1. Древнехристианская педагогика и национальные особен­ности школы. Укладное и школьное образование. 2. Александ­рийская школа II-III веков. 3. Восточно-сирийская школа IV-VIII веков. 4. Латинская школа VI-IХ веков. 5. Принципы ис­пользования опыта Древней Церкви в современной православ­ной педагогике.

Христианское образование в широком смысле это­го слова появилось одновременно с христианством, с возникновением христианской семьи, христианского уклада жизни. Это так называемое укладное воспита­ние, когда ребенок формируется прежде всего средой, медленно врастая в дела и понятия взрослых. В первохристианской литературе остались памятники та­кой педагогики. Например, описанное в Житиях свя­тых воспитание святой Макрины, сестры святителя Василия Великого (IV век), или более поздние сви­детельства, в которых предприняты попытки рекон­струкции образа жизни и нравов первых христиан²⁹.

Укладное воспитание бывало не только домашним, это и цеховое воспитание, и монастырское - все фор­мы подготовки детей к жизни не через школу, а через постоянное участие в общем деле, в жизни - воспита­ние средой. А среда, как известно, развивает в ребен­ке те качества, которые ею же будут востребованы. С антропологической точки зрения, этот вид педагоги­ки естественным образом ограничивает возможности ребенка. Последний оказывается погруженным, зам­кнутым в некое однородное социально-культурное и духовное пространство и впитывает окружение как единственно возможный способ жизни.

При укладном воспитании  у ребенка нет никакого личного выбора, судьба его предопределена, а его ин­дивидуальность подчинена требованиям среды. Такое укладное воспитание по сути является не обществен­ным делом, коим всегда стремится стать педагогика, а частным, в крайнем случае - корпоративным. Оно таит в себе множество скрытых противоречий и потому не может рассматриваться как универсальный образец христианской педагогики. Принципы нового отноше­ния к воспитанию и образованию детей, равно как и нового отношения к жизни, которое стало распрост­раняться по миру вместе с проповедью Евангелия, мож­но уяснить только при анализе христианской школы.

Какова же была первая христианская школа? Во-первых, надо понять, что она образовывается не на пустом месте. Все народы древнего мира уже имели к I веку свои школы, в формах и методах которых от­разились их верования, эстетические и этические взгляды, особенности гражданского и личностного, интеллектуального и этнографического бытия.

И вот начинается новая онтологическая эпоха, хри­стианство несет новые представления о мире, жизни и человеке. Может быть, даже не представления, так как представления предстояло еще выработать, но досто­верно - новые интуиции, новые чувствования и пере­живания, которые в буквальном смысле потрясали мир.

Евангельское благовестие, казалось, нарушало рав­новесие многих педагогических систем, так как было обращено не к какому-то одному народу, а ко всем людям, ко всему миру. Началось проникновение, встреча вселенской идеи спасения с национальным со­знанием каждого народа. Вспомним слова апостола Павла о том, как он нес Евангелие разным народам. Для иудеев я был как иудей, чтобы приобрести иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрес­ти подзаконных, для чуждых закона - как чуждый за­кона, - не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, - чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощ­ных Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 20-22).

Из сказанного ясно, что христианство не разруша­ло национальные особенности никакого народа. На­оборот, национальные формы жизни получали новое истинное содержание, новый импульс к развитию. Только при свете истины становилось ясно, что в на­циональном самосознании было рутинным, тормозя­щим развитие всего народа, а что плодотворным, обо­гащающим всех. Христианство не предлагало ника­ких закрепленных форм жизни или типов школы, оно призывало народы рождать новые формы и обще­ственной жизни, и школы, формы, способные вмес­тить Евангельское благовестие.

Поэтому древние христианские школы были еди­ны в основной своей цели - научить христианской вере и жизни - и различались в способах достижения этой цели, так как формы и методы школьной рабо­ты всегда рождались из национальных традиций.

«Национально-культурная среда, в которой распро­странялось христианство, складывалась из трех глав­ных элементов: греческого, семитического (в основ­ном, сирийского) и латинского. Каждый их этих эле­ментов отличался резко очерченным национальным характером, обладал своей культурой и образовательной традицией. Соответственно этому и в древнехри­стианских школах можно различить три основных типа: греческий, сирийский и латинский». Вначале это были школы для тех, кто готовился к крещению.

Особенность греческого национального духа на высшей ступени его развития составляло стремление к знанию как к искусству и художеству жизни. Отсю­да родилось и само понятие цельного знания (фило­софии) как некоего всеобъемлющего начала, «воспи­тывающего душу человека и сообщающего его духу высшую красоту и нравственность...» Истинным фи­лософом назывался не тот, кто много знает, а тот, кто обнаруживает соответствующее своему знанию поведение. Система греческого образования была построена на двух началах: ценность придавалась только общеобразовательным наукам, которые носи­ли название «свободных», и - второе - важны они были не сами по себе, а с точки зрения того синтеза, который придавала им философия. В идеальном смыс­ле греческая образовательная система должна была представлять собой живой организм, возглавляемый философией. Однако в начале христианской эпохи она была почти безжизненной, философия переживала глубокий кризис.

Греки, принявшие евангельское благовестие, полу­чили, так сказать, новую действенную философию, которая мгновенно оживила их школу и сама приоб­рела черты структурного знания. Тесная же связь об­разовательной и воспитательной систем сохранилась полностью. Примером такой школы может быть Александрийская духовная школа, основанная, по преданию, святым Марком. Источники свидетельству­ют, что наряду с вероучением там очень рано (нача­ло II века) начали преподаваться свободные науки, то есть было стремление достичь гармоничного син­теза веры и знания. Во втором веке школой заведовал Пантен, его преемником был Климент Александрий­ский, затем в III веке - Ориген. Вот как Климент Алек-сдандрийский формулирует цели школы — приобрете­ние «основанного на Откровении совершеннейшего и цельного знания, неразрывно связанного с высоким нравственным характером». Отсюда понятно, что школа предназначалась для всех желающих, она го­товила не клириков, а христиан. На первой ступени в программу школы входили такие свободные науки (общеобразовательные предметы), как грамматика, диалектика, логика, геометрия, астрономия, естество­знание, вероятно, и пифагорейская теория чисел. Эти предметы развивали мышление человека и научали его правильно мыслить, это была серьезная подготовка к богословию, к толкованию Священного Писания.

Кроме того, само преподавание велось так, так рас­ставлялись акценты, что внимание слушателей при­влекалось к возвышенному, Божественному. Ибо не­видимое Его, вечная сила Его и Божество, от созда­ния мира через рассматривание творений видимы... (Рим. 1, 20).

На второй ступени в Александрийской школе изу­чалась философия. Для богословского образования она имеет большое педагогическое и пропедевтичес­кое значение, и не только формальное, то есть разви­тие высших способностей души. В ней содержатся «обрывки», «семена» истины, разбросанные в учени­ях разных философов. Семена эти важно отделять от заблуждений философов - надо научиться отделять. И это тоже входило в программу обучения. Само изу­чение философии в Александрийской школе было эк­лектичным, то есть не отдавалось предпочтения никакой философской школе. Из списка были исключе­ны только те философы, которые отрицали существо­вание Божие и Божественный Промысел. Это было сделано не столько из идеологических соображений, сколько из учебных: нерационально было отводить время на нечто незначимое. По словам святого Гри­гория Чудотворца, «школа не оставляла ученика бес­помощным, а вела его за руку через поле философс­ких хитросплетений, всюду освещая их с точки зре­ния Божественной истины».

Таким образом, изучению богословия и Священ­ного Писания в Александрийской школе предшество­вало строгое осмысление мира и всего пути познания человечества. Это и позволило родиться системати­ческому богословию. Появились такие науки, как апологетика, нравственное богословие, догматика, изучение которых должно было предшествовать эк­зегетическому курсу, то есть толкованию Священно­го Писания. Развитие мышления в Александрийской школе шло дедуктивным путем. Климент Александ­рийский сам о себе говорит, что диалектическое дви­жение его умозрения идет не от частного к общему и не от чувственного к сверхчувственному, но совер­шенно наоборот - от простого и родового к видо­вому и частному.

Такова была христианская школа греческого образ­ца, школа Платоновских традиций, школа диалога зна­ния и веры. Просуществовала она с конца II века до самого начала V века. После Миланского Эдикта 312 года, когда христианство стало государственной ре­лигией, центр культуры переместился в Константино­поль. Царская, так сказать государственная школа Константинополя стала преемницей традиций Алек­сандрийской школы. Она просуществовала до начала IX века и была уничтожена императором-иконобор­цем Львом Исавром, который предложил ученым «присоединиться к его безбожию», а при их отказе при­казал сжечь школу вместе с учителями и книгами. Но эти зверства не смогли прервать уже сложившую­ся образовательную традицию. Там, где только появлялись в Византии научные силы, по свидетельству ис­ториков, возникали школы диалога веры и знания. Об этом могут свидетельствовать библиотеки монасты­рей, церквей, епископских кафедр, где присутствова­ли книги разных направлений и авторов: научные, бо­гословские, философские, медицинские. Таким обра­зом, греческая школа диалогового типа, видимо, про­существовала до конца Византийской империи.

2. Другой тип представляла Сирийская христиан­ская школа, созданная на заевфратском востоке в го­роде Эдессе. Ее основателем считают Апостола Фад­дея, или, как его здесь называли, Аддая, но до второй половины IV века никаких конкретных сведений о школе не сохранилось. В 363 году учителем ее стано­вится Ефрем Сирин. В Эдессе школа просуществовала до конца V века, а затем была перенесена в Низибию.

И программа, и методика преподавания Эдесско-низибийской школы резко отличалась от Александ­рийской. Если в Александрийской школе главным считалось активное усвоение учеником самой сущно­сти преподаваемого, то здесь ставка делалась на точ­ное и полное запоминание материала не только по содержанию, но и по форме. Эта традиция была близ­ка к иудейской школе. Семитическая нация, к кото­рой принадлежали сирийцы, по духовному складу сильно отличалась от арийцев-греков. «Если грек тя­готел к синтезу и умозрению, то сириец обнаруживал особенную склонность к позитивному и аналитичес­кому мышлению... Для сирийца на первом месте сто­яли интересы нравственного и практического харак­тера, и он не решался подчинять их руководству ума, как эллин, а искал более прочной опоры в авторите­те. Подобно иудеям сирийцы искали авторитета в пре­дании. Сириец проводил резкую грань между Божиим и человеческим, между религией и культурой».

Синтез веры и цельного знания в Сирийской школе был невозможен. Более того, уже во II веке из уст бо­гословов сирийского происхождения раздался протест против греческой образованности. Но по существу это был протест против самого метода образовывания.

На пороге новой эры диалоговое сознание греков реально готово было вместить высокое откровение о человеке как образе и подобии Божием. Зарождался тип новой созерцательно-деятельностной духовности, которую явит в полноте сонм византийских и славян­ских святых. Сама идея смысла жизни как преобра­жения человека, «вынянченная» всей греческой куль­турой, для сирийского востока была слишком дерзка и парадоксальна, поэтому и усвоение христианства шло здесь совершенно другими, более традиционны­ми для семитов, путями.

Педагогика иудаизма вся была основана на культу­ре сакрального текста, на осмыслении религиозного ритуала, через который и осуществлялась связь с Бо­гом. Идеал верующего здесь - мудрец, который обре­тает мудрость в книгах Священного Писания. Иудеи -народ Книги. Все вопросы разрешаются только по ней. Книга - высший авторитет и источник истины. Лич­ный опыт человека тем ценнее, чем он больше знает Писание. Отсюда и иудейская школа - есть школа Книги, чтение Писания, выучивание текста наизусть, толкование Писания. Многие их этих элементов мы и увидим в Сирийской христианской школе.

Примечательно, что в качестве категориального и методологического аппарата сирийцы пользовались системой Аристотеля, правда, избирательно переведен­ного и адаптированного. Напомним, что методологи­ческое основание Александрийской школы - плато­низм. Эти два античных философа - Платон и Ари­стотель, учитель и ученик - по сути стали в истории мистическим основанием двух способов интеллектуаль­ного бытия. Там, где на первое место выходили во­просы формы, искали поддержки у Аристотеля, в его диалектике и риторике. Те, кто стремился к умозре­нию, к мистическому постижению сущности, шли за Платоном. Для педагогики не столь важным оказалось, «что» говорили эти философы, а то, «как» они мысли­ли и чувствовали, как воспринимали мир и себя в мире.

Сирийский и иудейский Восток шел за Аристоте­лем. Эдесско-низибийская школа самое большое зна­чение придавала точному усвоению формы Священ­ного Писания и Предания. Школа преследовала не общие религиозно-просветительские цели, как в Александрии, а профессиональные, она готовила кли­риков и школьных учителей. Отсюда большое значе­ние придавалось масоретскому искусству, то есть во­кализации текстов Священного Писания и пунктуа­ции, а также пению, хорам. В толковании Священ­ного Писания господствовал историко-грамматический метод, решительно устранялись всякие элемен­ты умозрения и аллегории. Толкователь обязан был при объяснениях руководствоваться определенным «школьным преданием», которым до V века было ис­ключительно толкование преподобного Ефрема Си­рина, который, по верованию сирийцев, записал древнейшее устное предание самого Апостола Фаддея. Эдесско-низибийскую школу вообще можно опреде­лить как школу погружения в Предание.

Учебный курс школы был разделен на три года с точно определенной программой. Ни о каком изуче­нии общеобразовательных наук и речи не заходило. Вот примерный учебный распорядок дня:

1) писание и чтение,

2) школьное толкование,

3) хоры.

Он также оказывается близким распорядку иудей­ской школы: там было трехчастное разделение школь­ного дня между Торой, Мишной и Талмудом.

Сохранился устав Низибийской школы, который свидетельствует, что наряду с образовательной про­граммой была и отдельная воспитательная, регламен­тирующая правила поведения и наказания. Основ­ное назначение правил - поддержание строгой цер­ковной дисциплины, воспитание послушания у уча­щихся. Хотя школа и не была монастырем, но учени­ки должны были вести образ жизни, близкий к мона­шеству: посещать все богослужения и уроки, не вы­ходить из школы без разрешения, иметь общий с бра­тией стол и повиноваться своим начальникам келий.

Эдесско-низибийская школа была типичной для си­рийского Востока. Многочисленные школы Малой Азии, организованные в последующих веках при мо­настырях, епископских кафедрах, почти в точности повторяли ее устав и учебный план.

Высшей точкой сирийского христианского образо­вания стала Антиохийская школа, которая также была преемницей Эдесской. Одним из ярких представите­лей ее является святитель Иоанн Златоуст. Антиохия находилась на территории эллинизированной, до-евфратской Сирии, и, естественно, испытывала боль­шее влияние греческой культуры. Отношение к об­щеобразовательным наукам было здесь более терпи­мое. Хотя эллинские науки и исключались из програм­мы самой школы, но ученикам предоставлялась воз­можность получать предварительную подготовку в светской школе. Антиохийцы считали, что светские науки развивают мышление и речь человека, и стре­мились воспользоваться этим в своих прикладных целях. Воспитанные на аристотелевой философии, они стремились познать истины веры путем строгого рас­судочного мышления. При изъяснении Священного Писания антиохийцы, так же, как низибийцы, при­держивались историко-грамматического метода, то есть обращали внимание на повод, обстоятельства и цель, которые руководили богодухновенными авто­рами. Антиохийские экзегеты искали прежде всего буквального смысла Писания, определяя его из дидактических, грамматических, лексических, ритори­ческих и логических элементов. Все образование и богословие Антиохии двигалось индуктивным путем, от частного к общему, стараясь из отдельных элемен­тов сложить строгую картину и Божественного ми­роздания, и Божественного Откровения.

3. Перейдем к рассмотрению третьего типа древ­нехристианских школ - школы Латинской. Прежде всего, отметим особенность римской культуры. Вряд ли ее можно рассматривать как самостоятельную: и расовое родство с греками и сильное культурное вли­яние с их стороны сделали Рим производным от ве­ликой Эллады, он всегда шел по пятам этой золотой нимфы, как охотник за добычей. Все в нем имело прообразы в Греции. С некоторыми допущениями

античность вообще можно рассматривать как две фазы одной культуры: греческую и римскую, расцвет и... перерождение. Греки стремились к познанию мира, римляне - к власти над миром, греки - к умо­зрению истины, римляне - к истинному праву, греки - к красоте, римляне - к удовольствиям. В этом срав­нении может открыться для пытливого ума некая пе­чальная закономерность. Любое развитие имеет в сво­ем начале чистоту поиска. Формы культуры рожда­ются как бы вызванные к жизни трепетным вопро-шанием жаждущих истины сердец. Но когда в обще­стве начинают преобладать практические, а не умо­зрительные интересы, живые новые формы культуры не рождаются, начинается эксплуатация старых, так сказать, обладание ими. А с этим теряется и сам смысл поиска истины, как некоего вечного искомого чело­веком содержания, раскрывающегося во множестве различных живых форм культуры.

Римская культура - это, прежде всего, культура об­ладания, права на обладание и удовольствия от об­ладания. «Известная всем особенность их националь­ного характера, заключавшегося в преобладании практических интересов и дарований, сближала их скорее с семитами, чем с греками, - читаем у Дьяко­нова, - а несамостоятельный, производный характер латинской культуры, всегда и всюду оказывающийся преобладанием формы над содержанием, отчасти на­поминал смешанную сирийско-эллинскую культуру Антиохии».

Для римлянина неоспорим был примат практиче­ского, общественного начала над умозрительным и личным. «Основой педагогики была полисная идео­логия - идеология гражданской общины - государ­ства (полиса) как коллектива более или менее равноправных свободных граждан, связанных общими обя­занностями по отношению к государству». Отсюда весь характер Римской школы - стремление воспи­тать гражданина, готового к государственной обще­ственной деятельности. Ясно, что на первом месте здесь оказывается ораторское искусство, умение убеж­дать и вести за собой. Важны не внутренние психоло­гические переживания человека, а его общественная значимость, признание сограждан. Отсюда и стрем­ление к завоеванию авторитета, и практическое сле­дование авторитетам, что мы уже видели в Сирий­ской школе.

Таким образом, Латинская христианская школа из­начально была двойственной, она вобрала в себя чер­ты и Греческой, и Сирийской школ, спаяв их пафосной мотивацией миссионерства. Латиняне приняли греческую систему общего образования, но устрани­ли из нее саму душу - философию. Философию не как историю философии, а как воспитание способно­сти к теоретическому мышлению, к умозрению. Рим­лянам, по сути, нужна была только риторика, все об­щие предметы служили подготовкой к ней. Образо­ванным человеком у латинян считался не тот, кто постиг науку о «подлинно сущем», а тот, «кто краси­во, убедительно и с пониманием дела может говорить и писать по какому угодно вопросу, соответственно обстоятельствам и к удовольствию слушателей»⁴¹. Как видим, тяжелое родовое наследство получила Латин­ская христианская школа от римского язычества. Преодолеваться это наследство будет крайне медлен­но, сгорая в огне личных подвигов первохристианских педагогов Запада.

Одним из таких великих подвижников был Бла­женный Августин, основавший в 396 году школу-монастырь в Иппоне. В сущности это было общежитие для членов иппонского клира, но оно имело и педа­гогическую задачу воспитать молодых клирошан для Церкви. Этим и определялась программа школы. Ученик должен был знать Закон Божий и уметь пре­подать его другим, поэтому главными предметами были экзегетика (изучение Священного Писания) и элоквенция (развитие красноречия). Причем в своей «Христианской науке» Августин пишет, что знание Священного Писания ценно не само по себе, а тем, что оно дает материал для проповеди. Отсюда вид­но, что вся постановка учебного дела в школе Авгус­тина ориентировалась на реальную практическую пастырскую деятельность.

По методике преподавания школа блаженного Ав­густина была ближе к сирийской традиции. Система­тическое богословие здесь почти отсутствовало (изу­чению Священного Писания предшествовал лишь краткий очерк библейского богословия), общеобра­зовательных предметов в школе не было (они появи­лись в латинских школах в VI веке).

Само же изучение Священного Писания было по­строено следующим образом. Сначала ученик читал без объяснения все канонические книги Библии, что­бы ознакомиться с ними наперед, хотя «не по смыс­лу, но по букве». Затем учитель давал объяснение тех мест, которые казались ему важными для практиче­ского применения, а ученики записывали эти толко­вания на полях своих переписанных книг.

Кроме того, в школе изучалась гомилетика, то есть искусство проповеди. Ценилось не только умение вы­брать нужное содержание, но и придать своим словам красивую форму. Бок о бок с гомилетикой шло па­стырское богословие - предмет также имеющий практическое значение. Он строился как свободные беседы блаженного Августина о его пастырской практике.

Воспитательная система в школе Августина зани­мала наиважнейшее место. Он стремился осуществить идеал первохристианской общины с общей собствен­ностью, общим столом и общими доходами. Мона­стырская дисциплина школы поддерживалась с по­мощью нравственного воспитания, в основе которо­го лежал принцип «принуждения»⁴².

Школа блаженного Августина стала прототипом многих латинских школ. Немало епископов, бывших некогда учениками блаженного Августина, по его примеру организовали в своих епархиях подобные учебные общежития. Особо надо остановиться на мо­настырской школе Аврелия Кассиодора. Он считал себя хранителем христианизированной греко-римской культуры, вначале был сенатором, состоял в чине сек­ретаря и руководителя остготских королей. В 535 году он вместе с папой Агапитом составил план открыть в Риме общественную школу по типу Александрийской или Низибийской. Но война с Византией не дала осу­ществиться этому проекту, и тогда в 540 году Кассиодор основал монастырскую школу в своем роскош­ном поместье.

В этой школе уже изучались в полном объеме свет­ские науки, но, правда, с самого начала значение их определялось как вспомогательное при объяснении Священного Писания. Но общий строй школы Кас­сиодора и по системе воспитания, и по методам обу­чения тяготеет более всего к Низибийской школе. Даже руководство по вводному курсу в Священное Писание заимствовано у низибийцев. Большое вни­мание уделяется внешней стороне текста, пунктуации, орфографии и каллиграфии.

Что же касается собственно экзегетики, то она сво­дилась к собиранию как можно большего числа тол­кований по преимуществу латинских авторов. Соб­ственной концепции школа не выработала. Школа Кассиодора послужила образцом для других мона­стырских и орденских школ и, прежде всего, для школ ордена бенедиктинцев. Да и сейчас иезуитские шко­лы имеют то же основание, что и у Кассиодора.

Итак, подводя итоги, можно сказать, что богослов­ские школы древнехристианской эпохи были очень разные. Стремясь дать ученикам высшее богословское образование, основанное на Священном Писании и церковном Предании, и религиозно-нравственное вос­питание, школы, тем не менее, вырабатывали каждая свои принципы образования и свои методы воспита­ния. Греческая школа ставила перед собой просвети­тельскую задачу воспитания христианина. И потому стремилась обнять все общеобразовательные науки, имевшие отношение к богословию. Особого расцве­та достигли здесь христианская философия, система­тические науки: апологетика, догматика, нравствен­ное богословие и пр. Восточно-сирийская и Латин­ская школа преследовали профессиональные и прак­тические задачи. Они принесли Древней Церкви свои дары: вклад сирийцев, в особенности, антиохийцев, -разработка историко-грамматического метода толко­вания Священного Писания, который принес впо­следствии большие плоды; латинско-римская школа дала начало высокому церковному красноречию.

Итак, эти три древнехристианские школы заложи­ли начало христианской' педагогики. Мы являемся их продолжателями, так же, как наша церковная иерар­хия является преемницей Апостолов. Но, как видим, школы ставили перед собой разные задачи. Поэтому и мы в своей живой педагогической практике не дол­жны бездумно следовать авторитетам, но сопостав­лять цели и задачи нашего педагогического действия и устремления древних. Там, где ставятся задачи про­светительского характера, выработка стройного пра­вославного мировоззрения, осмысление мира и куль­туры с точки зрения христианства, уместно искать поддержки у александрийцев. Когда же речь идет о построении профессионального образования для тех, чье мировоззрение уже достаточно укреплено и цер­ковная жизнь является единственным способом их су­ществования, - для этих целей нужно рассматривать высшие ступени Александрийской школы и, может быть, полезно будет прибегнуть к некоторому опыту общежительных школ Запада и сирийского Востока.

Что же касается уникального опыта церковного красноречия, накопленного в Латинской школе, опы­та столь необходимого для христианской проповеди, то он может быть полезным только духовно зрелым людям. Научение приемам красноречия не готовых приводит, как правило, к краснобайству и праздно­словию. Те же, кому Господь дал дар слова, должны хранить его в целомудрии: оно должно послужить или откровению Божию, или свидетельствовать о личном духовном опыте человека.

Итак, строя православную школу послереформенной России, мы можем воспользоваться бесценным опытом древних христиан, дабы наши педагогические интуиции обрели целостную и соответствующую сво­им задачам форму.

Христианская наука о человеке. Духовное основание развития личности

Древнехристианские школы и их значение для развития современной православной педагогики