Человек в больнице "пациент", "терпящий", это пассивное слово; "грешник" - слово активное. Если человек хочет избавиться от грип­па, он может "потерпеть", побыть пациентом. Если он хочет изба­виться от лжи, он должен стать нетерпимым - нетерпимым ко лжи.

Г. К. Честертон⁴²⁴

 

Что же значит происшедшее на Соборе?

За его решением действительно стоят "многовековые традиции нашей Церкви". Во все века долгом Церкви было соизмерять религиозные доктрины, время от времени воз­никающие близ церковных стен, с изначала преданным ей апостольским учением. Церковь не судит чужих, но она не может молчать, когда под ее именем, под именем христи­анства перевирают и попирают святыни ее веры. Если пред­принята попытка от имени Евангелия, от имени апостоль­ской Церкви распространять взгляды, с апостольским пре­данием несовместимые, Церковь должна предупредить людей, дорожащих Христовой вестью, о подделке. Это не просто "право" Церкви, но ее прямой долг...

Не первый раз в своей истории Церковь встречается с подделками. Уже апостолам приходилось отстаивать пол­ноту и чистоту Евангельской веры от оккультных интер­претаций Благой вести. И мужам апостольским, и апологетам и первым учителям Церкви надо было противосто­ять усилиям языческого мира перекроить Евангелие на свой лад. О способе оккультной проповеди, не изменившемся с тех пор, уже в конце первого века говорит св. Игнатий Богоносец: "К яду своего учения еретики примешивают Иисуса Христа, чем и приобретают себе доверие: но они подают смертную отраву в подслащенном вине. Не знаю­щий охотно принимает ее, и вместе с пагубным удоволь­ствием принимает смерть" (К Траллийцам). И в том же первом, апостольском веке, не о нашем ли времени сказано апостолом Павлом: "будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к мифам (2 Тим. 4, 3-4)?

В последние годы в "домах культуры", в библиотеках, на стадионах, на телеэкранах и в школах нескончаемой чередой стали сменять друг друга колдуны, "эзотерики", оккультисты, "контактеры с Космосом", лже-христы и "целители". Столь агрессивного, самоуверенного и лукаво­го язычества никогда не знала Русь - даже в дохристиан­ский период своей истории. Но самое недостойное - что это темное наступление прикрывается христианскими тер­минами и заверениями в том, что все, совершаемое ими, вполне согласуется с Евангелием и едва ли не благословля­ется Церковью. Пользуясь религиозной безграмотностью людей, выросших в атеистическом обществе, проповедни­ки язычества выдают себя за распространителей христи­анских взглядов.

Чтобы каждый человек в условиях свободы совести и религиозного многообразия, характерных для современно­го общества, мог действительно свободно, с сознанием су­щества дела сделать выбор своей собственной веры, он дол­жен знать о том, что христианство и оккультизм несовме­стимы. Стремясь помочь людям в обретении истинно сво­бодного образа действия и видя попытки использовать ав­торитет православия для проповеди языческих доктрин, Архиерейский Собор, следуя апостольской традиции, зас­видетельствовал: люди, разделяющие неоязыческие учения теософов и оккультистов, пропагандирующие их и способ­ствующие их распространению, отлучили себя от едино­мыслия с Православной Церковью.

Сторонники Агни Йоги высказали свое возмущение тем, что кто-то посчитал возможным выразить несогласие с ними. Пресса обрадовалась еще одному поводу поговорить о "нетерпимости" православия и о его "ретроградности".

Язвительность не вполне грамотных журналистов по­нятна. Непонятно - почему сами рериховские иерархи сделали изумленное лицо. Им-то должно быть известно, что само теософское сообщество предусматривает возмож­ность отлучения от общения с собой. "Лишение благосло­вения есть акт древнейшего Патриархата. Он далек от дальнейших проклятий. Проклятие является уже продуктом невежества, но древнейший акт предусматривал наруше­ние связи с Иерархией. Связь с Иерархией есть настоящее благословение со всеми последствиями" (Напутствие вож­дю. 153). Или: "Если Вы допустите к себе общение лично­стей вредительских, то неизбежны тяжкие последствия"⁴²⁵. Кстати, кто такие "вредительские личности", поясняется в другом письме: "Не думаю, что можно было бы ожидать что-либо продуктивное и даже полезное от религиозного кружка, в который вошли бы церковно настроенные"⁴²⁶. "У Нас считается полезнее отделить опасного спутника, нежели нарушить весь караван"⁴²⁷. "Могут быть лжеком­мунисты: их надо отделять, как заразу сифилиса" (Общи­на. 178). Или: "Возможно ли в настоящее время объедине­ние всех разбросанных оккультных организаций? Объеди­нение требует полное признание единства Иерархического Начала, следовательно, и совершенную преданность, кото­рая учит нас, прежде всего, распознаванию ликов. Но хао­тическое смешение самых разнородных элементов, только потому, что они наклеили себе ярлык "оккультизма", не­допустимо. Можно и должно терпимо относиться к редким доброкачественным группировкам, но зачем непременно садиться за один стол. Зачем устраивать искусственные взрывы, комбинируя несочетающиеся элементы? Нельзя объединять овец с тиграми. Нельзя всех собрать в одну кучу, неужели бесформенная куча есть цель даваемого Учения? Есть растения, которые никогда не будут расти вместе. Следует оберечься от вырождения через недопуще­ние ядовитых соседей"⁴²⁸.

И хотя христиане не употребляли по адресу теософов выражений типа "сифилис" или "ядовитые соседи", но по сути мы согласны. Любая религиозная община имеет пра­во сама определять условия членства в ней. Любая - в том числе и Православная Церковь.

Елена Рерих признает, что человека действительно пра­вославного лучше удалить от теософского кружка. Вот те­перь и сама Церковь подтвердила, что между нами не мо­жет быть общения. Елена Блаватская жаловалась на то, что "существуют миллионы спиритуалистов, у большин­ства из которых не хватает храбрости оторваться от своих собственных церквей"⁴²⁹. Как видно, Блаватская готова лишь приветствовать окончательный разрыв своих адеп­тов с Церковью. Теперь же и Церковь предложила людям более отчетливо осознать их собственные взгляды и решить - стать ли им христианами или теософами.

Так что вопрос о церковной анафеме - это не тот слу­чай, когда можно противопоставить "веротерпимость" ре­риховцев "фанатизму" христиан с выгодой для первых. Спустя многие века вновь приходится объяснять антихри­стианам то, что в III веке Ориген объяснял Цельсу: "Зна­менитая школа пифагорейцев на членов, отпавших от их учения, смотрела как на мертвецов и сооружала им над­гробные памятники. Точно также и христиане оплакива­ют как погибших и умерших для Бога всех тех, которые подпадают под власть распутства или какого другого не­потребства" (Против Цельса. 3, 51).

Тем, кто считает себя последователями тайных пифаго­рейских учений, следовало бы уважать право религиозной общины ограждать себя от псевдоучеников.

Но пропаганда есть пропаганда. И вот уже Президент МЦР Г. Печников проповедует Патриарху: "Мы считаем великим грехом предавать анафеме людей только за их внутренний образ мыслей, потому что по-христиански глу­боко почитаем свободу совести каждого человека".

Во-первых, то, что Печников считает "великим грехом", рекомендуется Еленой Рерих.

Во-вторых, Печников выставляет себя большим хрис­тианином, чем ап. Павел, по чьему совету и поступила Церковь: "Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся" (Тит. 3, 10).

В-третьих, отлучение от Церкви не есть нарушение "сво­боды совести". Если, близко ознакомившись с чьим-то "внутренним образом мыслей", я перестаю принимать но­сителя этих мыслей в своем доме - это не значит, что я становлюсь злостным нарушителем "прав человека".

Ни в каком толковании "свобода совести" не предус­матривает, что религиозная община обязана принимать в свои члены человека противоположных взглядов. Свобода совести предполагает, что ни одна община не должна зав­лекать людей силой или обманом, а также, что она не дол­жна насильно удерживать у себя тех людей, которые решили ее покинуть. Собор, закрыв церковные врата перед сектантами, не совершил ни того, ни другого нарушения свободы совести.

 

 "Но если церковь, действуя нравственно, не может употреблять насилие, если она в праве приобщать к себе членов единственно путем свободного убеждения, то это не значит, что внутри себя она должна признавать свободу основным началом всего своего духовного здания. Человек свободно примыкает к церкви, но приобщаясь к ней, он при­знает над собою высший закон, который не им установлен и который он не властен менять самовольно. Церковь является хранительницею высшего закона, не только изъятого от человеческого произвола, но и подчиняющего себе человеческий произвол. Никто не в праве требовать от человека этого подчинения, но если он хочет быть членом церкви, он должен покориться ее власти и ее уставам, никогда не отрекаясь от своей совести и от своего разума, которые он обязан уважать в себе как проявления божественного начала, но сознавая шаткость личной мыс­ли и стараясь согласить их с непоколебимыми основами церковных преданий" (Чичерин Б. Наука и религия. - М., 1901, с. 222). Здесь стоит еще только добавить, что евангельские истины, возвещаемые Цер­ковью, изъяты из области произвола не только отдельных людей - сама Церковь также не может противоречить Евангелию или отменить некие его части.

 

И все же вопрос о том, что произошло на Архиерейском Соборе, требует специального и долгого разговора. Дело в том, что обыденный язык не всегда совпадает с языком церковным. Так было всегда, но особенно резко это рас­хождение прочертилось в последние десятилетия, когда люди были лишены возможности освоить язык христианс­кого богословия хотя бы в объеме воскресной школы. И поэтому получилось так, что Собор говорил на своем язы­ке, люди же, читавшие его Определение, воспринимали богословскую лексику Собора как вполне обыденную, раз­говорную речь.

На богословском языке отлучение от Церкви есть ана­фема. И, соответственно, верно обратное определение: ана­фема есть не что иное как отлучение от Церкви. Но обы­денный русский язык еще с древности понимал иностран­ное слово "анафема" как проклятие (так оно и дается, на­пример, в словаре Даля и в "Словаре древнерусского язы­ка" под ред. Р. И. Аванесова). И нравственное чувство мно­гих людей совершенно естественно возмутилось: как мо­жет Церковь, являющаяся для мира источником Божествен­ных благословений, стать источником проклятий?

Сугубая сложность состоит еще и в том, что богословс­кий язык также многообразен. И, например, язык западного христианского богословия отличается от языка вос­точно-христианского, православного. В силу многих при­чин оказалось так, что интеллигенция России уже несколь­ко веков лучше наслышана о западной богословской мыс­ли и церковной практике, чем о своей, православной. Рясу православного священника чаще называют по-католичес­ки - сутаной. Вместо "батюшка" к нему обращаются на католический же манер "святой отец". И так - не только тогда, когда человек что-то принимает в церковном быте, но и тогда, когда он ищет причины для своего отталкива­ния от Церкви. Немалое число богословских формул, про­исходящих из западной схоластики и не органичных для православия, обжились в расхожих богословских пред­ставлениях нецерковной интеллигенции (о них речь шла выше - в главах о грехопадении и Искуплении).

Соответственно, со времен Льва Толстого стало уже тра­дицией антиправославной полемики приписывать право­славию католические взгляды и практики. То, с чем сама наша Церковь не согласна и что она отрицает, ей же вме­няется в вину.

И прорериховская пропаганда также вполне удачно вос­пользовалась богословским невежеством современников.

Один из пунктов расхождения православия и католичест­ва - это как раз вопрос о том, что означает анафематствование. Православное богословие считает, что анафема - это отлучение от Церкви, отделение от таинственной жиз­ни церковного тела. Католики именно в своем богословс­ком, а не просто обыденном языке полагают, что анафема - это не только отлучение, но и проклятие.

В восприятии православной традиции публичное отлу­чение - это свидетельство о том, что Церковь не узнает своей веры и своей святыни в трудах или в жизни такого-то человека. Здесь нет желания зла отлучаемому, есть ско­рее предупреждение его ученикам. В латинской же прак­тике анафема понималась именно как проклятие конкрет­ного человека.

Отсюда родилось второе различие: православная тради­ция с древнейших времен считает, что Собор может выне­сти свое суждение о нецерковности людей, уже ушедших из земной жизни. Католическая традиция также с древ­нейших времен была убеждена, что анафематствовать можно только еще живых. Понятно, почему Запад был против анафемы умершим: если анафема есть проклятие, то по­лучается, что наказывают мертвого.

 

 Обычно Запад не решался посмертно отлучать от Церкви. Но однажды это случилось - папа Вигилий (правда, под давлением импер. Юстиниана) утвердил решения 5 Вселенского Собора о посмертном от­лучении Феодора Мопсуэстийского и Ивы Эдесского. См. Волконский А. Католичество и священное предание Востока. - Париж, 1933, с. 191.

 

 Но если анафема есть свидетельство о нецерковности того-то человека или уче­ния - то это свидетельство может быть произнесено в лю­бой момент.

Вроде понятно, что Собор Православной Церкви 1994 г. руководствовался именно православной традицией, а не католической. Однако антицерковные критики проявили почему-то знакомство именно с католической практикой и начали обвинять нас, исходя именно из западных пред­ставлений. Нам было сказано, что: а) нехорошо прокли­нать людей вообще и б) как можно наказывать мертвых?

 

 "Собор отлучил от церкви мертвых. Так диакон Кураев в своем болезненном раже оболгал собственную Церковь", - пишет Л. Шапош­никова (Шапошникова Л. Клевета поощряемая. // Подмосковье. 25 февраля 1995), полагая, что отлучение мертвых есть нечто настолько постыдное, что лучше в этом не признаваться.

 

Чтобы понять, сколь велика разница между православ­ным и латинско-рериховским пониманием анафемы, пред­лагаю сопоставить несколько текстов. Один - определе­ние Синода об отлучении от Церкви Льва Толстого. Ос­тальные же представляют собою экскоммуникационную практику католичества.

Самый ранний текст относится к XI веку. Его цент­ральная часть звучит так: "Да будет проклят он солнцем, и луною, и звездами небесными, и птицами, и рыбами морскими, и четвероногими, и травами, и деревьями, и всеми Христовыми творениями! Да будет труп его остав­лен на пожрание псам, и да не будет он погребен! Да нис­пошлет Господь на него глад и жажду, и гнев и муки и напасти злых ангелов, пока не попадет он в глубины ада, где вечный мрак, неистощимый огонь, вечный дым, пе­чаль без утоления и где изо дня в день растет всяческое зло!.. Да будут сыновья его сиротами, и жена его вдовою! Пусть сыновья его в содрогании нищенствуют, будучи из­гнанными из жилищ своих!"⁴³⁰.

Проходит столетие - и напутствия, которыми католи­ческая церковь провожает людей, уходящих от нее, не ста­новятся более евангельскими. В начале XII века епископ Рочестерский Эрнульф анафематствует так: "Властию все­могущего Бога Отца, Сына и Духа святого, и всех святых [далее идет обстоятельное перечисление нескольких десят­ков имен святых, от лица которых действует епископ] от­лучаем сего злодея и грешника, и предаем анафеме, и из­гоняем за порог святой церкви всемогущего Бога, дабы он предан был на вечные муки с Дафаном и Авироном, и со всеми, кто говорит Господу Богу: "Отойди от нас, ибо мы не хотим знать путей Твоих". И как огонь угашается во­дой, так да угаснет свет его во веки веков, если он не пока­ется и не загладит своей вины. Да проклянет его Бог-Отец, сотворивший человека! да проклянет его Сын Божий, по­страдавший за нас! Да проклянет его Дух Святый, ниспос­ланный нам во святом крещении! [далее вновь следует пе­речисление святых, участвующих в проклятии провинив­шегося]. Да проклянут его небеса и земля и все, что на них есть святого!". Здесь А. Гуревич, по книге которого я при­вожу этот текст, справедливо замечает: "автор "Рочестерского текста", забыв, кажется, о душе отлучаемого, обру­шивает далее лавину проклятий на тело его". "Да будет он проклят, где бы он ни находился, - в доме или на поле, на большой дороге или на глухой тропинке, в лесу или в роще, или в храме! Да будет он проклят в жизни или в минуту смерти, за едой и за питьем, голодный, жаждущий, постя­щийся, засыпающий, спящий, бодрствующий, ходящий, стоящий, сидящий, лежащий, работающий, отдыхающий, мочащийся, испражняющийся и кровоточащий! Да будет он проклят во всех способностях своего тела! Да будет он проклят снаружи и внутри! Да будет он проклят в волосах главы своей! Да будет он проклят в мозгу своем! Да будет он проклят в темени, в висках, во лбу, в ушах, в бровях, в гла­зах, в щеках, в челюстях, в ноздрях [далее идет скрупулез­ное перечисление проклинаемых частей тела вплоть до ступ­ней]. Да не будет в нем ничего здорового!"⁴³¹

Уходят еще несколько веков. Анафема звучит над бедо­вой головой Джордано Бруно. У меня нет под рукой под­линных документов, поэтому воспользуюсь теми сведени­ями, что предоставляет светский историк В. С. Рожицын⁴³²:

В смертном приговоре Бруно отсутствуют документы о процедуре проклятия.

 

 Церемония проклятия - по крайней мере в позднее Средневеко­вье - включала в себя чтение текста анафемы епископом в храме в окружении 12 священников, которые держали в руках зажженные све­чи. По прочтении формулы они бросали свечи на пол и затаптывали их ногами, что символизировало лишение отлученного света спасения (см. Гуревич А. Я. Цит. соч., с. 330).

 

Сохранилась только ведомость о выплате вознаграждения епископам от 14 марта 1600 года. В ней говорится, что епископ Сидониа получил четыре скуди (в скуди - 25-30 граммов серебра) за обряд отлучения от церкви и проклятия двух еретиков - Чиприано Кручиферо и Джордано Бруно, священников, осужденных и пе­реданных в руки светского правосудия.

Обряд проклятия или церковной смерти отлученных состоялся 8 февраля 1600 года. Католическая Церковь обыч­но соблюдала церемониальный порядок при выполнении инквизиционных актов. Проклятие Джордано Бруно не было, в собственном смысле слова, действием инквизиции. Выполнение этого обряда поручалось епископу, не входя­щему в состав инквизиции, и представляло собой двойной акт "депозиции и деградации". Деградация - это извер­жение из сана. В католической практике бывает словесная и обрядовая "деградация". "Между реальной и вербальной деградацией существует много различий. Реальная проис­ходит в исключительно торжественной обстановке. Она совершается лицами, облеченными высокой властью. Из­вергаемый облачается в одеяния и получает священные сосуды, соответствующие тому сану, из которого он извер­гается. Епископ последовательно снимает с него облаче­ния. В заключение ему выбривают голову, произнося при этом надлежащие слова, внушающие ужас и трепет"⁴³³.

Вот как описывает обряд проклятия Джордано Бруно аббат иезуит Превитти: "Джордано Бруно привели к алта­рю тащившие его за руки клирики. На нем были все обла­чения, которые он получал, соответственно ступеням по­священия, начиная от стихаря послушника и кончая зна­ками отличия священника. Епископ, совершавший цере­монию снятия сана, был в омофоре, белом облачении с кружевами, епитрахили красного цвета и священнической ризе. На голове у него была простая митра. В руках он держал епископский жезл. Приблизившись к алтарю, он сел на передвижную епископскую скамью лицом к светс­ким людям и народу. Джордано Бруно заставили взять в руки предметы церковной утвари, обычно употребляемые при богослужении, как если бы он готовился приступить к совершению священнодействия. Затем его заставили пасть перед епископом ниц. Епископ произнес установленную формулу: "Властью всемогущего Бога Отца и Сына и Свя­того Духа и властью нашего сана снимаем с тебя облаче­ние, низлагаем, отлучаем, извергаем из всякого духовного сана, лишаем всех титулов". Затем епископ надлежащим инструментом срезал кожу с большого и указательного пальцев обеих рук Джордано Бруно, якобы уничтожая сле­ды миропомазания, совершенного при посвящении в сан. После этого он сорвал с осужденного облачения священни­ка, наконец, уничтожил следы тонзуры, произнося фор­мулы, обязательные при обряде снятия сана".

 

 У католического духовенства выбривалась макушка, что было признаком принадлежности к клиру.

 

Непременное условие церемонии церковного проклятия - присутствие осужденного. Если еретик к моменту вынесе­ния приговора умирал, должен был присутствовать его труп или даже кости, вырытые из могилы. Скрывшегося или давно умершего еретика заменяло его изображение.

Поскольку В. С. Рожицын не приводит произносимые при отлучении "надлежащие слова, внушающие ужас и трепет", их приходится искать в других источниках. Воз­можно, это те слова, что были сказаны при анафематствовании Римом Лео Таксиля:

"Во имя всемогущего Бога-Отца, Сына и Святого Духа, Священного Писания, святой и беспорочной Девы Марии, Матери Бога, во имя всех славных добродетелью ангелов, архангелов, престолов, могуществ, херувимов, серафимов, во имя патриархов, пророков, евангелистов, святых препо­добных, мучеников и исповедников и всех прочих, спасен­ных Господом, Мы провозглашаем, что отлучаем от церк­ви и анафематствуем того злодея, который именуется Лео­ном Таксиль, и изгоняем его от дверей Святой Божьей Церкви. И Бог-Отец, который сотворил мир, его прокли­нает; и Бог-Сын, который пострадал за людей, его прокли­нает; и Святой Дух, который возродил людей крещением, его проклинает, и святая вера, которой искупил нас Христос, его проклинает. И Святая Дева, Матерь Божия, его проклинает. И святой Михаил, ходатай душ, его прокли­нает. И небо, и земля, и все, что на них заключается свя­того, его проклинает. Да будет он проклят всюду, где бы он ни находился: в доме, в поле, на большой дороге, на лестнице, в пустыне и даже на пороге церкви. Да будет проклят он в жизни и в час смерти. Да будет проклят он во всех делах его, когда он пьет, когда он ест, когда он алкает и жаждет, когда он постится, когда он спит или когда он бодрствует, когда гуляет или когда отдыхает, когда он си­дит или лежит, когда он ест, когда он раненый, когда ис­текает кровью. Да будет проклят он во всех частях своего тела, внутренних и внешних. Да будет проклят волос его и мозг его, мозжечок его, виски его, лоб его, уши его, брови его, глаза его, щеки его, нос его, кисти рук и руки его, пальцы его, грудь его, сердце его, желудок его, внутрен­ность его, поясница его, пах его, бедра его, колени его, ноги его, ногти его. Да будет проклят во всех суставах чле­нов его. Чтобы болезни грызли его от макушки головы до подошвы ног. Чтобы Христос, Сын Бога Живого, проклял его со всем своим могуществом и величием. И чтобы небо и все живые силы обратились на него, чтоб проклинать до тех пор, пока не даст он нам открытого покаяния. Аминь. Да будет так, да будет так. Аминь"⁴³⁴.

Итак, по крайней мере до начала XX века дожила сред­невековая традиция отлучения через проклятие.

И эту латинскую традицию можно сопоставить со зна­менитым "отлучением Льва Толстого". Вот полный текст Синодального определения от 22 февраля 1901 г.: "Изна­чала Церковь Христова терпела хулы и нападения от мно­гочисленных еретиков и лжеучителей, которые стремились ниспровергнуть ее и поколебать в существенных ее основа­ниях, утверждающихся на вере во Христа, Сына Бога Живаго. Но все силы ада, по обетованию Господню, не могли одолеть Церкви святой, которая пребудет неодоленною во­веки. И в наши дни, Божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой. Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и вос­питанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрекся от вскор­мившей его Матери, Церкви Православной, и посвятил своюлитературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отческой, веры православной, которая утвердила вселен­ную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая. В своих со­чинениях и письмах, во множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностию фанатика, ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской: отвергает личного живого Бога, во Святой Троице славимого, Созда­теля и Промыслителя вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа - Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человек и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святаго Духа, и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глум­лению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Лев Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем не прикровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковию Православной. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетель­ствуем пред всею Церковию к утверждению правостоящих и к вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого. Многие из ближних его, хранящих веру, со скорбию помышляют о том, что он, в конце дней своих, остается без веры в Бога и Господа Спасителя нашего, отвергшись от благословения и молитв Церкви, и от всякого общения с нею. Посему, свидетель­ствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины. Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь"⁴³⁵.

При желании можно и этот текст назвать "жестоким актом церковной реакции"⁴³⁶. Но все же очевидно явное различие в понимании анафемы Православной Церковью и Римо-Католической.

В Православной Церкви нет обрядов лишения сана или отлучения. Нет "надлежащих слов, внушающих ужас и трепет". Обряд "анафемы" Толстому придуман Куприным для большей привлекательности соответствующего расска­за. Ни в одном из храмов не возглашалась "анафема" Льву Толстому. Все было гораздо менее торжественно и более прозаично: газеты опубликовали Послание Синода.

Вообще есть поразительный контраст между обстанов­кой православных благословений и прещений. Торжество венчания - и холодная бюрократия развода. Вступление в церковный брак есть мистерия, есть нечто ощутимо не­бумажное. Расторжение брака не имеет своего обряда и сводится лишь к получению нужной бумажки из епархи­альной канцелярии. Ликование священнической хирото­нии не имеет никакого обрядово-таинственного антагонис­та при лишении согрешившего священника сана. Теплота и свет крещения погашаются при отлучении от Церкви не молитвой, не обрядом, а простым сообщением: "Я больше не смогу Вас причащать"...

Этот контраст вхождения в церковную жизнь и исхода из нее настолько разителен, что В. Розанов полагал Опре­деление Синода об отлучении Толстого чем-то неподлин­ным - ибо слишком уж "прозаична" была "бумажка о Толстом, им выпущенная".

 

"Я понял бы "суд Церкви, высказанный о Толстом", если бы разъя­ренная улица, оскорбленная его учением и тезисами, разорвала портрет его, запретила произносить его имя, выгнала бы его из пределов земли своей. Это - "суд церкви", judicium Ecclesiae (= "собрания народно­го"). Но бумага Синода о Толстом, вот уж "молния", которая не жжет и не поражает" (Розанов В. В. Об отлучении от Церкви гр. Л. Толстого. // Розанов В. В. В темных религиозных лучах. - М., 1994, с. 37).

Чтобы от определения Синода не осталось ощущения просто бюрок­ратической бумажки, подписанной чиновниками от Церкви, надо не­сколько слов сказать о том человеке, чья подпись стояла на этом доку­менте первой - первенствующем члене Синода Санкт-Петербургском митрополите Антонии (Вадковском). Образованнейший человек, он был ректором Петербургской Духовной Академии, затем архиепископом Финляндским, и вернулся в Петербург в 1898 г. уже в сане митрополи­та. "Возвращение в Петербург было радостью для городского духовен­ства. Пребывание на посту ректора сделало его очень популярным, а теперь, когда он стал митрополитом, духовенство надеялось, что его деятельность проявится в более широком масштабе. Вскоре после возвращения в Санкт-Петербург Антоний произвел переполох, обратив­шись к правительству с просьбой дать амнистию нескольким полити­ческим заключенным, и среди них Михаилу Новорусскому, сообщнику Александра Ульянова, брата Ленина, в покушении на царя Александра Третьего в 1886 г. Новорусский сидел в Шлиссельбургской крепости, и посещение его Антонием удивило общество и насторожило царскую охранку. Студенты, духовенство и народ были в восторге от скромности и простоты Антония. Гости, приглашенные к его столу, бывали пора­жены простой монашеской пище и всем стилем жизни митрополита, которые не соответствовали высоте его положения. Подарки, которые получал митрополит, иногда в тысячу рублей, он немедленно раздавал нуждающимся студентам и священникам, а также на прочие благотво­рительные цели. Любил владыка открывать новые приходы в расту­щих новостройках города и приходские школы, где могли учиться и воспитываться в церковном духе дети рабочих. Особенно озабочен был владыка Антоний отходом от Церкви русской интеллигенции. Он счи­тает, что ее недовольство направлено больше на политический строй, чем на учение и традиции Церкви, он пользовался своим положением для обновления христианской традиции и очень сожалел о том, что практически ни одно движение за социальные реформы за последние 60 лет не имело религиозной ориентации, хотя множество революцио­неров, в том числе и он сам, были детьми священников. Реформаторам казалось, что Церковь была рукой государства, они считали ее ненуж­ной, даже вредной в деле социального прогресса. К началу века узкий атеистический монизм уже терял свою привлекательность. Молодое поколение интеллигенции считало материализм неудовлетворительным учением. Люди искали более глубокого понимания человеческой лич­ности и ее места во вселенной, и владыка Антоний был убежден, что интеллигенция найдет себя вполне в православной Церкви. Проблема была в том, чтобы сблизить интеллигенцию и традицию. Перед студен­тами академии митрополит поставил задачу постараться понять нрав­ственную и общественную идеологию нецерковного мира и сделать это понимание задачей Церкви. Он чувствовал, что Церковь должна отка­заться от непонятного языка и начать понимать язык и мышление мира, так сказать - "светский словарь". К счастью, с мыслями Антония со­глашалась группа молодых деятелей мира искусств, которые устали от позитивистского материалистического мировоззрения последних 40 лет. Некоторые из них начали устраивать встречи между ними и представи­телями Церкви, профессорами и студентами духовной Академии, с помощью владыки создали Религиозно-философское общество. Диспуты Общества создали сенсацию в светской и церковной печати, которая занимала ее страницы месяцев 18. Интерес к деятельности Общества был так велик, что это не понравилось обер-прокурору, особенно когда диспуты коснулись церковного управления. 5 апреля 1903 г. обер-про­курор положил диспутам Общества конец" (В. Каннингем. С надеждой на Собор. Русское религиозное пробуждение начала века. - Лондон, 1990, ее. 50-56).

 

То же самое чувство несоразмерности обстоятельств дарования благодати и потери ее привело в католичестве к мрачной романтике негатив­ных обрядов (своего рода "черной магии").

Православие этого не сделало. И это вернее даже по-человечески. Минуту рождения любви люди помнят. А когда именно она погасла - заметить гораздо тяжелее. Даже момент, когда человек полюбил какого-то поэта или стихотворение, можно отчетливо вспомнить. А когда эти же строки впервые представились не более чем холодным пеплом - вспомнить почти невозможно. Так и момент по­тери веры определить гораздо сложнее, чем минуту ее рож­дения. И если эта потеря замечена, то что же еще остается сказать несчастному?.. И лишь если он свое неверие продолжает выдавать за церковную веру, можно сказать ему и другим: не обманывайтесь - в нем истинной веры нет, он живет вне Церкви.

Та процедура анафематствования, которая существова­ла в Русской Православной Церкви, описана в "Духовном регламенте" (то есть в тексте начала XVIII столетия). Если некий неправославно мыслящий человек не поддается уве­щеваниям священника или епископа, "тогда епископ по­велит протодиакону в праздничный день в Церкви возвес­тить народу сими или подобными словесы: "человек, ведо­мый вам (имярек), таковым-то явногрешием именно со­блазняет Церковь, и презорник гнева Божия является, и наставление пастырское, не единожды ему повторенное, с ругательством отметнул; того ради пастырь ваш (имярек) молит вашу любовь отческо, да вси помолитеся о нем бла­гоутробному Богу, да умягчит его жестосердие, и да серд­це чисто сотворит в нем, и преклонит его к покаянию. А которые ближайшее с ним имеете сообщение, увещевайте его, и умоляйте и единолично всякий и с прочими сово­купно со всяким усердием, да принесет покаяние; и доло­жите ему, что аще неисправлен и презорлив пребудет до такого времени (время уреченно будет по рассуждению), то подпадет извержению от Церкви". И есть ли уже и по сем непреклонен и упрям пребудет преступник, то Епис­коп и тогда не приступит еще к анафеме; но прежде о всем том, как деялось, напишет к Духовному Коллегиум: а от Коллегиум получив соизволение на письме, предаст явно грешника анафеме, составив такую или подобную формуль-ку или образец, и протодиакону в Церкви при народе прочести повелев: "Понеже знаемый вам человек (имярек) та­ковым-то своим явным закона Божия преступлением со­блазнил Церковь, и неоднократное пастырское увещавание к покаянию его ведущее презрел; последи же и отвер­жение его от Церкви, аще не покается, в слух народа изве­щенное уничтожив, пребывает доселе к жестокосердии своем, не подая надежды исправления своего, того ради Пас­тырь наш, по заповеди Христовой, данною себе от тогожде Господа властию, извергает его от общества Христианско­го, и яко непотребного члена, от тела Церкве Христовы отсецает, всем правоверным извествуя о нем, что он непри­частен ктому есть даров Божиих, кровию Спасителя и Гос­пода нашего Иисуса Христа приобретенных нам, дондеже истинно от сердца не покается. И того ради запрещен и не благословен есть ему вход церковный, кольми паче святой и страшной тайны Евхаристии и прочиих Таин Святых и треб церковных участник он быти не может как в церкви, так и в дому своем и на коем либо ином месте. И аще бы в Церковь он вшел тайно или и явно, но силою; то большему осуждению подлежит, и многажде паче, аще коварно или насильно Таин Святых причаститися дерзнет, Священницы же да возбраняют ему всячески входа церковнаго; и аще не могут возбранить ему ради силы его, то кроме Ли­тургии, да престают от всякой службы церковной, донде­же не изыдет. Також священницы да не ходят к нему с молитвою, благословением и Святыми Таинствы под ли­шением сана своего". Вестно же все буди, что он (имярек) точию единоличие анафеме сей подлежит, но ни жена его, ни дети и ни прочии домашнии его, разве бы и оные порев­новать похотели его неистовству, и за сию наложенную на него клятву дерзнули бы гордо и явственно укорять Цер­ковь Божию"⁴³⁷.

Здесь мы видим, что анафема сближается с "клятвой" - но именно в смысле "запрещения": отлученному заклято входить в храм. Кроме того, из этого текста становится видно, что Синод, принимая решение об отлучении от Цер­кви Льва Толстого, не выдумывал нечто небывалое, но дей­ствовал именно по процедуре "Духовного регламента".

Далее "Регламент" предписывает текст анафемы выве­сить на стенах собора или всех храмов епархии. Объявле­ние анафемы не имеет литургического характера - это просто объявление о происшедшем церковному народу. Но само происшедшее событие отпадения некоего человека от Церкви носит характер таинственно-литургический: он не может причащаться в православных храмах. Итак, суть анафемы - в воспрещении причастия. А способ ее объяв­ления народу зависит от обстоятельств. В петровские вре­мена это было объявление на больших собраниях народа.

Позднее для этого использовались газеты. От способа опо­вещения об анафеме суть происшедшего не меняется. Но во всяком случае мрачной романтики католических ана­фем здесь нет. Нет проклятий. И "анафема" есть просто "отлучение"; "отлучение" же есть свидетельство о том, что данный человек живет - вне Церкви.

Собственно "проклятие" в греческом языке выражается словом kathara, но отнюдь не anathema. И в текстах Ново­го Завета kathara и слова, производные от него, никогда не обозначают действий Церкви или христиан (см. Мф. 25, 41; Мк. 11, 21; Лк. 6, 28; Иак. 3, 9-10; 2 Петр. 2, 14; Рим. 12, 14; Гал. 3, 10; Евр. 6, 8). Более того, христиа­нам запрещено katarasthe (проклинать) даже своих пре­следователей - Рим. 12, 14. И даже "Михаил Архангел, когда говорил с диаволом, не смел произнести укоризненно­го суда, но сказал: "да запретит тебе Господь" (Иуд. 1, 9). Точно так же, как в Ветхом Завете еврейский глагол "бара" (творить) может описывать только действия Бога и никог­да не имеет своим подлежащим человека - так же в Но­вом Завете katarasthe может только тот, кто - ни человек, ни Ангел. Церковь не может проклинать, но она может отделять от себя тех, которые "не знают Бога", памятуя слова Апостола: "Не обманывайтесь: худые сообщества раз­вращают добрые нравы" (1 Кор. 15, 33).

Да, в латинской практике и, насколько можно судить, в древнееврейской, анафематствование есть больше, чем отлучение от Церкви. Но вновь скажу - Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, несомненно, следо­вал православному пониманию отлучения от Церкви, со­гласно которому отлучение от Церкви и анафема суть си­нонимы, и, соответственно, анафема не воспринимается как проклятие. Чтобы не быть голословным, приведу те опреде­ления этого церковного действия, которые встречаются в ав­торитетных богословских источниках православной Церкви.

1. Анафема (1 Кор. 16, 22) (заклятие, отлучение). Под сим словом в общем смысле разумеется обречение какого-либо животного, лица или места конечной гибели и Бо­жескому отмщению (Лев. 27, 28; Нав. 6, 16). В более тес­ном смысле под словом анафема в древней Церкви разуме­лось отлучение от Церкви или исключение из общества верующих еретиков или нераскаянных грешников. В ев­рейском языке слово анафема обозначается словом херем. -Иллюстрированная полная популярная библейская энцикло­педия. Вып.1. Труд архим. Никифора. - М., 1891, с. 47.

2а. Анафема (от греч. anathema). Семьдесят толковни­ков в своем переводе Библии с еврейского усвоили чтение anafema и переводили им еврейское херем. Но в содержа­ние этого понятия у евреев входит не только признак по­священия Богу и неприкосновенности дара, вследствие его святости, но и признак дара Богу для умилоствления и уничтожения. Этот второй признак в переводе семидесяти толковников вошел в понятие anathema. С преобразовани­ем представления о Боге в послепленный период измени­лось и содержание понятия анафемы. Оно обозначает те­перь отлучение. Синагогальная практика выработала два вида исключения из общины: отлучение просто и отлуче­ние с проклятием - херем. В Новом Завете слово anath­ema употребляется прежде всего апостолом Павлом. Он считается с установившимся его значением, но не употреб­ляет его намеренно, когда, например, заходит речь об от­лучении коринфского кровосмесителя, желая, очевидно, показать, что христианское отлучение есть нечто иное по сравнению с синагогальным (1 Кор. 5, 13). Правила апос­тольские не пользуются для выражения своих прещений словом anathema, а употребляют термины kathaireithos aphorizestho. Слово anathema входит в употребление с 4 века (соборы эльвирский и Лаодикийский) и становится господ­ствующим со времени Халкидонского собора (451). Под­робнее см. Отлучение. - Анафема. // Новый энциклопе­дический словарь. Т. 2. Издание Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. - СПб., б.г., ст. 529-530.

2б. Отлучение. В христианской церкви отлучение су­ществовало уже на самых первых порах, как видно из слов И.Христа о преслушавших церковь, которые должны сде­латься для нее "яко же язычник и мытарь". Ап. Павел повелевает (1 Кор. 5, 11) членам церкви не есть и не пить (т. е. не иметь общения) с блудниками, лихоимцами, идолослужителями, злоречивыми, пьяницами, хищниками. Апостольское 72 правило узаконяет О. для похищающих церковный воск или елей. Последствия христианского О. состояли в исключении отлученного от участия в обще­ственном богослужении, вечерях любви и таинствах; име­на отлученных вычеркивались из диптихов, христиане не называли их братьями и не давали им братского лобзания.

Действие О. в первобытной церкви не лишало отлученного гражданских прав. Общение с отлученным рассматрива­лось как преступление, наказываемое также О. Отлучен­ный в одной церкви не мог быть принимаем в общение другою (21 правило Халкидонского собора и 8 правило со­бора карфагенского)... По правилу митрополита Иоанна О. подвергаются державшиеся идолопоклонства, виновные в многоженстве, одновременном и последовательном, прода­ющие своих слуг-христиан поганым, кровосмесники, не причащавшиеся, употребляющие мясо в великий пост. О. состояло в признании отлученного чуждым церкви, пока он не оставит грех свой. Правило митрополита Кирилла лишает отлученного, после его смерти, молитв иерейских и погребения близ церкви; оно грозит отлучением держа­щимся бесовских обычаев, в праздники творящим позоры со свистанием и кличем, бьющимся дрекольем до смерти и т. п. Стоглавый собор понимал О. в смысле недопущения к богослужению и отказа в принятии каких-либо приноше­ний для церкви от отлученных. "Духовный регламент" Петра I различает О. великое и малое. О. великое назнача­лось после безуспешных священнических увещаний, за открытое хуление имени Божия, Св.Писания, церкви, за уклонение от причащения в течение более года, и состояло в том, что, по определению синода, отлученному запрещался вход в церковь и общение ея таинств; если бы он силою или хитростью проник в храм, то, доколе он в нем нахо­дился, богослужение приостанавливалось. - Отлучение. // Новый энциклопедический словарь. Т. 22. Издание Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. - СПб., 1897, ст. 429-430.

3. Anathema (anatithemi, соб. то что отставлено, отлу­чено) анафема, отлучение, проклятие. - А. Д. Вейсман. Греческо-русский словарь. - СПб., 1899, с. 86.

4. Анафема. По производству от греческого anatithemi - по­лагаю вверх, отделяю, слово анафема означает все выде­ленное из круга житейского обихода, дар, пожертвование. В этом смысле оно употребляется греческими классиками - Гомером, Софоклом, Геродотом, автором 2 книги Маккавейской (9, 16) и евангелистом Лукою (21, 5). Но так как вещь, посвященная Богу, то есть анафема, чужда житейс­кому употреблению, и человек-анафема чужд человеческо­му обществу, то с данным выражением стали соединять понятие отлучения от общества. С подобным значением оно встречается у Ездры (1 Езд. 10, 8) и ап. Павла, когда он выражает желание быть отлученным (anathema einai) от Христа за братьев своих по плоти (Рим. 9, 3), произносить отлучение (anathema esto) тем, которые учат не так, как они, наученные Богом (Гал. 1, 8-9), и предает отлучению (eto anathema) не любящих Господа Иисуса (1 Кор. 16, 22). Такой именно смысл усвояет словам ап. Павла Иоанн Зла­тоуст: "Послушай, замечает он, что говорит Павел: аще кто не любит Господа Иисуса, анафема да будет. Как ник­то не смеет касаться без нужды руками или приближаться к анафеме, предложенной Богу, так и оторванного от цер­кви апостол в противоположном смысле называет сим име­нем. К анафеме никто не смел приближаться из уважения, с отрезанным же прерывали связь по другому противопо­ложному чувству. В обоих случаях одинаково прерывается связь, и предмет делается для людей чуждым. Но одного остерегаются потому, что оно посвящено Богу, а другого потому, что отчуждено от Бога, оторвано от церкви. В пос­леднем смысле сказал апостол Павел: я желал бы сам от­лучен быть от Христа за братьев". С значением "отлуче­ние" слово анафема перешло от апостолов в христианскую церковь позднейшего времени... Подвергшийся анафеме, если он был жив, всецело извергался из церкви, лишался права участвовать в таинствах, молитвах и общественном богослужении, и при том не в одной какой-либо поместной церкви, но и всех, без исключения; если он был мертв, то его имя исключалось из диптихов... Как ни сильно было по своим последствиям отлучение, оно совершалось без вся­кой торжественности или особых обрядов. Епископ с кли­ром или собор составлял определение, в котором отлучал от церкви известное лице, и сообщал об этом определении другим церквам... В истории отлучения анафематствования 7 Вселенского собора имеют то значение, что легли в основу богослужебного чина православия. Во все времена в нем указывается 1) выносить для поклонения и целования иконы, 2) возносить благодарение Богу за торжество церк­ви над ересями, 3) произносить исповедание веры, 4) про­возглашать анафему еретикам и 5) многолетие живым за­щитникам церкви и вечную память умершим. - А.Пет­ровский. Анафема. // Православная богословская энцик­лопедия. - СПб., 1900, т. 1.

5. Анафема от anathema, anathora - возложение, (апа-tithemi, tithemi - класть; ana - вверх); возложение, при­ношение, посвящение божеству. Главное - идея изолиро­ванности по отношению к сфере бытового, несакрального. Это значение изолированности, изъятия далее развивалось в двух направлениях: изолированность как благая посвя­щенность и изолированность как отторжение от сакраль­ного, от божества. В Новый Завет вошло второе значение. "Да будет анафема" - "да будет изолировано". Проклятие - katara - предполагает полное отлучение с элементом отомщения отлучаемому, кары ему, то есть в проклятии отчет­ливо присутствует идея кары. Анафема - более нейтраль­ная и безэмоциональная констатация несопрягаемости пре­даваемых анафеме с предающими. Анафема - это не ка­рательная, а скорее даже воспитательная, даже профилак­тическая мера - как больного заразной болезнью изоли­руют от здоровых совсем не в целях наказания, не в целях покарать за сам факт болезни. В контексте Нового Завета анафема приобретает идею помощи отлучаемым, оказания им блага, спасения их, т. к. попадающие под анафему ли­шаются тем самым возможности "соблазнять малых сих", что есть величайший грех. То есть анафема есть своего рода лекарство для больного. - Griechisch-Deutsches Worterbuch zu den Schriften des Neuen Testaments und der ubrigen u-rchristlichen Literatur. Von Walter Bauer. Berlin, 1963.

6. Анафема - отлучение от общины верных и предание суду Божию; тот, кто подвергся такому отлучению. - Крат­кий церковнославянский словарь. // Настольная книга священнослужителя. Т. 4. - М., 1983, с. 613.

7. Анафема, заклятие, отлучение - от семитского кор­ня херем - отделять, оставлять исключительно для рели­гиозного употребления. В русском переводе Библии слово "херем" переводится в Ветхом Завете - заклятие, а в Но­вом Завете - анафема... В устах иудеев в клятвенных фор­мулах (Мк. 14, 71; Деян. 23, 12) оно имеет значение призыва проклятия против себя самого в случае нарушения клят­вы. У апостола Павла - это формула, которая выражает суд Божий над неверными (Гал. 1, 8; 1 Кор. 16, 22). Когда же он говорит: "Я желал бы сам быть отлученным от Хри­ста за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Изра-ильтян" (Рим. 9,3-4), он уточняет, что А. для христианина - это отлучение от Христа. - Богословско-литургический словарь. // Настольная книга священнослужителя. Т. 4. - М., 1983, ее. 661-662.

8. Анафема - отлучение в древней христианской церк­ви отвергающих или извращающих основные истины веры, исключение из общества верующих, удаление от общения с верующими. В таком смысле объявлялась анафема или отлучение еретикам или нераскаянным грешникам. - Полный православный энциклопедический словарь. Т. 1. - М., 1992, с. 155.

9. Говоря об иерархах, принявших еретическое испове­дание веры (промонофелитский Типос), преп. Максим Ис­поведник сказал: "Они много раз сами себя отлучили от Церкви и изобличили в неправомыслии"⁴³⁸.

10. Каноническое право православной Церкви предуп­реждает: в случае тяжких грехов епископ или клирик дол­жен быть лишен сана, а мирянин - отлучен от Церкви. Если бы анафема была проклятием, то было бы странно, что епископ лишь лишается своей должности, продолжая оставаться членом Церкви, тогда как на голову гораздо менее виновного мирянина обращаются все силы ада. При этом церковные авторы всегда подчеркивали⁴³⁹, что лише­ние сана есть гораздо большее наказание, чем отлучение мирянина: ведь мирянин может быть возвращен в церковь, а лишаемый сана расстается с ним навсегда. Стоит заме­тить, что Второе правило 4 Вселенского собора прямо упот­ребляет слово "анафематствование": ему подлежат те, кто за деньги пытается приобрести священнический сан.

11. В 754 г. в Константинополе состоялся иконоборчес­кий лжесобор. Хотя он существенно исказил церковное предание во многих своих суждениях, он, однако, сохра­нил в своей процедуре именно православное понимание анафемы. О людях, не согласных с его постановлениями, этот собор постановил: "если это будут епископы или кли­рики, да будут чужды епископства, а клирики клира; если же они монашествующие или миряне, то да будут анафематствованы"⁴⁴⁰. Сама эта анафема наложена (на православ­ных иконопочитателей) неверно, но в данном случае этот текст представляет для нас интерес в качестве свидетель­ства о том, что в восточно-христианском сознании этого

времени слова "отлучение" и "анафема" бытовали как си­нонимы.

12. В Евангелии есть слова Христа: "Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата тво­его; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтверди­лось всякое слово; если же не послушает их, скажи церк­ви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь" (Мф.18, 15-17). Крупнейший исследо­ватель церковного права еп. Никодим Милошевич по это­му поводу замечает: "это место св. Писания говорит нам, в чем состоит сущность церковных наказаний"⁴⁴¹. Сущность этих наказаний, как мы видим, в том, что христианин, вновь ставший язычником, начинает восприниматься хри­стианами именно как язычник. На него распространяется Христова же заповедь об отношении к нему (как к любому человеку и прежде всего к врагу) с любовью. Но он уже не составляет одно духовное целое с остальными христиана­ми. "Основатель Церкви, упомянув средства, которые дол­жно употреблять для исправления преступника закона, объявил, что при упорстве его следует лишить общения с Церковью, исключить из Церкви и считать чуждым ей. В лишении общения с Церковью состоит, следовательно, пос­леднее и потому самое высшее наказание, которое церков­ный суд может налагать на лиц, преступивших ее законы. Под именем общения понимаются все права, получаемые человеком со вступлением его в Церковь, и в частности право пользоваться благодатными дарами церкви, из кото­рых высшим является таинство св. Причащения", - про­должает сербский канонист⁴⁴².

13. Кроме того, можно прислушаться к тому, что гово­рят об анафеме как высшем церковном наказании богосло­вы-специалисты в области канонического права.

"Сущность церковных наказаний состоит в том, что пре­ступник церковных канонов лишается всех или только неко­торых прав и благ, находящихся в исключительном распоря­жении Церкви. Отсюда и общее название этих церковных наказаний: отлучение (athorismos, excommunicatio). Оно мо­жет быть или полное - состоящее в совершенном исключе­нии из числа членов Церкви (anathema, excommunicatiomajor), или неполное, когда виновный лишается только некоторых прав и благ, находящихся в церковном распо­ряжении", - пишет А. С. Павлов⁴⁴³.

Только что цитированный еп. Никодим полагает, что "наказания, налагаемые церковью на мирян, до их полно­го обращения - не наказания, в строгом смысле, а епити­мии, и она принимает в свое общение даже таких преступ­ных мирян, которые подверглись самой высшей мере нака­зания - анафеме, если только они искренне раскаются и исполнят предписанные епитимьи"⁴⁴⁴. По мнению еп. Никодима, анафема тем отличается от отлучения от таинств, что 1) совершается гласно, а не на исповеди; 2) лишает анафематствованного права на общение с православными христианами не только в таинствах, но и в быту и 3) в христианских государствах влечет за собой репрессивные меры со стороны государственной власти⁴⁴⁵. Можно осуж­дать привычную для теократического сознания апелляцию к светским властям, но нельзя не заметить, что все же никакого "проклятия" здесь и близко нет.

Наконец, современный канонист, преподаватель Мос­ковской Духовной Академии протоиерей Владислав Цы-пин так пишет об анафеме: "Великим отлучением, анафе­мой, поражают только за самые тяжкие преступления: ересь, вероотступничество, святотатство. Великое отлуче­ние заключается в совершенном исключении преступника из Церкви. Но и анафема все-таки не утрачивает характе­ра врачевания, ибо она не является неотменяемой карой. Если анафематствованный грешник раскается в содеянных им преступлениях, то он не может быть жестокосердно отвергнут Церковью. Согласно 52-му Апостольскому пра­вилу, "аще кто, епископ или пресвитер, обращающегося от греха не приемлет, но отвергает: да будет извержен из священного чина. Опечаливает бо Христа рекшаго: радость бывает на небеси о едином грешнице кающемся"⁴⁴⁶.

Итак, слово "анафема" имело смысл "проклятия" толь­ко в иудаизме и, отчасти, в католичестве, но отнюдь не в православии.

 

 См. Словарь библейского богословия. Под ред. Ксавье Леон-Дюфу-ра. - Брюссель, 1974, ее. 18-19. Именно из этого Словаря была взята цитированная выше статья для Богословско-литургического словаря в "Настольной книге священнослужителя". Характерно, однако, что пра­вославные издатели произвели смысловое сокращение текста католи­ческой статьи, устранив из нее возможность понимания "анафемы" как проклятия.

 

 Православному сознанию настолько претит желание духовного и физического зла человеку, что один из богословов полагает, что библейский смысл даже тако­го слова как "проклятие" не следует понимать как насыла-ние зла на человека - "Проклятие означает только, что нечто предоставляется своей судьбе, лишается поддержки: "проклинаю" - значит "отлучаю". Так что делать пугало и даже и из такого слова как "проклятие" совсем не следу­ет. Это страшное слово, но оно не обнаруживает никакой активной жестокости. И если Судия говорит грешникам "проклятые", то это значит только: отлученные от Меня, предоставленные самим себе".

 

 еп. Михаил (Грибановский). Письма. // Православная община. № 25, 1995, ее. 79-80. И, кстати, в библейском языке слово "святой" озна­чает выделенный Богом, соединенный с Творцом. Отлучение от Бога просто вновь стирает грань Заветности; человек вновь ввергается в мир энтропийности, распада.

 

Похоже, что об этом знала Е. Блаватская. Говоря о том, что спиритуализм (как практика общения с душами умер­ших) никогда не поощрялся на Востоке, она употребляет именно этот термин: "Теософы имели смелость утверждать, что вера в проникновение бестелесных человеческих духов всегда была anathema maranatha (предметом осуждения) на Востоке"⁴⁴⁷. Перевод этого выражения апостола из 1 Кор. 16, 22 почти верен. Во всяком случае, стоит отметить, что оно в данном случае не переведено Блаватской как "пред­мет проклятия". Остается только уточнить, что апостол соединяет воедино греческое слово и арамейское, что вмес­те дает смысл "да будет отлучен до пришествия Господа". То есть - до Суда. Полный стих: "Кто не любит Господа нашего Иисуса Христа, анафема, маранафа".

Понятно, что было бы абсурдом переводить это Павлово выражение как "кто не любит Господа нашего Иисуса Хри­ста - да будет проклят до дня Его пришествия". Церковь отделяет от себя того, кто живет совсем другим, чем хрис­тиане - но она не берет на себя произнести над ним после­дний суд. Ни апостолы, ни иерархи, но лишь Сам Христос имеет право (Ин. 5, 27) сказать: "Идите от Меня, прокля­тые" (Мф. 25, 41).

Ученики Христа не имеют права на ненависть, на же­лание зла или на проклятие. У них есть право только на гнев. К преп. Пимену Великому однажды подошли ученики и спросили: В Евангелии есть слова, запрещающие "гне­ваться на брата своего всуе". Не значит ли это, что возмо­жен некий праведный гнев? И как узнать - когда гнев бывает "напрасным", "всуе", а когда это движение души оказывается должным? Преподобный Пимен ответил: всуе гневаешься за всякое лихоимство - даже если бы кто вы­колол у тебя правый глаз. Если же кто старается удалить тебя от Бога - на такового гневайся⁴⁴⁸.

Гнев - это не ненависть и не зложелательство. Это пре­дельное отстранение от своей души того, что представляет­ся крайне недостойным, опасным и губительным. Это сво­его рода система иммунной защиты души от незримой ин­фекции "прилогов". В православной аскетике гнев - это движение воли, неприемлющей нечто, опознанное как ис­кушение. С гневом Христос говорит о фарисеях - но без всякого желания погибели им. С гневом Спаситель отстра­няет предложение апостола Петра уклониться от Креста - но вряд ли разумно допущение, будто Христос в эту мину­ту ненавидел и проклинал самого Петра.

Естественно, что попытка оккультистов внедрить в со­знание верующих людей свой мистический атеизм и через него "удалить тебя от Бога" вызвала реакцию отторжения у Собора. И Собор сказал то, что можно и должно сказать христианину в таких случаях, и пример чего мы видим уже в словах ап. Иоанна о гностиках: "Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши" (1 Ин. 2,19).

Зачем же после ухода еретика бывает нужно гласное объявление об его отпадении от Церкви? Чтобы ответ на этот вопрос стал яснее - предварим его другим: зачем в Церкви существует противоположная практика канониза­ции святых? "Церковная канонизация, акт, обращенный к земной церкви, руководствуется религиозно-педагогичес­кими, иногда национально-политическими мотивами. Ус­танавливаемый ею выбор (а канонизация и есть лишь вы­бор) не притязает на совпадение с достоинством иерархии небесной", - пишет Георгий Федотов⁴⁴⁹. Андрей Рублев, очевидно, пребывал в Царстве Христовом с момента своего преставления, а не с 1988 года - года, когда церковный Собор объявил о его канонизации. Господь Сам дает венцы

Своим чадам, не дожидаясь решения церковных властей. Церковь же некоторых (далеко не всех и очень немногих) из Христовых слуг гласно являет миру в качестве образца для подражания. Это именно педагогический акт. У свято­го не прибавляется небесной радости от его земной кано­низации, но пред глазами живущих людей важно востеплить еще одну свечечку чистой жизни, указать еще один путь ко спасению.

То же самое можно сказать и о людях, отпавших от Церкви. Само их отлучение совершается не в момент, ког­да об этом заявляет церковная иерархия. Оно происходит раньше, когда некоторая страсть (интеллектуальная, ду­шевная или плотская) втискивается между человеком и Церковью. Если в таком состоянии отчужденности и про­тивления Евангелию и Церкви человек оканчивает свой земной путь, его посмертная судьба определяется сразу по его кончине. На языке богословия это называется "част­ный Суд Божий" - когда образ той вечности, в которую направил себя человек своими земными делами, приотк­рывается ему вскоре после его кончины. И это его прикос­новение к Вечному происходит еще как бы вне очевидной связи с судьбами всего мира, всего человечества (которые определятся на всеобщем, Последнем Суде).

Бог ищет - живо ли еще в этой душе то место, куда может привиться Истина, есть ли там такая жизнь, кото­рая может вечно исполняться в причастии ко Христу. "Гос­подь хочет всем спастись, следовательно, и вам... У Бога есть одна мысль и одно желание - миловать и миловать, - говорит свят. Феофан Затворник. - Приходи всякий... Господь и на Страшном Суде будет не то изыскивать, как бы осудить, а как бы оправдать всех. И оправдает всякого, лишь бы хоть малая возможность была"⁴⁵⁰.

Но если вся жизнь человека прошла в противлении Христу, если постоянное нарушение Его заповедей приве­ло к разрушению самой души - Божий Суд, удаляющий грешника от Вечной Радости, происходит сразу же по кон­чине. "Уделом таковых будет мучение или, вернее сказать, отвержение от Бога и стыд в совести, которому не будет конца" (св. Григорий Богослов)⁴⁵¹. Для них Сам Христос может оказаться страшен - ибо именно к Нему, к лику Божией любви, была обращена мольба некоего духа: "Умо­ляю Тебя, не мучь меня!" (Лк. 8, 28)Тот, Кто есть сама Радость, Кто говорит своим учени­кам: "радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна" (Ин. 15,11), - Он мучит Собою духов зла и ими одержимых.

Именно в теософии есть вполне яркие описания "ниж­них миров", многочисленных адов, кармических тюрем (Беспредельное, 462). Православное богословие (вновь по­вторю - надо отличать православное, святоотеческое Бо­гословие от обыденных представлений и от прикладной амвонной моралистики) о тайне мучения в Царстве Любви мыслит так: "Говорю же, что мучимые в геенне поражают­ся бичом любви. И как горько и жестоко это мучение люб­ви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, тер­пят мучение вящще всякого приводящего в страх муче­ния; печаль, поражающая сердце за грех против любви, язвительнее всякого возможного наказания. Неуместна человеку такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией. Любовь есть порождение ведения истины, которое дается всем вообще. Но любовь силою своею дей­ствует двояко: она мучит грешников, как и здесь случает­ся другу терпеть от друга, и веселит собою соблюдших долг свой. И вот, по моему рассуждению, таково геенское муче­ние - оно есть раскаяние" (преп. Исаак Сирин).

 

 преп. Исаак Сирин. Слова подвижнические. Сергиев Посад, 1911, с. 112. То же у Достоевского - "Из бесед и поучений старца Зосимы". Ад "есть невозможность больше любить... Тем-то и мучается, что ко Господу взойдет он, не любивший, соприкоснется с любившими любо-! вью их пренебрегший. И говорит уже сам себе: "ныне хоть и возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви моей... Хотя бы и жизнь свою рад был отдать за других, но уже нельзя, ибо прошла та жизнь, кото­рую возможно было в жертву любви принесть, и теперь бездна между тою жизнию и сим бытием" (Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. // Полное собрание сочинений. Т. 14, ее. 292-293).

 

Господь решит - сможет ли Он Свою любовь вместить в душу человека, или та уже неспособна к такому. Господь до решений Соборов, иерархов, священников и богословов уходит из сердца того человека, что прислонил свою жизнь к силам смерти. Собственно, эта Богоставленность порож­дается христоборцем еще при его земной жизни. Сразу после смерти становятся очевидны ее последствия.

Публичное слово Церкви, обличающее еретика, нужно лишь в том случае, если и после его кончины его идеи продолжают распространяться, причем принимаются не­сведущими людьми как христианское, церковное учение.

Негоже проповедовать антихристианские взгляды, делая вид, что они как две капли воды похожи как раз на хрис­тианство. Как при посмертной канонизации святого Цер­ковь указывает на возможный путь спасения, так при по­смертном отлучении еретика она предупреждает о пути погибели. Как канонизация святого не есть "награда" для него, так и посмертное отлучение не содержит в себе никако­го сугубого наказания. У Бога все произошло уже прежде.

Но если начатое ересиархом разрушительное дело про­должает обитать на земле, то Церкви никогда не поздно гласно предупредить о том, что этот путь привел к погибе­ли и его самого, и его последователей. Это важно не столько для мертвых, сколько для живых. И вот, чтобы пробиться хотя бы не к сердцам, но и к ушам людей, Церковь бывала вынуждена совершить акт, который каждый раз дается ей с болью.

Публичный отказ Церкви от соучастия в молитвах с некоторым человеком (который и так уже сам вышел из Церкви) может сделать серьезнее отношение других людей к религиозной рельности.

Яков Кротов однажды остроумно заметил, что через зер­кало современных СМИ Церковь видна лишь подобно "че­ловеку-невидимке". Как уэллсовского персонажа люди за­мечали только по грязи, что прилипала к его ногам, так и Церковь привлекает к себе внимание средств массовой ин­формации лишь каким-либо скандалом. О нормальной жизни Церкви, о ее молитве и надежде, о ее неприметном воссоздании писать как-то неинтересно, несюжетно. А вот, скажем, отношения Глеба Якунина и Синода (вопрос, ко­торый в самой Церкви весьма мало кого интересует) мож­но прослеживать по законам рубрики "Светская жизнь", не обременяя себя ни богословскими, ни церковно-истори­ческими познаниями.

Поскольку такова реальность газетного мира, то глупо на нее лишь просто сетовать. Лучше попробовать исполь­зовать знание этой реальности для нужд проповеди. Я хочу сказать, что если Церковь не может привлечь к себе при­стальное внимание СМИ иначе как скандалами - она дол­жна уметь эти скандалы создавать сама. Ничего слишком уж неблагочестивого в этой мысли нет. Достаточно вспом­нить, что в знаменитом стихе ап. Павла о Распятом Христе, Который есть "иудеям соблазн и эллинам безумие", рус­ское слово "соблазн" переводит греческое слово skandalon. A с другой стороны, научились же физики использовать энер­гию направленного взрыва, да и философы еще со времен Диогена время от времени задирали публику, чтобы "по­нудить читателя к пониманию".

"Скандал" сам по себе вряд ли может многих убедить, но он способен весьма многих осведомить о реальной пози­ции Церкви по конкретному вопросу. "Скандал" - это за­явление, идущее вразрез с той интеллектуальной модой, которая в данный момент считается "общественным мне­нием", и потому он привлекает к себе внимание. Если та­кое заявление делает Церковь - она это делает не для того, чтобы всех убедить в правоте своей позиции, но для того, чтобы по крайней мере всех оповестить о ней.

Такое заявление от лица Церкви сделал Архиерейский Собор по вопросу о неоязыческих и оккультных сектах. В принципе церковные проповедники и иерархи постоянно говорят о том, что христианство несовместимо с оккуль­тизмом. Но столь же постоянно в школы, телепередачи, в дома культуры и библиотеки приходят адепты оккультно-языческих доктрин и заявляют, что их взгляды очень мирно уживаются с Евангелием, и что вообще они нашли способ создать "мировую религию" без всякого ущерба для хрис­тианской вести. И, честно говоря, их саморекламе верят больше, чем предупреждениям Церкви.

Последней в этой ситуации оставалось одно. Максималь­но громкое и максимально недвусмысленное заявление. Анафема.

Это не административно-юридический акт, изгоняющий или наказывающий отступников, но просто горькое при­знание совершившегося отделения.

Каждый из нас в своих грехах отпадает от Церкви, и точно так же каждый православный христианин может воссоединиться с Церковью через искреннее покаяние, ис­поведь и Причастие. В молитвах исповеди священник про­сит о нем: "примири и соедини его святой Твоей Церкви". Однако к числу тех грехов, которые отлучают человека от общения с Церковью, принадлежит и грех проповеди уче­ния, противоречащего Евангелию. Среди Десяти Запове­дей, к исполнению которых Господь призвал людей еще во времена Моисея, первые четыре говорят о том, как человек должен мыслить о Боге, и их нарушение является грехом не меньшим, чем, например, нарушение заповеди "не укради".

Да, у нецерковных людей есть юридическое право на проповедь нехристианских систем мировоззрения. Но и у Церкви есть право при встрече с суррогатами предупреж­дать: это подделка. Церковь имеет право на полемику, имеет право отвечать на обвинения, которые высказываются в ее адрес, и имеет право не допускать к своим таинствам лю­дей, которые кощунственно к этим же таинствам относятся.

Когда в начале XX века Синод сделал заявление о том, что Лев Толстой своими антихристианскими убеждениями поставил себя вне Церкви, графиня София Толстая ответи­ла довольно раздраженным письмом: "Прочитала вчера в газетах жестокое распоряжение синода об отлучении от церкви мужа моего... Горестному негодованию моему не было пределов"⁴⁵².

В ответ один православный интеллигент вполне резон­но заметил: "Но позвольте, графиня: что такое случилось? Разве Вы до сего дня, до дня опубликования синодального определения, вовсе не знали, что пишет и печатает Ваш супруг? Почему же он может всячески поносить Церковь, издеваться над нею и ее святынями, кощунствовать, ос­корблять совесть верующих, а Церковь не может сказать спо­койно своим верным чадам: берегитесь Толстого, он сам себя отлучил от Церкви? Если это кажется для Вас неожидан­ным, то приходится лишь удивляться Вашей недальновидно­сти. Негодовать на то, что Церковь спокойно сделала предос­тережение своим чадам от заблуждений, какие распростра­няет ваш муж, что она открыто объявила пред целым светом, что он прервал с нею общение, что поэтому и она не считает его своим членом, что она приглашает всех верующих даже к молитве, чтобы Господь вразумил Вашего мужа - негодо­вать на это, простите: по меньшей мере непонятно"⁴⁵³.

Одно ли и то же - веровать в Бога Творца или испове­довать материализм? Все ли равно - исповедовать тайну Боговоплощения или же утверждать, что "понимать Хрис­та Богом и молиться Ему - величайшее кощунство"⁴⁵⁴? Относится ли к числу "обрядовых мелочей" различие в понимании молитвы Толстым ("молитва есть напоминание себе о смысле жизни") и живым, религиозным пониманием молитвы как реального обращения человеческой лич­ности к Личности Творца?

Имел бы право Лев Николаевич возмутиться, если б узнал, что его обозвали "зеркалом русской революции"? (А кстати, может, и в самом деле - "зеркало"? Комиссары, громившие храмы и из церковных риз делавшие портянки, не глазами ли Льва Николаевича смотрели на храм?)

 

 Вот только начало знаменитого словесного погрома, учиненного Л. Н. Толстым Литургии: "Сущность богослужения состояла в том, что предполагалось, что вырезанные священником кусочки и положенные в вино, при известных манипуляциях и молитвах, превращаются в тело и кровь Бога. Манипуляции эти состояли в том, что священник равно­мерно, несмотря на то, что этому мешал надетый на него парчовый мешок, поднимал обе руки кверху и держал их так, потом опускался на колени и целовал стол и то, что было на нем. Самое же главное было то, когда священник, взяв обеими руками салфетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой чашей" (Воскресение, ч. 1, гл. 39).

 

Вот так же и церковные люди выступают с возражени­ями, когда их вера, вера апостолов и Отцов Церкви, вера Евангелия и вера Оптинских старцев подвергается осмея­нию или ложным перетолкованиям.

В храмы приходит немало людей, зашедших туда по на­водке колдунов-"целителей". Они не Христа ищут и послали их туда "подзарядиться Космосом" или "почистить карму". И церковные люди просто обязаны объяснять этим людям, что храм - это не "космодром". Им надо объяснять, что их просто обманули, что путь ко Христу лежит совсем иначе - мимо "целителей", мимо знахарей, мимо астрологов.

Точно так же тем действительно уже многочисленным людям, которые полагают, что православность (понимае­мую скорее чисто этнографически) можно сочетать с теосо­фией, Церковь должна была пояснить: не обманывайтесь. У Христа нет общения с магами.

В том, что Церковь уносит Чашу с искупительной Кро­вью Христа от тех, кто не считает ее таковой - рериховские публицисты видят чуть ли не хулиганство - "Ясно, что долбя дубинкой по головам инаковерующих, отлучения­ми, запретами, и угрозами, - не причащать, не крестить, не отпевать (так нам обещал А. Кураев) - дело не попра­вить"⁴⁵⁵. Помилуйте, да где же здесь дубинка? Тайная Ве­черя потому и была тайной, что язычники и нехристиане на нее не были приглашены. То, что Спаситель не позвал на эту Вечерю иудеев - означает ли, что Он носился по улицам Иерусалима, "долбя дубинкой по головам инако­верующих"?

Можно ли сказать, будто Христос прибег к репрессиям только на том основании, что Он причастил только апосто­лов, а не римских легионеров? А ведь по В. Сидорову так именно и получается: "Церковь испугалась. Постановле­ние Архиерейского Собора свидетельствует, что она стала на порочный путь запретительных, репрессивных мер".

 

 Сидоров В. Новая Россия и духовная Индия. Рукопись, подпи­санная 29.3. 1995, с. 2. Стоит внимания то обстоятельство, что Сидоров эту фразу говорит не от себя. По его словам, такова была реакция Де­лийского митрополита Павла мар Григория, возглавляющего несторианскую церковь Индии. Этот владыка хорошо известен православным России как ключевой персонаж экуменического движения, бывший ча­стым гостем Московской Патриархии в 80-е годы (в частности, на праз­дновании 1000-летия Крещения Руси). В 90-е годы церковная полити­ка нашей Церкви стала более определенной и православной, и об этом свидетельствует сетование митрополита, в пересказе Сидорова следую­щее сразу же за предыдущим пассажем: "Нынешнее руководство Рус­ской Православной Церкви, - продолжал митрополит - недовольно мною, потому что я иду на самые широкие контакты с другими религи­ями. Поэтому я перестал ездить в Россию". И еще одна подробность той беседы. "Была затронута ленинская тема. Она возникла, когда я дарил ему значок "Махатма Ленин". "Это - великий дух", - сказал митропо­лит. И сообщил, что недавно в Дели состоялось собрание, посвященное памяти Ленина. Доклад о Ленине на этом собрании сделал митрополит".

 

Церковь не наказывает отлучением от себя, как не на­казывает больного врач, ставя ему диагноз.

Отлучение от Церкви и есть диагноз: душа человека поражена гангреной, опухоль гордыни начала застилать глаза несчастному настолько, что он уже не видит неба, не видит ничего, кроме себя самого и своей "правоты". Имен­но это - "гордыню" увидел в Толстом Оптинский старец.

Ту же болезнь в душе Льва Толстого увидела Александ­ра Андреевна Толстая: "он издевался над всем, что нам дорого и свято... Мне казалось, что я слышу бред сумас­шедшего... Наконец, когда он взглянул на меня вопроси­тельно, я сказала ему: "Мне нечего Вам ответить; скажу только одно, что, пока Вы говорили, я видела Вас во влас­ти кого-то, кто и теперь еще стоит за Вашим стулом". Он живо обернулся. "Кто это?" - почти вскрикнул он. - "Сам Люцифер, воплощение гордости"⁴⁵⁶.

И не та же ли страсть богоборческой гордыни понужда­ет оккультистов называть себя самих "христами"⁴⁵⁷?

Идеология, рожденная гордыней, не может соединить людей, она лишь будет все более и более их разъединять.

Так Лев Толстой, призывавший всех людей к миру и пони­манию, к соединению и солидарности, именно в духовной области не смог почувствовать себя единым с народом Бо­жиим, с апостольской Церковью. Толстой был готов соби­рать "крупинки мудрости" в Китае и в Индии. И лишь духовной мудрости православия не хотел он замечать.

И проповедь Рерихов привела не к объединению людей, а всего лишь к появлению еще одной религиозной группы, противопоставляющей себя всем остальным, и всех, кроме себя, именующей "невеждами".

Душа даже самого одаренного человека может быть по­ражена духовной болезнью. В конце концов какая разни­ца, чья это душа: гениального писателя или портового груз­чика?! Страсти всюду действуют одинаково, разве что ху­дожнику надо быть особенно настороже, ибо обостренно чуткая и впечатлительная его душа может легче души "про­столюдина" поддаться на зов страсти. Да, гении тоже боле­ют, и душа у таких людей нуждается в той же благодатной защите, что и любой человек. Рерихи, как ранее Толстой, эту защиту отвергли. Почему же духовная болезнь в их душах должна была протекать как-то иначе, чем в душе запойного крестьянина или неискреннего монаха?

Но когда эта болезнь стала опасной для окружающих, когда они стали износить из своих душ слово, отмеченное не-Христовым духом, Церковь должна была предупредить всех православных о небезопасности взглядов семьи ху­дожников: любое поклонение твари вместо Творца есть от­речение от Бога, а вытекающее из этого отречения заигры­вание с оккультными духовными силами чревато серьез­нейшими опасностями и для самого увлекшегося челове­ка, и для тех, кто живет рядом с ним.

Не определением Собора эти люди отлучены от Церкви, но своими собственными действиями они противопостави­ли себя всем христианам.

Если бы Рерихи просто вышли из Церкви и создавали свое учение, не маскируясь под христиан - богословы могли бы вести с ними дискуссию, но Церковь как таковая никогда не вынесла бы решения об их отлучении. В конце концов в мире немало нехристианских философских систем, но это не означает, что есть такое же множество церковных прещений, направленных против них. Очевидно, например, что филосо­фия Ницше носит антихристианский характер. Но он не анафематствован. Очевидно также, что нерелигиозной, а, значит и нехристианской является система Фрейда - но и здесь нет речи о церковном отлучении фрейдистов.

Анафема не возглашается посторонним. Лишь если люди, считающие себя членами Церкви: вдруг начали при­нимать эту идею и даже проповедовать ее как вполне хри­стианскую* - Церковь должна предупредить: это не мое!

 

 В Международном Центре Рерихов я однажды разговаривал с его сотрудницей, которая при этом была и постоянной прихожанкой право­славного храма. Ей казалось, что православие вполне совместимо с ре­риховским учением.

 

Поэтому лишь очевидным невежеством в церковных вопросах можно объяснить отклик известинского журна­листа Константина Кедрова на определение Собора (неве­жеством тем более досадным, что себя Кедров считает пра­вославным и курирует в "Известиях" именно церковную тематику): "Недавно архиерейский собор заявил, что пос­ледователи учения Рерихов об Агни Йоге находятся вне церкви. Неужели же семейство Рерихов, столь много со­вершившее для России, Индии и всего человечества, явля­ется главным врагом православия? Архиерейский собор не оскорбился кощунственным соединением православного креста и пятиконечной звездой у многих нынешних ереси­архов от коммунистических и национал-социалистических группировок. Даже легкой критике не подвергли Сталина, убившего десятки тысяч священников и монахов. Главным врагом оказался гималайский затворник Рерих. Никогда не был последователем наивного энергетизма Агни Йоги; но если начать анафематствовать всех, с кем не согласен, кто же останется?".

 

Кедров К. Свобода требует совести. // Известия, 4.4.95. Если бы К. Кедров не выдавал себя за православного публициста, на его статьи можно было бы не обращать внимания. Но он любит презентовать себя в качестве духовного сына и ученика о. Александра Меня - и при этом публикует такие, например, рассуждения весьма дурного вкуса: "Оста­вим в стороне богословские споры о том, является ли Иисус сыном Бо­жиим и даже самим Богом, или это один из величайших учителей человечества... Важно то, чему он учил. В чем новизна его учения? Отныне личность, человек были поставлены выше семьи, общества, государ­ства, нации. Именно из этого горчичного зерна спустя 1800 лет выросло дерево, именуемое "Декларацией прав человека". Многие считают, что после двухтысячного года эра от Рождества Христова закончится, и начнется эпоха Водолея. Время еще большего раскрепощения личнос­ти. Может быть, для других стран это так. В России же мы и сегодня живем словно до новой эры. Новая эра в России еше и не начиналась, и мы топчемся у ее преддверия вот уже тысячу лет" (Кедров К. Рождество Христово в России праздновать научились. Научимся ли жить по запо­ведям Христа? // Известия. 6.1.1995). Недавно из Христа делали пер­вого коммуниста, теперь - первого демократа. И даже не демократа (в демократическом сознании не может быть формулы, утверждающей, будто "человек выше людей", к которой Кедров редуцировал Еванге­лие), а просто - пошляка, сознание которого целиком скомпановано передачами радио "Свобода".

 

 Да ведь именно потому и нет нужды в осуждении сталинизма, что "Великий Кормчий" никогда не действовал от имени Церкви и никогда не выдавал "Крат­кий курс истории ВКП(б)" за православный катехизис.

Рериховцы же настойчиво продолжают представлять себя и христианами и православными. "Просвещенные миряне считают несовместимыми христианство и кураевский фальсифицизм", - пишет Г. Печников, и тут же просит Патриарха: "Я просил бы Вас, Ваше Святейшество, более внимательно отнестись к этому вопросу, так как ты­сячи верующих, православных людей, которые изучают "Живую Этику", творческое наследие Рерихов, восприняли решение Архиерейского Собора с большим недоумением"⁴⁵⁸.

Аналогично пишет Патриарху и Валентин Сидоров: "Мы продолжаем считать себя христианами" (между прочим, уже после Собора). Учение Рерихов Сидоров рекомендует как "православную эзотерическую традицию"⁴⁵⁹.

С. Ключников, один из ведущих рериховских "богосло­вов" (по терминологии своих учителей, которые "верят толь­ко в Материю", он, наверно, должен называться "материеведом"), заявляет, что "не перестает считать себя право­славным и после решения Собора"^459а.

Вот бы попросить его вместе с Сидоровым определить, как они понимают православие. Но при этом я попросил бы их учесть одно обстоятельство: термин "православие" придуман не ими. Он имеет вполне определенный историко-религиозный смысл. И слово "православный" содержит указание на вполне определенную религиозную традицию, которая избрала для себя это именование и вполне ясно определила его смысл, равно как и основы своего мировоз­зрения (см. "Чин Торжества Православия" или разверну­тое Исповедание веры при поставлении в архиереи).

Я, например, хотел бы называть себя "протестантом". Это очень красивое мужественное слово, очень созвучное современной моде на диссидентство. И если бы я сказал о себе, что я православный протестант, что моя вера есть прежде всего протест и нонконформизм - это привлекло бы ко мне журналистов и дало бы возможность более регулярного обращения к разным аудиториям. Но ведь не могу я назвать себя протестантом. И даже мои протесты против насаждения оккультизма в России не дают мне права на такое самоименование. Ибо термин "протестантизм" есть термин опять же технический и обретший свой вполне кон­кретный смысл задолго до моего рождения. Я не могу на­зывать себя протестантом, во-первых, потому, что в 1529 году на соборе в Шпейере я не подписывал "протест" мень­шинства, а во-вторых, потому, что по главному пункту рас­кола в Шпейере я-то как раз на стороне традиционалистс­кого большинства: я считаю Причастие действительным Таинством, а не просто символом.

Я понимаю, что реформаторы протестовали против ка­толиков. И в некоторых пунктах я как православный даже вполне согласен с их антикатолическими протестами. Но в целом все же я не могу согласиться с программой протес­тантов, с тем, что является вполне специфическим для их конфессии. И потому не могу назвать себя красивым сло­вом "протестант".

Рериховец же может называть себя православным толь­ко в трех случаях: если он ровно ничего не знает о право­славном богословии; или если знает, но не обладает ни ма­лейшим аналитическим даром и потому не понимает, что вероучительные тексты Православия говорят нечто ради­кально иное, чем тексты Агни Йоги; или же если он созна­тельно разрешил себе ложь во имя рекламного успеха.

Так вот, к сведению рериховцев, православный христи­анин - это не человек, который время от времени "под настроение" не прочь зайти в православный храм и там самоусладительно помедитировать на тему своей приобщен­ности к "великой святой Руси" и к "Космосу". Православ­ный христианин - это человек, который исповедует все православное вероучение и который живет мистериальной жизнью Церкви (то есть исповедуется  и причащается).

 

 На исповеди, кстати говоря, надо вести речь не только о том, что вчера, мол, погорячился в споре с сослуживцами или о том, что позав­чера был недостаточно настойчив в деле "духовного самосовершенство­вания". Надо каяться и в грехах против первых четырех заповедей - в грехе чтения оккультной литературы, в грехе участия во внецерковных мистических молитвенных и медитативных собраниях, в грехе языче­ства. Тогда Ключников будет иметь право сказать о себе, что он право­славный, когда он придет на исповедь с тем перечнем расхождений между христианством и теософией, которые опубликованы двумя главами выше и скажет священнику: "Прости, отче, я согрешил тем, что утверждал, будто Бог есть бездумная и безвольная, нелюбящая "материя", подчи­ненная слепому закону кармы, а теперь я с покаянием отрекаюсь от этой лжи и исповедую Православный Символ Веры".

 

Совершенно не будучи ни христианами, ни православ­ными, рериховцы тем не менее настойчиво уверяют, что они являются таковыми (при этом придерживаясь совер­шенно нерелигиозного мировоззрения Агни Йоги).

В Челябинске местная рериховская секта уверяет, что она действует по благословению старцев Оптиной пустыни и что "как неоднократно говорил Н. К. Рерих, истинное православие - это и есть Учение Сердца для новой эпо­хи"⁴⁶⁰. Главный редактор "Независимого рериховского жур­нала" Н. Тоотс печалится: "нам, рериховцам, чувствую­щим себя христианами, остается только горько сожалеть, что официальную церковь кто-то ввел в заблуждение и подтолкнул на столь необдуманное решение"⁴⁶¹. И вообще, по уверению Н. А. Тоотс, "Рерихи были большими почита­телями буддизма, но оставались православными"⁴⁶². Н. Дардыкина выражается "мы, миряне" и даже более того - "Ре­рихов почитают миллионы во всем православном мире. Верующие в Бога просвещенные миряне продолжают сле­дить за развитием искусства и философии - произведе­ния Рерихов и Блаватской относятся не к религиозным учениям, а к искусству и философии". Возможно, она пра­ва - и на самом деле есть множество людей, которые по­читают себя и христианами, и рериховцами.

 

 Один протестант рассказывал мне, как у него в общине несколько человек возмутились решением Архиерейского Собора о Рерихах. При­шлось протестанту встать на защиту Православной Церкви и пояснить, почему именно "живая этика" несовместима с Евангелием.

 

Печников полагает, что "православных рериховцев" тысячи; Дарды-кина считает их на миллионы. Да будь хоть один такой человек - и то церковный голос должен был бы предосте­речь его. Но если таких людей много - тем более было важно разъясняющее Определение Собора.

Реакция рериховцев на Определение Собора несколько разнилась в зависимости от того, принадлежат ли они к "про-демократическому" Международному Центру Рерихов, возглавляемому Г. Печниковым и Л. Шапошниковой, или же к про-коммунистическому движению "Мир через Куль­туру", во главе которого стоит В. Сидоров.

Первые попробовали сделать вид, что Определение Со­бора не имеет никакого отношения к Рерихам и рерихов­цам, и что отлучение их от Церкви придумано мною.

В послании Г. Печникова Патриарху по поводу Собор­ного решения это выглядит так: "Вызывают по меньшей мере удивление систематические выступления в средствах массовой информации диакона Андрея Кураева, который в своих статьях и выступлениях дискредитирует Русскую Православную Церковь, умышленно извращая текст Опре­деления Архиерейского Собора и запугивая людей преда­нием их анафеме и отлучением их от Церкви только за то, что они изучают "Живую Этику" и знакомятся с творчес­ким наследием Рерихов, а также об отлучении от Церкви давно умерших людей - Блаватской и Рерихов. Мы пола­гаем, что нельзя отдавать на откуп одного дьякона Курае­ва трактовку общекультурных вопросов и позиций Русской Православной Церкви".

Прежде всего обращает на себя внимание сам способ полемики, избранный рериховцами. Это жанр, известный как полемика в виде доноса. Начальству неугодного лица подается "сигнал" о том, что он, дескать, неправильно что-то понимает, говорит или делает, а потому нужно срочно принять к нему меры. Мне и в кошмарном сне не придет в голову направить г-ну Печникову письмо с просьбой при­нять меры к какой-нибудь антицерковной журналистке рериховского круга. Но сектанты с завидной постояннос­тью стучат на меня Патриарху.

 

 Вот каноническая форма такого доноса: "Ваше Святейшество! Вы ведете непрестанную подвижническую работу, чтобы Православная Церковь являлась и воспринималась как образец веротерпимости и па­стырской мудрости. Но, к сожалению, авторитету Церкви наносится непоправимый ущерб, когда от имени Церкви выступают недостаточно зрелые люди... Особую опасность представляют оскорбительные выска­зывания диакона Андрея Кураева" (Письмо Председателя Совета Ассо­циации Святого Духа Н. Дикина. Исх. №31 от 18.10.1995). Самое уми­лительное в этом плаче мунистов - что донос по поводу телепрограммы "Тема", посвященной сектам, был направлен ими за неделю до выхода программы в эфир (24.10.1995). Более интеллигентно "стучит" антро­пософ К. Свасьян: "Руководители обоих ведомств, консультируемых незадачливым "современным богословом", не откажут себе в необходи­мости внять дружеской консультации: эксперт и диакон Кураев своей "критикой" антропософии позорит как Государственную Думу, так и Православную Церковь" (Свасьян К. "Современный богослов" с боль­шевистскими манерами. Заметки читателя по поводу брошюры диако­на А. Кураева "Миссионеры на школьном пороге" // Литературная га­зета.   10.1.96).

 

Аналогичные обвинения в том, что "диакон Кураев в своем болезненном раже оболгал собственную Церковь", прозвучали в статьях Л. Шапошниковой⁴⁶³, Н. Тоотс⁴⁶⁴ и Н. Дардыкиной⁴⁶⁵.

Напротив, сидоровцы все поняли правильно и не стали делать вид, что Определение Собора их не касается. "Ши­роко известным стало печально-знаменитое инквизиторс­кое отлучение от церкви наших выдающихся соотечествен­ников Е. П. Блаватской и Е. И. и Н. К. Рерихов"⁴⁶⁶. Но при этом сидоровцы пришли к выводу, что можно приоткрыть забрало и начать уже не прикровенную, но прямую войну с Церковью, которая оказалась "Черной Ложей".

 

 "О войне Черных и Белых сил Рерихами написаны целые тома. Из-за этого церковь предает анафеме труды этих авторов. Черная Ложа в своей агонии делает все, чтобы опорочить деятельность братства Шам­балы и Сил Света" (Колесников И. Заклеймленное будущее. // Знамя мира. №8 (33) 1995).

 

 И вооб­ще - "Правильно писали Махатмы:... "

Более "дипломатичная" позиция МЦР сделала ее и бо­лее уязвимой. Если во всем виноват диакон Кураев - то логично призвать Патриарха ко вразумлению одного лишь меня, и тогда незачем тут же выражать надежду на то, что "очередной Архиерейский Собор Русской Православной Церкви исправит ошибку вышеупомянутого Определения" (письмо Г. Печникова).

Надежды МЦР на то, что Патриархия "одумается", дистанциируется от "низшего церковного чина", находя­щегося "в болезненном раже", и дезавуирует решение Со­бора, кажется, исчезли 29 мая 1995.

 

 "Кто же такой диакон Андрей Кураев и почему низший церков­ный чин позволяет себе от имени Православной Церкви публиковать подобные статьи?" (Ложь во спасение (заявление Экологического куль­турного общества "Дар Ориона"). // Слава Севастополя. 5.9.1995).

 

В этот день митропо­лит Кирилл, председатель Отдела внешних церковных сно­шений Московского Патриархата, ответил на письмо Г. М. Печникова. В письме Митрополита говорится:

"Наша Церковь ни в коей мере не берется судить о дос­тоинствах культурного и художественного наследия семьи Рерихов, равно как не пытается оценивать живопись Ни­колая Константиновича. Но мы обязаны высказать точку зрения Церкви на учение, претендующее быть новым от­кровением для мира, и тем предостеречь неискушенного человека, неполучившего, в силу существовавших запре­тов, нормального христианского воспитания, от уклонения от истинного пути святоотеческого богопознания... Имен­но поэтому Архиерейский Собор, руководствуясь учением Господа нашего Иисуса Христа, следуя Святому Преданию и многовековым традициям нашей Церкви, указал в своем Определении на несовместимость "Учения живой этики" с православием, а ее последователей назвал отлучившими самих себя от Церкви".

Итак, соборная оценка рериховского учения как рели­гиозного и несовместимого с христианством, подтвержде­на. Более того, Митрополитом подтверждено, что последо­ватели этого учения, то есть конкретные люди, отлучены от Церкви (своей волей или решением церковной иерар­хии - в данном случае просто неважно).

Однако остался неосвященным тот вопрос, на который сугубо упирают рериховцы: отлучены ли от Церкви давно умершие основатели их движения?

В аналогичном письме, отправленном митрополитом Кириллом В. Сидорову, содержится несколько двусмыс­ленная формулировка: "В Определении Собора речь шла о православной оценке учений, а никак не об отлучении по­койных Н. К. и Е. И. Рерих и Е. П. Блаватской от Церкви, которые к ней и не принадлежали"⁴⁶⁷. Верно, что эти лица перестали принадлежать к Церкви ранее определения Со­бора. Но неверно, что они вообще никогда не были члена­ми Церкви. Все они были людьми, крещеными в Право­славной Церкви. Хотя бы в отрочестве у них были годы, когда они достаточно сознательно исповедовали правосла­вие и участвовали в церковных богослужениях.

Кроме того, Рерихи и в зрелые годы иногда деклариро­вали свою связь с Церковью.

 

 См. письмо Н. К. Рериха архиепископу Харбинскому Мелетию (очевидно, не знакомому с рериховским учением), кончающееся вполне внутрицерковным оборотом - Испрашивая благословение Вашего Высокопреосвященства, имею быть душевно почитающий Вас... "(На­ука и религия. 1995, № 6). Письмо датировано 10.9.1934. К кому на самом деле относился Рерих с "душевным почитанием" видно скорее из его "Вождям Советского Союза" и из завещания. Впрочем, не нужно думать, будто при жизни Рерихов никто из священнослужителей не обращал внимания на антихристианский характер их учения. Те, у кого находился досуг для чтения Агни Йоги, реагировали вполне одно­значно. "Не могу согласиться с Вами, - пишет Е. Рерих, - что со стороны церковников была проявлена полнейшая терпимость, и ника­ких открытых выступлений с их стороны не было. Имею как раз обрат­ные сведения" (Письма Елены Рерих 1929-1938. Т. 1, с. 405).

 

Более того, в среде своих учеников и читателей они усиленно культивировали миф о том, что "семья Рерихов дружила со святым Русской Право­славной Церкви Иоанном Кронштадтским, который был ду­ховником матери Е. И. Рерих"⁴⁶⁸. По словам Н. К. Рериха, и в годы эмиграции у него был православный духовник⁴⁶⁹.

Тем не менее, в их жизни, очевидно еще в молодости, обозначился момент, когда оккультная практика духообщения поставила их вне Церкви.

И если признано, что вне пределов Церкви находятся обычные сегодняшние еретики, то очевидно, что не могут находиться в Церкви те люди, которые сами создали ере­тическое антицерковное учение. В самом деле, как можно говорить об отлучении от церкви рядового еретика, если его ересиарха Церковь продолжает поминать как свое чадо? Разделял ли Николай Рерих учение "Живой этики"? Не­сомненно. Значит - и к нему приложимы слова соборного Определения - "Люди, разделяющие учения этих сект и движений, отлучили себя от Православной Церкви". Это отпадение произошло в реальной духовной жизни семьи Рерихов задолго до определения Собора. Соборное опреде­ление лишь высветило происшедшее.

Кроме того, даже с юридической точки зрения Рерихи были отлучены от Церкви много раньше 1994 года и не посмертно, а при жизни. Архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей в 1932 году высказал прямое суждение о теософии. "Указав на вредную деятель­ность масонства, мы не можем не упомянуть о столь же гибельных учениях и организациях, сродных с ним по духу и направлению, находящихся с ним в тесной связи и зави­симости от него, таковы: теософия, антропософия... К глу­бокому нашему сожалению, эти общества имеют широкое распространение среди нашей эмиграции. Посему мы и почитаем своим долгом предупредить нашу русскую па­ству от столь опасных учений и организаций и призываем всех наших духовных чад не иметь с ними никакого обще­ния. Принимая во внимание все вышеизложенное, Священ­ный Собор определил: 1. Осудить масонство как учение и организацию враждебную христианству и революционную, направленную к разрушению основ национальной государ­ственности. 2) Осудить также и все сродные с масонством учения и организации, теософию, антропософию... 4) Вме­нить в обязанность пастырям Церкви спрашивать присту­пающих к исповеди - не разделяют ли они этих учений и, если окажется, что разделяют, то разъяснять таковым, что участие в указанных организациях несовместимо с звани­ем христианина, что таковые должны или решительно отказаться от масонства и сродных с ним учений, или, если этого не исполнят, не будут удостаиваться Св. Причаще­ния, а при дальнейшей нераскаянности будут отлучаться от Св. Церкви"⁴⁷⁰.

Стоит обратить внимание рериховцев на то, что русская Церковь в эмиграции ни по каким основаниям не может рассматриваться как "господствующая" или "государствен­ная". У нее не было никаких способов воздействия на свет­ские власти и никаких путей воздействия даже на рус­скую эмиграцию, кроме слова. Это собственно церковный акт, и видеть в нем "инквизиторство" или "гонение" мож­но лишь при обладании изрядной фантазией.

Поскольку Рерихи жили вне России и по большей час­ти в Азии, где не было епархий Московской Патриархии, то в церковном отношении они относились к Русской За­рубежной Церкви. Так что Успение 1932 года, а не Рожде­ственский Пост 1994-го является временем официального разрыва Православной Церкви и Рерихов.

 

 Собор 1932 г., равно как и Собор 1994 г., не сформулировал ника­ких новых положений христианской веры. Просто в адрес теософов был обращен издавна существовавший четвертый анафематизм Чина тор­жества православия: "безумие глаголющим, не нужно быти ко спасе­нию нашему и ко очищению грехов пришествия в мир Сына Божия во плоти, и Его вольное страдание, смерть и воскресение, анафема". Кста­ти, до 1840 эта церковнославянская формула звучала так: "блядословящим не нужно быти ко спасению нашему..."

 

 Но вновь под­черкну - внутренняя связь с Церковью прервалась у Ре­рихов значительно раньше даже 1932 года...

Что же касается нынешних последователей учения Ре­рихов, то для них отлучение от Церкви означает, что люди, ранее крещеные в Православной Церкви, но затем начав­шие проповедовать и разделять теософские взгляды, как отлученные от Церкви не могут прибегать к спасительной благодати церковных таинств. Если они не принесут пока­яния и не обратятся к искреннему исповеданию всецелого и неповрежденного православного учения, они не допуска­ются к Причастию, они не могут быть восприемниками (крестными) при крещении, не могут быть поминаемы в цер­ковных молитвах, а также лишаются церковного погребения и отпевания. Переступить порог православного храма такие люди могут, лишь если они пришли для покаяния.

Если даже такие люди сами считают себя христианами и дерзают приступать ко Святому Причащению - благодать Христова не освятит их сердца, но послужит им во осуждение.

Поминать имена этих людей на Литургии как за здра­вие, так и за упокоение их душ невозможно.

 

 Учитывая ту двусмысленность, с которой может быть прочитано письмо митр. Кирилла В. Сидорову, я попросил нескольких архипас­тырей, участников Архиерейского Собора, дать оценку той церковно-канонической интерпретации соборного Определения, которую я изло­жил в этой главе. На их усмотрение я предложил три вопроса: "1. Ска­зал ли Собор, что только рериховское учение находится вне Церкви, или же Собор видит за пределами Церкви также и людей - последова­телей этого учения? То есть воспринимает ли Собор последователей ре­риховского учения как отлученных от Церкви? 2. Допустимо ли гово­рить, что Собор засвидетельствовал отпадение от Церкви Блаватской и Рерихов, или же он указал только на то, что нынешние пропагандисты рериховского учения отлучили себя от Церкви? 3. Верно ли я перечис­ляю последствия происшедшего отпадения от Церкви: (далее идет тот абзац, к которому относится данное примечание)".

Архиепископ Пермский и Соликамский Афанасий ответил: "Я со­гласен с Вашим пониманием и изложением. На все Ваши вопросы отве­чаю - Да, правильно!". Епископ Магаданский и Чукотский Ростислав ответил так: "Придерживающиеся рериховского учения находятся вне Церкви. Собор засвидетельствовал отпадение от Церкви Блаватской и Рерихов, а также последователей их учения. Последствия отпадения перечислены верно. Человек, придерживающийся учения Агни Йоги, не может быть допущен к церковным таинствам".

 

Впрочем, здесь нужно одно уточнение. Раньше я ска­зал, что посмертное церковное отлучение не может ска­заться на загробном состоянии души ересиарха. Теперь можно сделать здесь некоторое пояснение. Дело в том, что церковное предание различает два суда Божиих - один, частный, непосредственно после разлучения души и тела. И второй - общий, при конце времен, по воскресении мер­твых. При этом Последний Суд мыслится как более "мяг­кий", чем первый. На нем может быть оправдан тот, кто был осужден ранее. Те молитвы, которые земная Церковь возносила об усопших в промежутке между их смертью и моментом воскресения, могут укрепить ту душу, которой недоставало собственной праведности, и христианин мо­жет быть в итоге оправдан не сам по себе, но именно как член торжествующей Церкви Христовой. Согласно цер­ковному преданию, Церковная полнота в последний день сможет спасти и освятить собою всех, не отпавших от нее (то есть не имевших к минуте окончания земной жизни нераскаянных смертных грехов). Соборное определение об отлучении от Церкви, естественно, делает такую надежду уже невозможной. Литургические молитвы церковного народа об упокоении этих людей прекращаются. Другое дело, что эта надежда вообще распространяема лишь на людей, умерших пусть и не в личном подвиге святости, но по крайней мере в мире с Церковью и со Христом.

Рерихи жили вне Церкви и умерли вне нее. Собор не по­сылает их в ад. Он просто предупреждает еще живых людей, творящих свою судьбу: не рискуйте, идя их путем.

 

 Чем могут кончаться игры с оккультизмом, показала история фран­коязычной секты "Солнечный храм", дважды организовавшей самоубий­ства своих членов. "Концепция "Ордена Солнечного Храма", который, по сути, был тайным обществом, представляет собой смесь астрологии, алхимии, мистики, кабалистики и йоги. Своим предтечей сыны секты считают средневековый орден тамплиеров и религиозно-философский орден "Крест и роза", члены которого называют себя наследниками Заратустры" (Коваленко Ю. Конец света по собственному желанию. Акты самосожжения детей "Ордена солнечного храма" становятся ежегодным ритуалом. // Известия. 26.12.1995). 53 человека из этой секты были убиты в ноябре 1994 г. в Швейцарии; 16 (в том числе трое детей) - во Франции в декабре 1995. По единодушному выводу всех сектологов, "Солнечный храм" - одна из ветвей New Age, "Нового Времени". Вновь напомню, что тот дух, что стоит за розенкрейцерами и оккультистами, за Блаватской и "Солнечным храмом" - в Евангелии определен как "человекоубийца искони".

 

Определение Собора лишило их некоторой толики внут­реннего комфорта: ведь так уютно было заниматься тант­ризмом, считая себя истинно православным и учеником преп. Сергия Радонежского. Они, пожалуй, даже "разоча­ровались" в Церкви. Что ж, христианство вообще время от времени разочаровывает людей. Так Христос разочаровал стражников Своим воскресением. Так апостолы огорчили язычников своей проповедью. Так Архиерейский Собор огорчил Международный Центр Рерихов вместе с Ассоци­ацией "Мир через Культуру".

Не возмущайтесь, господа рериховцы, и не сердитесь. Если вы действительно "миряне" - лучше покайтесь.

Для того, чтобы помочь людям, прельщенным теософи­ей, вернуться к действительному Христу, к тому Христу, Который открыл Себя через подвиг Голгофы и через свиде­тельство Евангелий, Церковь говорит: дорогие братья, вы сейчас находитесь вне Христа, вне Церкви.

Вы попали в секту сатанистов. Пока вы слышите лишь разговоры о "Культуре", "Свете", "Мире" и "Космосе". Но это лишь прикрытие. "Посвященный" император Юлиан Отступник до прихода к власти также выдавал себя за хри­стианина и даже принял рукоположение в церковный сан чтеца. Когда же он скинул маску, оказалось, что под нею скрывалась отнюдь не "веротерпимость".

 

 Юлиан решил смыть с себя печать христианского крещения. Он приказал заколоть над собою жертвенного быка, сам же стоял под по­мостом и обмывался стекавшей сверху кровью... См. св. Григорий Бо­гослов. Творения. Т. 1, с. 84.

 

И сегодняшние "эзотерики" без всякой искренности говорят о своем един­стве с христианством. Вас обманывают.

Вам сказали, что вы просто знакомитесь с "духовным наследием великих деятелей русской культуры". Но хотя бы пролистайте теософскую "библию" - "Тайную Доктри­ну" Е. П. Блаватской. И вы заметите, что на самом деле вы попали в кружок по изучению каббалистики. Вы втянуты в эксперимент под названием "слияние Вед с Каббалою" (Агни Йога. 92). Действительно, в головах теософов сли­лись индуизм и иудаизм. Но при чем же здесь "русская культура"?!

Те книги, послушание которым хотят вам привить, в конце концов приведут вас к согласию с почитанием Лю­цифера. "Закон Кармы", которому вас учат, однажды от­кроется для вас в своем "полуэзотерическом" содержании: "Люцифер есть божественный и земной свет, "святой Дух" и "Сатана",.. есть Карма Человечества"⁴⁷¹. Этот абзац Бла­ватская упреждает пассажем: "Таким образом, для непос­вященного Астральный Свет может быть Богом и Дьяво­лом одновременно - Demon est Deus inversus"⁴⁷². И если это, по признанию Блаватской, не более чем приближение к последним тайнам теософии, если это то, что может быть сказано "непосвященному" (при условии, если он вдруг дочитается до 1598-й страницы "Тайной Доктрины") - то какие же глубины сатанинские разверзнутся перед вами, если и далее вы будете идти путем Агни Йоги?!

Осознайте свое действительное положение и, поняв его трагичность, уже с предельной ответственностью сделайте свой выбор: Вы с христианами или с оккультистами. Только делая этот выбор, не забудьте обратиться ко Христу. По­молитесь Ему: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, по­милуй мя грешнаго".

38. ЕСТЬ ЛИ ЭТИКЕТ В "ЖИВОЙ ЭТИКЕ"?

39. ЧТО ЗНАЧИТ ОТЛУЧЕНИЕ ОТ ЦЕРКВИ