, называвшееся чжэньянь (яп. сингон), а Сайте остановил свой выбор на китайской традиции тяньтай (яп. тэндай).

Традиция чжэньянь представляет собой китайский вариант эзотериче­ской формы буддизма, сложившейся в Индии (сходная форма буддизма попала из Индии в Тибет). Эзотерической она считается потому, что концентрирует внимание своих адептов на сложных религиозных доктри­нах, церемониях и наглядных изображениях как на средствах для достижения просветления, т.е. для реализации эзотерических истин учения в своей собственной жизни. Кукай вернулся из Китая не с пустыми руками, он привез с собой тексты буддийских писаний (в китайском переводе), ритуальную утварь и секреты тайного учения о том, как путем самореализации достичь эзотерической цели буддизма. Кукай основал собственную буддийскую школу под названием Сингон на отдаленной горе Коя, что отчасти было вызвано его желанием отделить свою школу от других, более старых буддийских школ, существовавших в бывшей японской столице — городе Наре⁸*. Он также подчеркивал важность совмещения буддизма с традиционными японскими культами и почитал местных ками, живущих в горе, наравне с буддийскими божествами. Эзотерический буддизм сразу же завоевал широкую популярность при императорском дворе, особенно благодаря своим сложным ритуалам (на­пример, огненному, выжигавшему «скверну» и изгонявшему злых демо­нов). Впечатляющие воображение статуи и таинственные магические формулы, пришедшие в Японию вместе с буддизмом традиции сингон, стали достоянием всей японской культуры и почитаются большинством японцев независимо от их принадлежности к школе Сингон. Память о Кукае с любовью хранится среди японского народа, который знает его в качестве популярного литературного персонажа, героя многих тра­диционных народных легенд.

Сайте привез из Китая учение буддийской традиции тяньтай, которое он продолжил в основанной им в Японии школе под названием Тэндай. Учение Тэндай основывается главным образом на тексте «Сутры Лотоса», используя ее положения для объединения всехостальных аспектов буддизма в величественную картину, обосновы­вающую единство всего сущего. «Сутра Лотоса», один из самых известных во всей Восточной Азии буддийских текстов, обладает высокой популярностью среди самых широких слоев населения бла­годаря своим легко воспринимаемым притчам, главная идея которых заключается в том, что каждый человек способен достичь просветле­ния при помощи несложных ритуальных действий. Другой важный аспект практики школы Тэндай — вера в буддийское божество по имени Амида, рассматриваемая как акт благочестивого очищения. Сайте разместил главный центр своей школы на горе Хиэй, около города Киото, новой столицы страны после перемещения ее из Нары в 794 г. Он тесно связывал свою веру с культом ками этой горы. Хиэй стала центром обучения и занятий медитацией. Эта школа и ее центр, расположенный на горе, были важнейшим источником вдохновения для появления других течений, занимавшихся распространением и популяризацией  буддизма в Японии.

В период Камакура (1185—1333) реальная власть в стране из рук императорского двора и родовой аристократии попала к военному диктатору и его воинам-дружинникам, имевшим свою ставку в городе Камакура. В это время крупные феодалы силой оружия отстаивали право владеть собственными землями и стремились захватить новые, по всей стране шла война и воцарилась атмосфера нестабильности, отразившая­ся на развитии всей культуры, в том числе и на религии. Три новые буддийские школы, появившиеся в этот период, направляли свою деятель­ность на помощь в преодолении всеобщего чувства неуверенности, полагаясь в этом на несложные методики верований и обрядов и на широкие контакты с простыми людьми. Этими новыми школами были. «Чистая Земля», Нитирэн и Дзэн. Их основатели изучали буддизм в центре школы Тэндай на горе Хиэй, но развили различные аспекты буддийской религии в самостоятельные крупные учения.

Буддийское учение «Чистой Земли» развилось в Китае на основе культа буддийского божества Амитабхи (яп. Амида), которое обладало властью даровать человеку после смерти рождение в небесном раю, или в «Чистой Земле», принадлежащем этому божеству. Подобная вера в могущество Амида бытовала в Японии и раньше, но лишь когда буддийский монах по имени Хонэн (1133—1212) положил ее в основу своего учения, она превратилась в самостоятельную традицию. Хонэн выдвинул на первый план значение веры в Амида и обратился к народу с проповедью этого простого средства, позволяющего использовать могу­щество буддийского божества, чтобы переродиться в области «чистой земли» (концепция, значительно отличающаяся от других представлений о «просветлении»). Путем повторения слов «наму Амида буцу» человек призывает Амида и находит в нем прибежище; в народных представлениях это означает поместить свою веру в Амида. Эта фраза настолько коротка, что повторять ее может кто угодно, даже выполняя какую-нибудь работу. Позже среди лидеров школы возникли разногласия в том, заключается ли сила этой фразы просто в беспрерывном ее повторении или в одном-единственном повторении, но произнесенном с полной верой в смысл высказывания. Однако, несмотря на все эти теоретические расхождения, вера в будду Амида приобрела широкую популярность среди простых людей.

Местные отделения школы «Чистой Земли» превратились в силь­ные   приходские   церковные   организации,   а   их   священники   стали первыми за всю историю буддизма женатыми священнослужителями (формально все буддийское духовенство придерживалось обета без­брачия). Это был важный шаг на пути к развитию «домашнего буддизма» в Японии, т.е. такой формы церковной организации, при которой семейные священники управляют местными храмами (что становится почти что семейной профессией, передаваемой по наследству), — модели, которой в конце концов стали следовать все буддийские секты в Японии. В развитии «домашнего буддизма» наглядно отразилась традиционная роль семьи в японской культуре.

Школа Нитирэн получила название по имени своего основателя, монаха Нитирэна (1222—1281), бывшего одной из самых сильных лично­стей в истории формирования японского религиозного наследия. Обьявив «Сутру Лотоса» воплощением абсолютной истины, он всю свою жизнь прожил в соответствии с этой концепцией. Нитирэн отрицал истинность учений всех остальных буддийских школ и призывал правительство изгнать их из Японии, чтобы построить новое государство на основе единственно истинного учения «Сутры Лотоса». Предложенная Нширэном методика исповедования веры в «Сутру Лотоса» заключалась в повто­рении слов «наму Мё хо рэнгэ кё» («я верю в «Сутру Лотоса»). Это действие может не только избавить каждого человека от всех его земных проблем, но также послужить на благо японскому государству. Секты, возникшие на основе учения школы Нитирэн, являются самыми националистическими во всем японском буддизме, являя наглядный пример того, как универсальное буддийское учение может послужить средством для выражения крайнего национализма. Учение школы Нитирэн претендует на собственную исключительность (отри­цая все остальные формы буддизма), а агрессивный стиль миссионер­ской деятельности самого Нитирэна (в этом смысле иногда сравни­ваемый с деятельностью Армии Спасения на Западе) стал примером для недавно появившихся так называемых «новых религий», таких, как,  например,  Сока-гаккай.

Дзэн представляет собой направление буддизма, делающее акцент на занятиях медитацией, которое еще в Китае оформилось в самостоятельную традицию (называющуюся на китайском языке «чань»). Некоторые виды буддийской медитации практиковались в Японии и раньше, но в самостоятельное учение Дзэн превратился лишь после того, как Эйсай (1141—1215) и Догэн (1200—1253) совершили путеше­ствия в Китай. Учение Дзэн провозглашало себя наследником той медитативной практики, при помощи которой Будда достиг просвет­ления, однако на его становление оказали влияние и идеалы даосизма (например, любовь к природе). Еще в Китае последователи традиции Дзэн разработали строго регламентированную технику медитации. В соответствии с ней дзэнские монахи сидят по нескольку часов в день в специальном зале для медитации, проводя таким образом месяцы и даже годы в ожидании того, пока каждый монах не достигнет просветления. Эйсай и Догэн привезли из Китая различные методики такой медитации. Каждый из наставников школы Дзэн помимо этого привез с собой в Японию еще не Виданные там образцы китайской культуры, что не меньше, чем техника медитации, привлекало в школу представителей правящих классов. Постепенно суровая дзэнская медитация наряду с другими формами ритуального поклонения и поминальных обрядов стала широко популярна среди японского военного сословия. Распространение дзэнского учения среди простого народа происходило в основном благодаря имевшимся в его практике поми­нальным ритуалам, посвященным усопшим членам семьи. Присущая этому учению концепция внезапного просветления, попав в Японию и смешавшись там с исконной тягой японцев к природе, преобразо­валась таким образом, что само просветление, или пробуждение, стало интерпретироваться как знание собственного сердца и пребывание в гармонии с природой. Дзэнское мировосприятие, основанное на присущем ему видении внутренней сущности вещей и ставшее стилем жизни, настолько прочно вошло в японскую культуру, пронизав буквально все ее аспекты — от изобразительных искусств до боевых, что порой его отождествляют с японским духом вообще. В настоящее время учение Дзэн стало весьма популярно на Западе в качестве методики дисциплинирования ума и тела на пути к более просветлен­ной,  более мирной и спокойной жизни.

Появление новых буддийских школ — от Сингон и Тэндай в период Хэйан до «Чистой Земли», Нитирэн и Дзэн в период Камакура — наглядно свидетельствует о том, насколько значительное влияние на формирование религиозного наследия Японии имел буддизм. Тем не менее сам процесс возникновения этих школ и адаптации пришедших с ними учений демонстрирует те черты японской культуры, которые позволяли ей принимать чужеродные традиции и придавать им характерно японский  облик.

Каждый раз, что бы ни заимствовала Япония, результат бывал одинаков: новое принималось и приспосабливалось к старому. Когда-то буддизм тоже был для Японии «чужеземным» нововведением, но и он быстро «натурализовался», породив на свет феномен под названием «японский   буддизм».

 

Религиозная жизнь в средние века

в период с XIVпо  XVIII век формирование японского религиозного наследия продолжает осуществляться сразу в нескольких направлени­ях. В рамках старых буддийских школ начали возникать многочислен­ные, соперничавшие друг с другом фракции (секты), распространяв­шие свое влияние на большую часть территории Японских островов. Реагируя на растущее значение буддизма, синтоизм детализировал и усложнил храмовую организацию, приступил к выработке собствен­ного систематического учения. На исходе средневековья в Японии появилось новое «чужеродное» вероучение — христианство, пережив­шее там краткий период расцвета, перед тем как на него повсеместно был наложен запрет. На основе конфуцианской традиции сложилось сильное феодальное общество.

Религия синто выросла на основе древних религиозных воззрений японцев, особенно того комплекса верований и обрядов, который был связан с культом ками, но при этом синтоизм достаточно свободно впитывал в себя китайские и буддийские влияния. Постепенно синтоизм объединил в своем учении этические положения конфуцианства, магиче­ский календарь и связанные с ним верования даосизма, а также фило­софские концепции и обрядовую практику буддистов. Как и во всех остальных случаях с заимствованиями, совершенными японской куль-турой, синтоизм, воспользовавшись этими иноземными элементами для выработки развитого учения, сумел сохранить собственный ори­гинальный характер.

Наиболее значительный вклад как в теорию, так и в практику синтоизма внес буддизм. Самым ярким примером его влияния на теоретическом уровне можно считать идею о том, что буддийские божества и ками являются своего рода двойниками, как бы двумя сторонами одной медали. Подобными идеями характеризуется разви­тие буддизма на территории всей Юго-Восточной и Восточной Азии, буддизм всегда стремился скорее смешиваться с другими религиями и почитать местных богов, чем вытеснять их божествами собственного пантеона и вообще отвергать чуждые ему культы. Японские мыслите­ли-буддисты, используя теории китайского буддизма, разработали собственную концепцию, согласно которой буддийские божества пред­ставляют собой изначальную сущность реальной действительности, а ками являются видимыми «следами», или земными двойниками, этой изначальной сущности. Согласно данной концепции японских будди­стов, буддийские божества считаются более первичной, или высшей, реальностью. Однако по мере того, как синтоистские ученые начали разрабатывать собственные системы теоретических воззрений, заимст­вуя для этого отдельные положения других вероучений, они стали выдвигать на первый план первичную ценность синтоизма. К числу произведенных ими изменений относится, в частности, перестановка местами понятий, составляющих основу теории двойников: приверженцы синтоизма объявили ками изначальной реальной сущностью, а буддийские божества, согласно их взглядам, стали «следами» двойниками ками в этом мире. Появление подобных воззрений явилось важным прецедентом в процессе утверждения синтоистскими священниками и мыслителями своих позиций в структуре японской религиозной жизни и японского общества.

Для большинства простых людей взаимодействие синтоизма и буддиз­ма большее значение приобретало на конкретном уровне ритуальной практики, отправляемой в местных синтоистских святилищах. Взаимодей­ствие это было настолько полным, что наряду с ками там почитались изображения буддийских божеств, а сами синтоистские святилища и буддийские храмы строились так близко друг от друга, что становились частями одного религиозного комплекса. Простые люди возносили свои молитвы одновременно и ками и буддам и, по всей видимости, не обременяли себя сомнениями по поводу тонких различий между буддий­ской и синтоистской версиями теории двойников. Две этих религии оказались взаимосвязанными вплоть до того, что синтоистские молитвы (норито) провозглашались перед изображениями буддийских божеств, а буддийские священные тексты читались перед объектами поклонения религии синто. Подобная практика слияния буддизма и синтоизма распространилась по всей Японии, проникнув, вслед за строительством синтоистских святилищ, в самые отдаленные уголки страны. Порой даже одни и те же священники отправляли ритуалы как перед буддийскими, так и перед синтоистскими алтарями, хотя вообще буддийское духовенство занимало более значительное положение в обществе. Но постепенно синтоистские священнослужители и ученые начали направлять свою деятельность к тому, чтобы упрочить роль синтоизма в жизни страны.

Смешение буддизма и синтоизма наглядно показывает, как чуже­родная религия постепенно становилась частью собственно японского религиозного наследия. Христианство проникло в Японию значительно позже буддизма, но вплоть до сегодняшнего дня оно остается для многих японцев «чужой» религией. Святой Франциск Ксавье, достиг­ший в 1549 г. японских берегов на португальском торговом судне, стал первым в Японии проповедником христианства (римского католи­цизма). Несмотря на значительные расхождения между католицизмом и религиями Японии, христианство сумело добиться на островах краткого, но значительного успеха, прежде чем, спустя приблизитель­но сто лет, оно было там повсеместно запрещено. Так называемое «христианское столетие» являет нам хороший пример встречи двух различных религиозных и  культурных традиций.

Основные принципы, на которых строятся христианское и японское мировоззрения и обрядовая практика, совершенно различны. Христиан­ство основывается на вере в одного истинного Бога, который единственно достоин поклонения, в то время как японцы исповедуют культ многочис­ленных местных ками (богов) и разнообразных буддийских божеств и оказывают им подобающие почести. Христианство претендует на исклю­чительное внимание своих приверженцев, не допуская их участия в ритуалах ни одной ни другой религии, в Японии участие человека (или целой семьи) в культовой практике сразу нескольких религий является самым обычным делом. Эти и другие важнейшие расхождения между христианской религией и религиями Японии не оставляли, казалось, католицизму никакого шанса на то, что он сумеет получить в Японии хоть какое-то распространение, однако миссионерам-католикам удалось преодо­леть все трудности, чтобы обратить в новую веру небольшое количество японских жителей за относительно короткий срок.

Одним из политических факторов, первоначально оказавших опреде­ленную поддержку делу распространения католического учения в Япо­нии, стали попытки японского правительства ограничить влияние круп­ных буддийских организаций (таких, как монастырский комплекс на горе Хиэй): государство, по-видимому, допустило в страну христианских миссионеров как силу, способную противостоять авторитету буддистов. Постепенно правительство обрело полный контроль над буддизмом в стране и стало с подозрением относиться к политическим мотивам деятельности миссионеров-католиков, среди которых были одни европей­цы. Японские правители опасались также, что если японцы-христиане будут преданы иноземным католическим священникам и иноземному Богу, то они могут выступить на стороне европейцев против Японии в случае войны. Поэтому в начале XVII в. японское правительство начало преследовать христиан и к 1640 г. добилось полного исчезновения христианских миссионеров и христианского учения с территории Япон­ских островов.

Полный запрет христианства был усилен государственными мероприя­тиями, оказавшими долговременное влияние на формирование внутренней структуры религиозного наследия Японии. Для того чтобы убедиться, что в стране не осталось христиан, правительство распорядилось об обязательной приписке каждой семьи к близлежащему буддийскому храму, куда следовало также сообщать о всех рождениях, свадьбах, смертях и переменах адреса, имевших место среди прихожан этого храма. Семейная привязанность к определенному буддийскому храму стала наследственной традицией: в этих местных храмах совершались обряды похорон и поминовения усопших членов семьи.

Объединением Японии в централизованное феодальное государст­во, обретением влияния над могущественными буддийскими храмамии искоренением христианства занимались военные правители из рода Токугава. Период Токугава (1600—1867) характеризуется усилением центральной власти и укреплением политической стабильности в стране, из которой почти полностью были вытеснены иностранные влияния. Феодальное государство, возглавляемое родом Токугава, дер­жало под контролем большую часть жизни страны и использовало местные буддийские храмы практически как конторы по переписи населения, ставившие на учет каждую семью.

Токугавское правительство также отводило важную роль конфуциан­скому учению для обоснования иерархии общества, состоявшего из четырех классов: высшим классом считались военные, затем следовали крестьяне, после них — ремесленники, а в самом низу этой лестницы находились торговцы⁹*. Высшее положение военных объяснялось их ролью защитников государства, относительно высокое положение крестьян было связано с тем, что они производили основное богатство страны (рис и другие продукты сельского хозяйства), за счет которого существовало все общество. Ремесленники шли следом, так как обеспечивали общество различными услугами; торговцы считались самым низшим сословием, поскольку они жили за счет благосостояния других людей и не произ­водили сами ни товаров, ни услуг.

Философское обоснование такой системы государственного правления базировалось на нескольких основных идеях конфуцианского учения, утверждавших преимущество экономики, основанной на сельскохозяйст­венном производстве, настаивавших на незыблемости существующей ие­рархии общества, в котором практически отсутствует вертикальная соци­альная мобильность, а также подчеркивавших обязанность каждого чело­века достойно трудиться в рамках занятий, приличествующих его сосло­вию, ради процветания всего общества. Особый акцент ставился на покорности младших тем, кто занимает более высокое положение, и на преданности всех членов общества своему правительству. Хотя происхо­ждение некоторых из этих концепций действительно связано с именами Конфуция и его последователей, в Японии они смешались с исконно японскими жизненными воззрениями и моральными установками.

В течение периода Токугава в Японии сложилась целостная система жизненной философии, согласно которой люди чувствовали себя обязан­ными окружающей их природе и населяющим ее ками за проистекающую от них благодать, относились с благодарной преданностью к родителям и предкам за полученный от них дар жизни и выражали покорность своим политическим правителям. Подобно любой другой социальной или поли­тической системе, японское общество знало злоупотребления, и время от времени крестьяне или горожане выражали протест против социальных притеснений. Однако их лидеры не ставили перед собой революционных задач по свержению существующего правительства и упразднению всего комплекса жизненных воззрений. Япония стала свидетельницей многих перемен, произошедших со времен правления рода Токугава (которое окончилось в 1867 г.), однако большинство духовных ценностей, выра­ботанных в этот период, продолжают оказывать свое влияние на жизнь японского общества и сегодня.

 

Религиозное наследие Японии входит в современный мир

два ключевых момента недавнего исторического прошлого Японии обозначили ту границу, которая отделила прежнюю Японию и ее религиозные традиции от Японии и японского религиозного наследия современного периода. Первым из них стали падение в 1867 г. феодальной системы и начало деятельности национального правитель­ства, сформированного в период Мэйдзи (1868—1912); вторым яви­лось окончание второй мировой войны, вслед за которым в Японии наступил расцвет различных демократических свобод. Религия помог­ла японцам осуществить все эти драматические перемены в жизни страны и в свою очередь испытала на себе влияние этих перемен.

Эпоха Мэйдзи знаменует собой конец более чем двухсотлетней относительно полной изоляции Японии от всего окружающего мира, существовавшей при токугавском режиме. По причине изменения внут­ренних условий в стране (особенно возрастания значения торговли по сравнению с земледелием) феодальная система правления все более ослабевала, а зарубежные силы все более настойчиво требовали «открытия» Японии для внешней торговли. В конце концов феодальные формы правления были упразднены и заменены национальным правительством, символическим главой которого стал император, власть перешла к правительственному органу парламентского типа. Одним из результатов смены системы правления стало начало политических и торговых отноше­ний Японии с другими странами.

Главной опорой нового правительства стал синтоизм, который в течение многих веков пытался утвердить себя в качестве основы нацио­нальной государственности Со времен средневековья синтоизм настаивал на том, что истинно национальным духовным наследием Японии является культ ками, а не чужеземных буддийских божеств, а подлинный правитель Японии — император, а не военный диктатор. Даже традиция изучения китайского конфуцианства, благодаря ее ориентации на искушенность в области классической словесности, приверженцами синтоизма была обра­щена на поощрение изучения древних летописно-мифологических сводов «Кодзики» и «Нихонги», а также других текстов мифологического и исторического характера, почитаемых синтоистской религией. В сложной последовательности событий японской истории, направлявших страну по пути от эпохи феодализма к современному миру, синтоизм стал силой, способствовавшей образованию в 1868 г нового правительства и влиявшей на политику этого правительства в последующие десятилетия

В процессе образования новых форм государственного правления старые, феодальные формы — власть крупных землевладельцев, их территориальные владения и армии и сама классовая система общества — были упразднены. Вследствие этого, все японцы были признаны гражда­нами Японии, как национального государства,  и были учреждены новые государственные институты: национальная система налогообложения, на­циональная армия, находящиеся под контролем центрального правитель­ства провинции (административно-территориальные единицы, напоминаю­щие штаты), национальный парламент и кабинет министров, обла­дающие реальной властью. Общим результатом всех этих перемен стали падение влияния буддизма, который ассоциировался в сознании населения с феодальными формами правления, и возрастание значе­ния синтоизма, который поддерживал возникновение нового прави­тельства и способствовал усилению роли империи.

Семьи больше не были обязаны приписываться к буддийским храмам, а сами храмы даже подверглись некоторым гонениям. Однако буддизм уже так прочно вошел в жизнь японцев, что все гонения вскоре прекратились сами собой. Официальная идеология, обосновы­вая необходимость формирования нового правительства, объявляла, в частности, о «восстановлении» в правах императора как истинного правителя страны и синтоизма как подлинного национального насле­дия Японии. Однако осуществить эти заявления на практике оказа­лось весьма сложно. Император являлся очень важным символом государственности, способным сплотить вокруг себя нацию, но реаль­ной власти он почти не имел. Синтоизм, несмотря на многочислен­ные попытки сделать его главной характерной чертой нового правле­ния, постепенно стал скорее идеологической основой официального патриотизма, чем действительно государственной религией.

Одним из факторов, способствовавших установлению относительной религиозной свободы в стране, стала реакция западных стран на политику нового правительства по отношению к христианству. В самом начале эпохи Мэйдзи, в 1868 г., когда запрет на исповедание христианства не был официально подтвержден, оказалось, что некоторые японские семьи уже более двухсот лет продолжали втайне хранить верность христианскому учению. Эти тайные христиане были жестоко наказаны официальными властями, о чем сразу же стало известно на Западе. Поэтому, когда представители японского правительства отправились в путешествие по западным странам¹⁰* с целью ознакомиться с их общественными и политическими порядками и завязать с ними более тесные связи, их встретили там весьма враждебно, что объяснялось недавними репрессиями японского правительства против собственных граждан, оказавшихся хри­стианами. Этот случай убедил правительство Японии в необходимости официально снять запрет на исповедание христианства в стране, что и было сделано в 1873 г.; в 1889 г. в конституцию эпохи Мэйдзи была включена следующая статья. «Японские подданные в пределах, не нано­сящих ущерба миру и порядку и не противоречащих их долгу подданных, могут пользоваться свободой вероисповедания». Однако вплоть до 1945 г. эта формальная свобода вероисповедания всячески ущемлялась постанов­лениями правительства и действиями полиции. Все же изменения прави­тельственной политики позволили христианству официально вернуться в Японию через посредство миссионеров: католиков и (впервые в истории Японии) протестантов. Христианство приобрело в Японии небольшое количество неофитов и совершило ряд значительных вкладов в развитие японского общества, особенно в области образования и общественной благотворительности. Но начиная с 1890 г., с ростом националисти­ческих настроений в стране, сопровождавших японо-китайскую (1894—1895) и русско-японскую (1904—1905) войны, японцы большее внимание начали уделять своим исконным традициям, и количество новообращенных христиан перестало быть сколько-нибудь значитель­ным.

Эпоха Мэйдзи характеризуется бурными переменами в японском обществе, в том числе и появлением новых религиозных движений, которые стали возникать еще в конце периода Токугава (1600—1867). «Новые религии» продолжали появляться в течение периода Мэйдзии в последующие годы, привлекая все большее число новых сторон­ников, несмотря на все попытки правительства воспрепятствовать их возникновению и подавить уже имеющиеся движения. Начиная с 20-х годов и вплоть до окончания второй мировой войны в японском обществе и японской политике безраздельно господствовали национа­листические настроения, и то же самое происходило в религиозной сфере. Хотя официально конституция эпохи Мэйдзи объявляла о свободе вероисповедания, реальная правительственная политика ос­тавляла мало места для свободного выбора религии гражданами стра­ны.

Правительство объявило, что отныне синтоизм лишается статуса религии и становится культом национального патриотизма, в рамках которого ритуал почитания императора и его божественных предков, отправляемый в синтоистских святилищах, стал рассматриваться в качестве гражданского долга всех граждан страны; например, школьники должны были в обязательном порядке посещать синтоистские святилища и отдавать там «дань уважения» божественным основателям Японии. Многие синтоистские святилища и священнослужители открыто получали субси­дии от государства. Был принят специальный закон, запрещавший проповедь в школах любых религий (таких, как буддизм и христианство), однако был введен обязательный предмет под названием «национальная этика» — смесь синтоистских и конфуцианских идей, обосновывавшая священный характер японского народа и государства тем, что они были произведены на свет ками, и в качестве главной этической заповеди предписывавшая каждому японцу выражать верноподданнические чувства по отношению к императору и правительству страны. Подобная идеология способствовала объединению и мобилизации японского населения при подготовке и во время второй мировой войны. На переднем плане всей этой идеологической кампании находился синтоизм, однако в поддержку националистических и милитаристских устремлений в характерном един­стве с синтоизмом выступали также буддизм и даже японское христиан­ство.

Окончание второй мировой войны в 1945 г. было отмечено не только военным поражением Японии и крахом национального правительства, но также и значительными переменами в религиозной жизни страны. Оккупация союзников (1945—1952), возглавляемая Соединенными Шта­тами, способствовала принятию новой конституции, предоставлявшей жителям страны большие политические и индивидуальные свободы, в том числе и полную свободу вероисповедания. Синтоизм был лишен своего исключительного положения; официально правительство больше не имело права поддерживать или подвергать притеснениям какую-либо религию в стране, а обязательное преподавание «национальной этики» в школах было прекращено даже без официальных распоряжений на этот счет. Все религии отныне могли существовать свободно (в том числе и синтоизм), поддерживаемые добровольными объединениями верующих, не принуж­даемых к этому государством, которое также не имело права оказывать ни одной из религий финансовую помощь. Однако осуществление на практике принципа отделения церкви от государства для многих совре­менных стран является слишком деликатным вопросом; не решена эта проблема до сих пор и в Японии. Например, император является символической фигурой, олицетворяющей нацию; его участие в ключевых ритуалах синтоизма было определено как его «частное» дело. Однако при этом император содержится за государственный счет, не означает ли это, что государство тем самым оказывает финансовую поддержку синто­изму?

Два других спорных момента в вопросе отделения религии от государства касаются содержания храма в Исэ и храма Ясукуни. Великий храм в Исэ считается наиболее важным синтоистским святилищем всей японской нации в целом, поскольку, согласно традиции, в этом храме почитается солнечная богиня Аматэрасу (родоначальница император­ской династии). Храмом Ясукуни называется специальное святилище в Токио, где воздаются почести всем павшим на полях сражений. После окончания второй мировой войны государственные субсидии этим храмам были прекращены под предлогом того, что государство не имеет права оказывать финансовую помощь ни одной из религий. Однако в настоящее время многие японцы добиваются изменения конституции в этом пункте, мотивируя это тем, что данные храмы являются национальным достоянием страны и вполне заслуживают государственной поддержки (подобно могиле Неизвестного солдата в Арлингтоне, Вирджиния); в то же время находятся и те, кто считает, что возобновление государственной помощи этим синтоистским храмам будет означать также и возрождение национа­листических и милитаристских устремлений, втянувших Японию во вторую мировую войну. По этому вопросу в Японии до сих пор ведутся горячие споры.

Но больше всего синтоизм пострадал от общей деморализации японцев, наступившей после поражения Японии во второй мировой войне. Многие из них прекратили посещать синтоистские святилища и совершать в них приношения. Определенное влияние на упадок синтоизма оказали и те постепенные изменения, которые имели место в Японии на протяжении последнего столетия. Прежде всего это касается смены деревенского, аграрного жизненного уклада более урбанистским и индустриальным, в котором главное место занимают экономические и другие «материальные» вопросы. Эти изменения и связанная с ними высокая степень подвиж­ности населения и стали теми факторами, которые отвратили людей от участия в местных календарных праздниках и от посещения синтоистских святилищ. Тем не менее синтоизм по-прежнему живет в сердцах многих людей, которые продолжают верить в ками, справлять  земледельческие и городские праздники и ощущать божественную благодать, ниспосланную японскому народу.

Буддизм также сыграл свою роль в деле пропаганды милитаризма, однако он не так тесно связывался в сознании людей с войной и с поражением, как синтоизм. Кроме того, в отличие от синтоизма, высокая подвижность населения не оказала на буддизм такого сильного влияния. Финансовая основа буддизма также пострадала в гораздо меньшей степени, поскольку она складывалась в основном из платы за проведение похорон­ных и поминальных ритуалов в честь умерших предков, выплачиваемой членами каждой семьи в один и тот же храм из поколения в поколение. Наследственного обычая принадлежности к приходскому буддийскому храму придерживалось большее количество японских семей, чем традиции посещения местного синтоистского святилища (которым в этом случае становился храм, расположенный вблизи от дома данной семьи). Похожим образом строилась и домашняя культовая практика, особенно в городских квартирах: обычно в них устанавливался не синтоистский алтарь, а буддийский, предназначенный для поминовения душ усопших предков. Одна из причин такой приверженности буддизму заключалась в сильном чувстве преданности своей семье, которое находило выход в обрядах почитания предков, совершаемых перед домашним буддийским алта­рем. Но в общем послевоенные земельные реформы правительства основательно затронули интересы как крупных буддийских, так и синтоистских храмов, доходы которых поступали со сдаваемых ими в аренду земель, поскольку, согласно этим реформам, все крупные землевладения, включая собственность храмов и святилищ, были распределены между обрабатывавшими их арендаторами.

Сильнее других религий во время войны пострадало христианство, так как большинство христиан и христианских церквей были сосредоточены в крупных городах, подвергавшихся интенсивным воздушным налетам. По окончании войны число прихожан христианских церквей несколько увеличилось, но все же христиане до сих пор составляют менее 1% населения Японии.

Одним из главных результатов предоставления полной свободы веро­исповедания в послевоенный период стал расцвет многих так называемых «новых религий» (например, Тэнрикё и Сока-гаккай), которые до 1945 г. подвергались многочисленным гонениям. Возникли сотни, даже тысячи новых движений; одни исчезли сами собой, вторые не вышли за пределы малочисленных групп, число последователей третьих насчитывает сотни тысяч, даже миллионы человек. Сегодня картина религиозной жизни Японии представляет собой смешение старого и нового. Часть старых традиций, наподобие культа ками, восходит к очень древним временам, другие, такие, как обряды и верования «новых религий», являются относительно молодыми (в главе 50 мы еще вернемся к тем важным переменам, которые пережило религиозное наследие Японии в процессе своего исторического формирования, а также к тому влиянию, которое «новые религии» оказали на расцвет религиозной жизни современной Японии).

Данный исторический обзор формирования японского религиозного наследия продемонстрировал нам то, каким образом разнообразные религиозные традиции в Японии возникали, обретали присущую им форму и вступали во взаимодействие друг с другом, образуя тем самым «единый священный Путь». Проследив за ходом этого развития, мы встретились одновременно и с преемственностью, и с ее отсутствием в рамках исторической панорамы этого священного Пути. Так, в той части японского религиозного наследия, которая связана с культом ками, современные ритуалы олицетворяют собой прямую преемственную связь с теми, что восходят еще к доисторическим временам, и все же они в свое время подверглись смешению с другими традициями, например с буддийской обрядностью. История развития японского буддизма также включает в себя сразу и неразрывность традиций, и ее отсутствие. Когда буддизм впервые проник в Японию, он был иноземной религией, столкнувшейся с исконно японской культурой, и, следова­тельно, никаких связей с историей Японии еще не имел. Но по мере того как он этой культурой впитывался (став источником благодати для всего государства в целом и предоставив поминальный ритуал культу семейных предков), буддизм стал неразрывной частью собст­венно японского духовного наследия.

Этот исторический обзор также помог нам выявить те общие черты, которые религиозное наследие Японии разделяет с другими религиями мира, и черты, характерные только для него. Например, во всем мире религиозная практика связана с заботой о ритуальном очищении и о совершении обрядов, предназначенных для успокоения духов усопших предков, и Япония не представляет здесь исключения. Однако именно в Японии значение ритуальной чистоты и культа предков поднято на неизвестную другим религиям высоту. Очищение в Японии является не просто подготовкой к совершению других ритуалов, оно практически олицетворяет собой священное состояние, покойные члены семьи в Японии почитаются настолько, что их вполне можно счесть за подателей сакрального могущества. Это лишь одна из характерных сторон японского религиозного наследия, историю развития которого мы проследили в данной главе. Для того чтобы увидеть специфические черты японского священного Пути более отчетливо, от исторической перспективы, оказав­шейся в центре внимания этой главы, мы перейдем теперь к взгляду на внутреннюю структуру религиозного наследия Японии, это и станет темой нашего дальнейшего исследования.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. Религиозные традиции Японии. Множество дорог, ведущих по одному священному Пути. 45 Введение: Япония и японское религиозное наследие

46 Историческое формирование японского религиозного наследия

47 Мир сакрального