Со второй половины XIV вѣка значительно увеличивает­ся число иноческихъ обителей сѣверо-восточной Руси. Исто­рики церкви справедливо замѣчаютъ, что Сѳргій былъ тѣмъ на сѣверѣ, чѣмъ въ XI вѣкѣ на югѣ былъ Ѳеодосій Печерскій. Подъ вліяніемъ преподобнаго Сергія, его учени­ками и современниками основано до двадцати монастырей, изъ которыхъ многіе въ свою очередь стали разсадниками новыхъ иноческихъ обителей. Церковь преимущественно чтить память преподобныхъ иноковъ—основателей монасты­рей. Исторія признаетъ за монастырями гражданственное значеніе, какъ въ томъ, что возникавшіе въ безлюдныхъ мѣстахъ они заселяли ихъ, развивали земледѣліе, распростра­няли Русскую народность среди Чуди, Лопарей и Татаръ, такъ и въ томъ вліяніи, какое имѣли игумены-основатели монастырей на современниковъ. Всѣ тѣ факты, на основаніи которыхъ исторія уразумѣла гражданственныя и нравственныя заслуги монастырей, почерпнуты изъ житій игуменовъ-основателей иноческихъ обителей. Основатели монастырей въ XIV, XV вѣкѣ и даже позже, составляютъ особый типъ людей, отличавшихся могучею силою воли, безстрашіемъ и кромѣ того настойчивостію въ преодолѣніи трудностей для достиженія высшей цѣли. Преданіе о Пересвѣтѣ и Ослябѣ— этихъ богатыряхъ въ иноческой одеждѣ, равно какъ и постриженіе богатыря въ иноки въ народной былинѣ, имѣет свое значеніе. Также какъ богатырь, преподобный разрываетъ съ семьею и родиной всѣ связи и идетъ на подвигъ. Выдержавъ строгій, долголѣтній искусъ въ монастырѣ, укрѣпленный въ борьбѣ со страстями и всякаго рода труд­ностями, онъ удаляется въ глубь лѣсовъ и тамъ собираетъ своего рода дружину — иноковъ.

Эпическій типъ богатыря донесла до насъ устная народ­ная поэзія; историческій же типъ основателя монастыря сохранила намъ наша письменность ¹). Типъ этотъ прохо­дить чрезъ всю Русскую исторію съ болыпимъ или меньшимъ значеніеиъ; но его золотымъ вѣкомъ былъ XV в., представляющій сорокъ именъ извѣстныхъ своею святостію основателей и устроителей монастырей. Разсмотримъ черты жизни ихъ, которыми обрисовывается самый типъ.

Семья, воспитавшая Святаго, отличается благочестіемъ;

иногда въ ней замѣтна склонность къ монашеству ²). Это семья грамотная, гдѣ въ обычаѣ обучать дѣтей чтенію и письму, преимущественно дворянская³), иногда купеческая ⁴), или крестьянская зажиточная семья ⁵).

О родителяхъ Святаго, по постриженіи его, сохраняется память въ томъ случаѣ, когда они оба, отецъ и мать при­няли пострижение ⁶).

Въ дѣтствѣ будущій основатель монастыря чуждается игръ и общества сверстниковъ. Онъ любить вслушиваться въ разсказы о святыхъ, отдавшихъ себя на служеніе Богу и получившихъ отъ Него даръ творить чудеса ⁷). Церков­ная служба замѣняетъ ему всѣ удовольствія; онь прежде всѣхъ является во храмъ и послѣднимъ выходить оттуда. Отрока отдаютъ для обученья грамотѣ въ сосѣдеій мона­стырь, рѣдко въ училище ⁸). Способный къ ученью и впечатлительный, онъ вчитывается въ книги и встрѣчается въ нихъ съ монашескимъ идеаломъ. Кругомъ себя онъ видитъ много зла, которое, по его понятію, усвоенному изъ прочитанныхъ имъ книгъ, происходить отъ вліянія бѣсовъ. Созрѣваетъ  наконецъ  сильное,  непреодолимое  желаніе  по­стричься въ честный ангельскій образъ и тѣмъ спасти душу и победить діавола.   Родители,  удерживая юношу отъ постриженія, уговариваютъ его вступить въ бракъ съ пріисканною ими невѣстою. Тутъ-то дѣлаетъ онъ первый рѣшительный шагъ: тайно уходить отъ родителей въ отда­ленный монастырь,  куда влечетъ его слава обители,  или имя  подвижника  старца, и гдѣ не могутъ скоро найдти его. Бываетъ и такъ, что родители успѣваютъ женить сы­на, но раннее вдовство опредѣляетъ дальнѣйшее. Въ такихъ случаяхъ списатели житій говорятъ, что святой возблагодарилъ Бога за это обстоятельство, въ которомъ видѣлъ призваніе къ иноческому подвигу ⁹).

Въ монастырѣ новый постриженникъ безропотно несетъ тяжесть молитвенныхъ подвиговъ, со рвеніемъ исполняетъ самыя трудныя работы и тѣмъ заслуживаетъ любовь игу-

мена и братіи. Потомъ въ инокѣ является желаніе покинуть мѣсто своего постриженія. Жизнь другихъ иноковъ не удовлетворяетъ того, кто имѣлъ передъ глазами подвиги великихъ Антонія, Пахомія и другихъ пустынножителей. И вотъ онъ тайно оставляетъ монастырь для пустыни, подобно тому, какъ въ юности покинулъ домъ родительскій для  монасты­ря ¹⁰). Обыкновенно онъ удаляется изъ монастыря уже по смерти своего наставника, а иногда и по достиженіи имъ самимъ игуменскаго сана.

Долго странствуетъ онъ по монастырямъ русскимъ, ино­гда, рѣдко впрочемъ, доходитъ до святой горы Аѳонской. Странствованіе оканчивается тѣмъ, что онъ поселяется въ пустынѣ и тамъ начинаетъ вести жизнь отшельника. Иной, покинувъ мѣсто своего постриженія, идетъ прямо въ лѣса пріискивать себѣ мѣсто для подвиговъ вдали отъ людей, при чемъ иногда приближается къ родинѣ и тамъ, въ знакомомъ краѣ находить безлюдное мѣсто. По большей части странникъ направляется на сѣверъ отъ мѣста своего постриженія. Это стремлеиіе къ сѣверу объясняется тѣмъ, что нашъ сѣверъ былъ мало населенъ; отсутствіе же гражданскихъ элементовъ и дѣвственная природа болѣе всего могли при­влечь жаждущаго пустынной жизни.

Мѣсто избранное основателемъ будущей обители отли­чается красотою и списатели житій обыкновенно очерчиваютъ его съ сочувствіемъ. Съ высокой горы увидалъ Кириллъ Бѣлозерскій необъятное пространство, покрытое озе­рами и лугами, оголенное съ одной стороны Шексною и призналъ тутъ мѣсто, указанное ему Богомъ. Филиппъ Ирапскій выбралъ на берегу пустынной рѣки Андоги, въ Бѣлозерской странѣ, красивое мѣсто подъ развѣсистою сосною. Герасимъ Болдынскій избралъ себѣ мѣсто надъ потокомъ, гдѣ стоялъ огромный дубъ. Кнриллъ Новоезерскій поселился подъ елью на крутомъ берегу Новаго озера. Поселяясь око­ло небольшой рѣки, преподобные предпочтительно выбирали для будущей обители мѣсто у самаго устья ея, гдѣ она впадаетъ въ большую рѣку ¹¹). Въ озерныхъ странахъ препо­добные селились на берегу большаго озера, въ средоточіи малыхъ озеръ, часто на острову ¹²).  Обитель Савватія на ненаселенномъ острову моря Окіана была крайнимъ предѣломъ подвиговъ русскаго странствующего отшельника.

Рѣка, озеро, чистый источникъ, быстрый, незамерзающій ключъ, около которыхъ селились основатели обителей, имѣютъ и теперь священное значеніе для окрестныхъ жителей. Первымъ дѣломъ новаго пустынножителя водрузить крестъ и устроить себѣ жилье. Павелъ Обнорскій поселился въ дуплѣ большаго  липоваго дерева, Тихонъ Медынскій тоже въ дуплѣ исполинскаго дуба, Леонидъ Усть-Недумскій постро-илъ себѣ хижину изъ хвороста. Питались они и подобные имъ, по свидетельству житій, ягодами, травами, кореньями. Герасимъ Болдынскій повѣсилъ на дорогѣ кузовокъ и проходящіе клали туда съѣстные припасы. Съ тою же цѣлію   повѣсилъ кузовокъ на дорогѣ, идущей изъ Каргополя въ Москву, Ѳеодоръ Ростовскій, основатель Борисоглѣбскаго монастыря на рѣкѣ Ковжѣ.

Живя въ одиночествѣ, отшельникъ съ любовью относится къ природѣ его окружающей, онъ приручаетъ звѣрей и птицъ, дѣлитъ съ ними пищу ¹³). Такого рода склонность замѣчается въ немъ и въ послѣдствіи, по устроеніи обители. По преданіямъ, иногда занесеннымъ и въ житія, звѣри служатъ святому. Циклъ сказаній о воронѣ и медвѣдѣ прохо­дить черезъ многія житія ¹⁴). Змѣи и гады, по молитвамъ угодниковъ Божіихъ, оставляютъ мѣста жительства святыхъ, и укрываются въ иныхъ дебряхъ, хотя нерѣдко видъ ихъ принимаетъ на себя бѣсъ, когда наводитъ страхъ на св. подвижниковъ ¹⁵).

Первое столкновеніе пустынника съ людьми враждебно со стороны ихъ. Въ житіяхъ ясно высказывается причина тому: жители близъ лежащихъ селъ опасаются, чтобы ихъ угодья не отошли къ имѣющему возникнуть монастырю. Рыболовы видѣли въ Кириллѣ Новоезерскомъ врага. Арсенія Комельскаго выгнали съ того мѣста, гдѣ онъ поселился, такъ что онь ушелъ въ глубину Шелегонскаго лѣса. Стефана Махрищенскаго жители принудили покинуть основан­ную имъ обитель. Димитрію Прилуцкому не дозволили окре­стные жители селиться на рѣкѣ Великой и Димитрій посе­лился невдалекѣ отъ Вологды. Такъ какъ въ городѣ сильнѣе религіозное начало, то жители его съ радостію узнаютъ о возникновеніи монастыря по близости къ городу. Основа­тели селились или подъ защитою городовъ, или въ совер­шенно безлюдныхъ мѣстахъ, въ глубинѣ непроходимыхъ лѣсовъ, по берегамъ глухихъ рѣкъ. Нѣкоторые изъ основателей погибали въ борьбѣ съ враждебнымъ къ нимъ населеліемъ.

Преподобный Агапитъ основалъ монастырь на рѣкахъ Маркушѣ и Тарпахѣ (въ 100 вер. отъ Тотьмы). Жители села Кашина въ злобѣ на Святаго за отведенную монастырю землю, напали на Агапита, когда онъ былъ на мельницѣ и бросили его въ рѣку.

Слухъ о новомъ поселенцѣ доходить до другихъ ищущихъ спасенія. Пустынникъ принимаетъ только тѣхъ, кто въ силахъ нести подвиги и лишенія пустынножительства, и съ помощію новой братіи подвижникъ сооружаетъ церковь, по большей части во имя Богородицы. Князья удѣльные даютъ возникшему монастырю тѣ лѣса и луга, среди которыхъ онъ находится. Личность основателя привлекаетъ по-сѣтителей, являются богатые и даютъ вклады, записываютъ за монастыремъ села, князья освобождаютъ эти села отъ пошлинъ, даютъ монастырю льготы для тѣхъ людей, кото­рые будутъ селиться на пустопорожнихъ монастырскихъ земляхъ. Основатель ведетъ монастырь по своему. Строгій подвижникъ дѣлается строгимъ игуменомъ, самъ подаетъ примѣръ братіи во всемъ; исполняетъ самыя трудныя ра­боты, какъ-то: тешетъ камни, рубитъ лѣсъ, мелетъ жерновомъ рожь, носитъ воду, трудится вмѣстѣ съ другими надъ вырытіемъ пруда, колодца. Если мѣстность, гдѣ поставленъ монастырь, болотистая, то онъ прорываетъ каналъ, для осушенія болотъ (какъ напр. Ефремъ Перекопскій), заботится онъ о возведеніи въ монастырѣ построекъ, заботится и о монастырскомъ хозяйстве, ходитъ на мельницу, судитъ мо­настырскихъ крестьянъ. До насъ дошло много сказаній о чудесахъ, тѣсно связанныхъ съ внутреннимъ монастырскимъ хозяйствомъ и вездѣ виновникъ чуда—игуменъ, основатель обители. Самъ онъ носитъ худыя ризы; неутомимо надзираетъ за братіей; ночью ходитъ по кельямъ и, заслышавъ разговоръ, стучитъ въ окно.

Слухъ о подвигахъ игумена доходитъ до Москвы, вклады и поминки увеличиваются.

Первое время монастырь терпитъ бѣды отъ разбойниковъ. Свѣдѣнія о разбойникахъ въ житіяхъ русскихъ святыхъ весьма важны для нашей этнографіи. Разбойники не разъ нападали на Герасима Болдынскаго и били его. Глава раз­бойниковъ, Ондрусъ гналъ Адріана съ острова Сала. Два раза нападали разбойники на Сергія Нуромскаго и однажды оставили его едва живымъ. Герасимъ Болдынскій ходилъ увѣщавать разбойниковъ, нападавшихъ на Вязьму. Александръ Кубштскій (близъ Кубенскаго озера) отразилъ крестомъ Татаръ,   пришедшихъ  разорять обитель.   Разбойникъ Ондрусъ подчинился вліянію Адріана, котораго онъ прежде притѣснялъ, и принялъ постриженіе въ его монастырѣ. Когда Савва Бишерскій строилъ церковь, пришли къ нему молодцы, но онъ заставилъ ихъ поднимать съ собою бревно, причемъ удивилъ ихъ своей силой и они его оста­вили.   Инородцы  нехристіане также дѣлали нападенія на вновь возникавшія обители. Татары разорили монастырь Іакова Желѣзноборскаго, близъ Костромскаго Галича. Чудь разметала келью Ѳеодора Ростовскаго, основателя обители на Ковжѣ, когда онъ жилъ на берегу озера Кубенскаго. Литовцы хотѣли сжечь обитель Адріана Монзенскаго. Григорій и Кассьянъ Авнежскіе, основатели монастыря близъ Тотьмы, были убиты Вятскими татарами. Авраамій Чухломскій боролся съ Чудью. При этомъ слѣдуетъ замѣтить преподобныхъ такого рода, которые основывали монастыри въ странахъ поганыхъ человѣкъ, жили между дикарями и просвѣщали ихъ крещеніемъ.

И такъ въ основателе монастыря выразились двѣ стороны: любовь къ святому подвигу одинокаго пребыванія въ пусты­не, благоразуміе и умѣнье вести хозяйство въ имъ же устроенномъ монастырѣ.

Съ одной стороны основатель представляется какъ пустыннолюбецъ, къ которому случайно собралась братія; съ другой онъ является какъ заботливый хозяинъ обители съ умѣньемъ вести въ ней и нравственный и матеріальный порядокъ.

Обѣ эти стороны мы замѣчаемъ въ первообразѣ основа­телей - игуменовъ сѣверо-восточной Руси — преподобномъ Сергіи. Сергій долго живетъ одинъ и не охотно соглашается разстаться съ своимъ одиночествомъ. По устроеніи мона­стыря онъ удаляется на Киржачь на безмолвное одиноче­ство. Часто странствуетъ, и въ своемъ странствованіи осно-вываетъ монастыри. Вмѣстѣ съ тѣмъ преподобный Сергій не охладѣваетъ къ своей первой и главной обители и болѣе всего пребываетъ у Троицы, причемъ заботится о монасты­ре, какъ начальникъ его и хозяинъ.

Вникая въ жизнь учениковъ преподобнаго Сергія, мы замѣчаемъ, что типъ основателя распадается надвое, со­ответственно темъ двумъ сторонамъ, которыя сполна выра­зились въ преподобномъ Сергіи.

Въ половине XV века резче выдаются эти два типа (образца). Первый изъ нихъ, типъ Сергія Нуромскаго, Пав­ла Обнорскаго, Ѳерапонта Белозерскаго (онъ же и Можайскій), выражается отчетливо въ Савве Вишерскомъ и полнымъ представителемъ его является въ начале XVI века Нилъ Сорскій. Другой типъ—типъ Кирилла Белозерскаго, Корнилія Комельскаго и другихъ основателей обителей, разсадниковъ другихъ монастырей. Представитель этого типа Iосифъ Волоцкій въ начале XVI века является защитникомъ права монастырей владеть селами и на этомъ вопросе стал­кивается съ Ниломъ Сорскимъ.

Устроивъ монастырь основатель оставляетъ дело рукъ своихъ, снова идетъ въ пустыню и живетъ отшельникомъ неподалеку отъ монастыря. Иногда же онъ уходитъ за пределы той области, где основалъ обитель и тамъ избираетъ новое место жительства ¹⁶). Туда собирается къ нему новая братія и возникаетъ новый монастырь. Иногда осно­ватель покидаетъ и его и основываетъ третій и даже че­твертый¹⁷). Каждый изъ созданныхъ однимъ и темъ же лицемъ монастырей не далеко отстоятъ одинъ отъ другаго.

Иногда основатель покидаетъ созданный имъ монастырь не потому, что онъ не управилъ братіею, а по обстоятельствамъ случайнымъ. Макарій Унженскій ушелъ изъ мона­стыря, когда его разорили Татары. Другіе преподобные, создавъ новый монастырь по религіозному побужденію, не оставляли перваго и игуменствовали тамъ, гдѣ были нужнѣе.

Выше мы сказали, какъ велъ себя игуменъ-основатель, и какъ онъ держалъ монастырь. Житія каждаго изъ тѣхъ основателей, которые предпочитали безмолвное одиночество общежитію, кромѣ общихъ чертъ представляютъ особыя иедивидуальныя, историческія черты, обрисовывающія са­мый характеръ того или другаго основателя. Чѣмъ житіе ближе по времени къ жизни Святаго, тѣмъ болѣе въ немъ этихъ послѣднихъ чертъ. Когда житіе писано не вскорѣ по кончинѣ Святаго и лицемъ не близкимъ къ нему, то въ немъ болѣе общихъ чертъ и менѣе живыхъ подробностей.

Размножившіеся въ XV вѣкѣ монастыри сдерживаются каждый сильною рукою своего основателя, человѣка изучившаго Божественное писаніе и творенія святыхъ отцевъ и притомъ искреннего и строгаго подвижника. Новые мона­стыри, при жизни своихъ основателей, рѣзко отличались отъ старыхъ, и изъ нихъ, подъ вліяніемъ тѣхъ же игуменовъ-основателей, выходили новые пустынники, въ свою очередь основатели другихъ новыхъ монастырей.

Во время борьбы великаго князя Василья Васильевича съ Шемякою (1441 — 1451), въ удѣлѣ этого послѣдняго, къ югу отъ Москвы, близъ Боровска, возникъ новый мона­стырь. Игуменъ Высоцкаго монастыря въ городѣ Боровскѣ, по выздоровленіи отъ тяжкой болѣзни, повинуясь религіозному побужденію, покинулъ монастырь свой и поселился въ двухъ верстахъ отъ города, въ густомъ лѣсу, между двухъ рѣчекъ Протвы и Истервы. Пафнутій — такъ звали игу­мена — съ молоду постриженный въ монахи былъ ученикомъ старца Высоцкаго монастыря Никиты, ученика преподоб­наго Сергія, и эта духовная связь съ преп. Сергіемъ прида­вала  особое значеніе въ глазахъ учениковъ его¹⁹).

Мѣсто, гдѣ поселился Пафнутій и куда вскорѣ собралась къ нему братія, находилось только въ двухъ верстахъ отъ Боровска, но входило въ составъ Суходола, вотчины князя Димитрія Юрьевича Шемяки ¹⁹).

Тогдашний Боровскій князь Василій Ярославичъ (шуринъ Василья Московскаго) огорчился тѣмъ, что благочестивый игуменъ, покинувъ его городъ, перешелъ въ чужой удѣлъ. Огорченіе князя выразилось тѣмъ, что онъ подослалъ слугу своего, новокрещенаго Татарина, поджечь обитель . Преданія монастырскія, занесенныя въ его житіе, говорятъ, что Татаринъ, по прибытіи въ обитель, исповѣдалъ  свой замыселъ и такимъ образомъ не исполнилъ порученія своего государя ²⁰).

Вліяніе  на Татарина, можно объяснить и тѣмъ, что Пафнутій былъ самъ татарскаго происхожденія ²¹). Тѣ-же преданія говорятъ, что Василій Ярославичь, во время битвы подъ Суздалемъ, раскаялся въ своемъ огорченіи на  и тѣмъ только, по увѣренію автора житія, избѣжалъ татарскаго плѣна.

Когда Василій Темный одолѣлъ Шемяку, Суходолъ отошелъ къ князю Василію Ярославичу Боровскому вмѣстѣ съ монастыремъ ; по изгнаніи же Боровскаго князя изъ его удѣла, Суходолъ вошелъ въ составъ Московскаго великаго княжества. Такимъ образомъ, съ 1456 года, мо­настырь  сталъ принадлежать Москвѣ²²). Супруга Василія Темнаго, Марія Ярославна, сестра Боровскаго кня­зя, чтила  и вкладами усердствовала его обители²³). Сынъ же ея Георгій Васильевичъ часто посѣщалъ , жертвовалъ монастырю его и въ свою очередь былъ любимъ старцемъ ^2І).

Если члены велико-княжескаго семейства были исполнены благоговѣнія къ основателю новаго монастыря, то и Пафнутій хранилъ чувство преданности къ Московскимъ великимъ князьямъ. Когда въ 1472 году, Иванъ Васильевичъ придалъ брату своему Борису Волоцкому Вышегородскую во­лость вмѣстѣ съ Суходоломъ и монастырь  долженъ былъ отойти къ Борису, то основатель монастыря билъ челомъ великому князю, чтобы онъ взялъ монастырь въ свою державу, и великой князь не отдалъ монастыря Бо­рису ²³).

Во время предсмертной болѣзни  посолъ за посломъ являлся въ его обитель, отъ самого Ивана III, отъ супруги его Софіи, отъ матери Маріи Ярославны и наконецъ отъ митрополита Геронтія²⁶). Отношенія  къ великимъ князьямъ Московскимъ и къ другимъ удѣльнымъ князьямъ его времени производили впечатлѣніе на современниковъ, что видно изъ занесеннаго въ лѣтопись извѣстія о смерти препод. , гдѣ указывается на самодержцевъ Русской земли, приходившихъ молиться въ обитель его и дивиться ея благолѣпію.

Въ послѣдствіи препод. Пафнутій сталъ какъ бы семейнымъ святымъ Московскаго велико-княжескаго дома: его память чтили правнуки Василія Темнаго, а Иванъ Грозный ставилъ его имя наряду съ именами великихъ преподобныхъ Сергія и Кирилла Бѣлозерскаго ²⁷). Молитвамъ Боровскаго старца приписывали рожденіе Іоанна, моленаго и прошенаго сына Василія и Елены ²⁸).

Тридцать три года игуменствовалъ Пафнутій въ устроен­ной имъ обители. Онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ основа­телей монастырей нашихъ, которые отличались дѣятельнымъ характеромъ и способностями къ хозяйству. Первые годы по основаніи обители, Пафнутій, въ работѣ всякаго рода, былъ примѣромъ для братіи: онъ таскалъ на себѣ бревна, рубилъ дрова, копалъ землю, носилъ воду для орошенья грядъ, плелъ мрежи. Онъ самъ велъ монастырское хозяй­ство, его заботила ловля и соленье рыбы и прочій домашній обиходъ, самъ лично принималъ вклады и поминки, и распо­ряжался выдачей денегъ на хозяйственныя потребности. Авторъ житія его, Вассіанъ оттѣняетъ дѣятельность своего наставника, говоря, что Пафнутій былъ искусенъ во всякомъ дѣлѣ человѣческомъ.

Незадолго до кончины, прогуливаясь около монастыря съ ученикомъ своимъ Иннокентіемъ, онъ замѣтилъ, что вода протекла подъ устроенную имъ плотину и тотчасъ сталъ объяснять ученику какъ надо перегородить путь водѣ ²⁹).

Но лучшимъ дѣломъ его заботы и трудовъ была большая каменная церковь, богато украшенная живописью, снабжен­ная утварью и книгами на удивленіе князьямъ, боярамъ и простымъ людямъ, изъ которыхъ многіе приходили въ оби­тель «отъ Литовскія земли и отъ прочихъ странъ, яко же и къдревнимъ преподобнымъ отцемъ земли нашея», какъ ска­зано въ современномъ лѣтописномъ извѣстіи о смерти Паф-нутія ³⁰).

Устроитель богатой и многолюдной обители Пафнутій умѣлъ держать себя съ достоинствомъ. Есть свидѣтельство, что нѣкоторымъ современникамъ не нравилась его независи­мая рѣчь ^ЗІ). Онъ не смущался передъ сильнымъ, говорить о немъ авторъ житія и ученикъ его Вассіанъ, и не входилъ въ сообщеніе съ тѣмъ, кто горделиво относился къ нему.

Но при всемъ томъ въ Пафнутіи было много мягкости; такъ ученикамъ его была памятна добродушная улыбка на­ставника.

Вассіанъ вспоминаетъ эту улыбку въ разсказѣ о воронахъ (осклабився рече: отмсти Богъ кровь гавранову) и въ разсказѣ о пророчествѣ Святаго о Симоновскомъ архимандритѣ (возвѣстиша ему, яко сущій тогда архимандритъ на Симоновѣ остави архимандритію — блаженный же узрѣ Вассіана Іосифова брата, юна зѣло и новопострижена и осклабився рече: съ есть архимандритъ на Симонове). Въ молодыхъ, еще неискусившихся постриженникахъ Пафнутій принималъ заботливое участіе и добродушно относился къ нимъ ³²).

Характеръ его былъ скорѣе общительный, чѣмъ строго аскетическій. Онъ иногда ходилъ въ другіе монастыри для духовной бесѣды со старцами ³³). Дома любилъ отдыхать у окна своей кельи, откуда былъ виденъ весь монастырь. Ча­сто собиралъ къ себѣ въ келью иноковъ и поучалъ ихъ; на бесѣдахъ его присутствовали и міряне. Нѣкоторые разсказы  дошли до насъ въ пересказѣ ученика и списателя житія его Вассіана ³⁴). Изъ нихъ видно, что Пафнутій держалъ въ памяти лѣтопись, а отчасти и хронологію событій XIV столѣтія и что онъ по преимуществу интересовался преданіями о великихъ князьяхъ Московскихъ. Разсказы препод.  о минувшемъ имѣли характеръ таинственно-религіозный и тѣмъ еще болѣе увлекали слушателей. Къ тому же онъ пересказывалъ иногда ученикамъ свои собственныя сновидѣнія — и о немъ, при жизни его, стали хо­дить слухи, какъ о прозорливцѣ ³⁵).

Изъ монастыря Пафнутіева вышли еще при жизни осно­вателя два инока, изъ которыхъ одинъ—Левкій основалъ и устроилъ монастырь на р. Рузѣ, въ удѣлѣ Бориса Василье­вича Волоцкаго, а другой — Даніилъ, прославился подви­гами благочестія въ Горицкой обители, близъ Переяславля, а потомъ основалъ и устроилъ свой собственный Даниловъ Переяславскій монастырь.

По смерти Боровскаго игумена осталось небольшое число старѣйшихъ учениковъ его. Таковы были: Иннокентій, Герасимъ, по прозванію Черный, Кассіанъ и наконецъ Iосифъ.

Они всѣ четверо имѣли передъ другими иноками преимуще­ство Каждый изъ нихъ заслужилъ это и собственнымъ подвигомъ, и довѣріемъ, которымъ пользовался со стороны покойнаго основателя. Изъ среды ихъ одному надлежало быть избрану въ игумены.

Иннокентій уже одной близостью къ, съ кото­рымъ дѣлилъ молитвенные подвиги, стяжалъ себѣ названіе дивнаго старца, какъ выражается о немъ Вассіанъ въ своемъ жизнеописаніи  ³⁶). Строгій подвижникъ Кассіанъ удручалъ плоть свою съ юныхъ лѣтъ и достигъ того, что сталъ нечувствителенъ къ холоду и жару Одежда его всегда была одна и таже: свитка, власяница, да мантія. Обуви онъ никогда не носилъ, кромѣ лаптей (сандалейцо лычно), да и то на босую ногу, отчего онъ и сталъ извѣстенъ подъ именемъ Кассіана босаго³⁷). Это прозвище осталось за нимъ во всю его долголѣтнюю жизнь ³⁸). Герасимъ, по прозванію Черный, не уступалъ другимъ въ благочестіи. Къ нему былъ полонъ уваженія, какъ къ отцу духовному, четвертый изъ старѣйшихъ иноковъ обители, Iосифъ. Этому то  и пришлось быть преемникомъ Святаго старца-основателя.

Старецъ не по годамъ, а по чину, Iосифъ не достигъ еще тогда сорокалѣтняго возраста³⁹). Онъ былъ средняго роста, чрезвычайно хорошъ собою, «уподобися древнему », говорить о немъ современникъ его; бороду онъ имѣлъ округленную, неслишкомъ длинную, цвѣтъ волосъ его былъ темнорусый. Онъ былъ добраго рода, сынъ вотчинника въ предѣлахъ Волоколамскихъ, Санина, внука нѣкоего Сани или Александра, выходца изъ Литвы ⁴⁰).

На осьмомъ году отъ рожденія, Iосифъ (тогда еще Іоаннъ) былъ отданъ учиться грамотѣ въ монастырь Воздвиженія къ старцу Арсенію Леженкѣ. Въ семействѣ Саниныхъ была наклонность къ монастырской жизни: дѣдъ  умеръ инокомъ, его изреченія о раѣ хранились въ памяти родственниковъ ⁴¹).   Съ годами отрокъ научился читать и пѣть такъ, что люди дивились. Онъ прежде всѣхъ являлся въ церковь; церковь заменяла ему всѣ удовольствія. Подъ вліяніемъ книгъ онь сталъ разсуждать съ раннихъ лѣтъ о скоротечности жизни. Сильное желаніе спастись побѣдило въ немъ потребность жить и наслаждаться; онъ сталъ боять­ся своей молодости и грѣховъ, сталъ усердно молить Бога о наставникѣ.

Въ этотъ отроческій періодъ жизни, авторы житій его говорятъ о дружбѣ его съ «вельможнымъ отрокомъ» Борисомъ Кутузовымъ, который полюбилъ  за его чистоту и цѣломудріе.

Iосифъ не терялъ этой дружбы и сохранилъ до старости пріязненное отношеніе къ Борису Васильевичу

Съ возрастомъ у іосифя явилось решительное желаніе быть инокомъ и онъ сталъ распрашивать, кого только могъ, объ обителяхъ и о живущихъ въ нихъ старцахъ. Услышавъ о святомъ старцѣ ВарсонофІи Неумоѣ, юноша покинулъ ро­дительской домъ для обители св. Саввы (въ Тверской землѣ), гдѣ жилъ и подвизался этотъ старецъ. Юноша искалъ въ монастырѣ ангельской жизни и, едва пришелъ въ обитель, услышалъ ругательства, неподобныя слова въ самой трапезѣ монастырской. Іоаннъ (Iосифъ) бѣжалъ изъ трапезы. Варсонофий понялъ юношу и сказалъ ему такое слово: «не удобно ти, чадо, въ здѣшнихъ монастырѣхъ жити, но иди къ преподобному  въ Боровскъ». Іоаннъ отправился, по слову старца Варсонофия, въ обитель .

Онъ засталъ престарѣлаго игумена за дѣломъ: Пафнутій рубилъ дрова и складывалъ ихъ. Пришлецъ съ благоговѣніемъ выждалъ окончанія работы. Когда же Пафнутій подозвалъ его къ себѣ, юноша бросился къ ногамъ старца съ крѣпкою мольбою о постриженіи.  въ то время было двадцать лѣтъ. Онъ отличался Физическою силою и его тот-часъ по постриженіи опредѣлили въ поварню, откуда онъ вскорѣ перешелъ въ пекарню (хлѣботворню); потому что могъ поднять тягость и такой работы. Многотрудна была работа эта, говорить житіе, такъ какъ ядущихъ было мно­жество. Кромѣ иноковъ и наемныхъ работниковъ кормились на трапезѣ и тѣ, которые приходили въ монастырь пользы ради душевной, и кромѣ того нищіе, странники и мимоходящіе. Многіе брали хлѣбъ съ собою. Во время голода мона­стырь прокармливалъ до тысячи человѣкъ въ день.

Родители  вскорѣ узнали о его мѣстопребываніи и извѣстили о себѣ. Они плакались о горѣ своемъ: отецъ ли­шился владѣнія рукъ и ногъ, виадши въ тяжкую болѣзнь.

Пафнутій, видя твердость своего постриженника, дозволилъ ему взять въ келью больнаго отца и Iосифъ въ продолженіи пятнадцати лѣтъ ходилъ за недвижнымъ отцемъ, что впрочемъ нисколько не отвлекало его отъ другихъ монастырскихъ обязанностей и молитвеннаго подвига. Старцы сдѣлали и другую уступку нѣжности сыновней любви — по­слали матери Іосіфа грамотку.

Но не одинъ физическій трудъ и молитвенный подвигъ были удѣломъ  при жизни . Онъ, какъ видно изъ житія , былъ впослѣдствіи дѣятелемъ по управ-ленію монастыремъ: наблюдалъ за порядкомъ, смотрѣлъ за больными, а иногда и предпринимал  путешествія по монастырскимъ дѣламъ; такъ напримѣръ ѣздилъ онъ въ Воротынскъ къ Воротынскому (еще удѣльному) князю.

Подвиги  доставили ему почетное положеніе среди монастырской братіи, но еще болѣе сдѣлалъ его твердый, крѣпкой, по выраженію житія, умъ, ясный практической смыслъ и наконецъ начитанность. Онъ упражнялся въ чтеніи божественныхъ книгъ и все болѣе и болѣе изучаль ихъ. Обладая обширною памятью, онъ рѣдко справлялся съ кни­гою, когда говорилъ отъ писанія; держалъ св. Писаніе «па­мятью на край языка», по выраженію Досиѳея Топоркова.

Такія качества, при счастливой наружности, при благозвучномъ органѣ голоса и проницательномъ взглядѣ, при необыкновенномъ умѣньи пѣть псалмы и читать въ церкви, могли сдѣлать то, что Iосифъ понравился и въ Москвѣ, гдѣ онъ и принялъ іерейское и игуменское достоинство, по волѣ державнаго великаго князя, отъ рукъ самого митрополита Геронтія ⁴³).

Поставленъ ли онъ былъ по избранію братіи, или назначенъ волею державнаго — неизвѣстно?

Два жизнеописанія его, близкія къ нему по времени, говорятъ разное: житіе, писанное неизвѣстнымъ, говоритъ, что Пафнутій самъ назначилъ учителемъ и пастыремъ ближайшаго ученика своего . Надгробное слово , писанное племянникомъ его Досиѳеемъ, говоритъ, что из­бранный братіею Iосифъ былъ понуждаемъ принять игуменство самимъ Иваномъ Васильевичемъ и принялъ этотъ санъ только потому, что не могъ ослушаться самодержца.

Самодержецъ, посылавшій гонцовъ къ  во вре­мя его болѣзни, не могъ не принять участія въ выборѣ ему преемника.

Согласно съ сказаніемъ Досиѳея Топоркова, можно пола­гать съ достовѣрностію, что Iосифъ не хотѣлъ стать игуменомъ Пафнутьева монастыря. Добродушный характеръ старца-основателя не былъ схожъ съ твердымъ характеромъ. Цѣня  по заслугамъ, Пафнутій однако же не да столько приблизилъ его къ себѣ, какъ напримѣръ Иннокентія. Молодая энергія  не могла отступить передъ тѣмъ, что казалось ему несогласнымъ съ его требованіями. А требовалъ онъ отъ монастыря многаго. Онъ не даромъ былъ начитанъ и съ раннихъ лѣтъ искалъ въ монастьірѣ идеала.

Iосифъ, какъ мы видѣли, былъ поставленъ на игуменство въ Москвѣ, гдѣ и былъ обласканъ самимъ державнымъ великимъ княземъ.

Пріѣхавъ изъ Москвы съ честію, Iосифъ сказалъ братіи поучение. Вскорѣ братія почувствовала крѣпкую руку новаго игумена, Iосифъ захотѣлъ ввести преобразованія и измѣнить уставъ монастырский. Явились несогласія, ропотъ,  невозможно было сладить съ братьею, въ глазахъ ко­торой онъ не имѣлъ такого значенія, какъ Пафнутій. Пафнутій привлекъ къ себѣ монаховъ, они всѣ поступили, въ мо­настырь при немъ, основателѣ и игумнѣ, онъ принялъ каждаго изъ нихъ въ свой монастырь, Iосифъ же былъ поставленъ къ нимъ въ игумны, они его приняли въ начальника, не онь ихъ въ братію. Авторитетъ игумена  болѣе значилъ.

Но Пафнутій дѣйствовалъ на братію примѣромъ своимъ и только примѣромъ возбуждалъ къ подвигу; явно же нетерпѣлъ только такихъ преступленій, какъ убійство, блудъ, нарушеніе монастырскаго устава и наконецъ свободомысліе въ ученіи вѣры.

Iосифъ захотѣлъ ограничить частную жизнь монаха въ келіи. Простодушный характеръ  (при всей ду­ховной высотѣ его) объясняетъ недовольство, возникшее въ монастырѣ при іосифѢ, который захотѣлъ вводить строгое общежитіе, по образцу монастырей востока и Святой горы Аѳонской. Жизнь этихъ послѣднихъ была извѣстна  по житіямъ святыхъ отцевъ, по повѣстямъ и разсказамъ отъ «старчества», изъ которыхъ многіе дошли до насъ въ сборникахъ, иногда переписанныхъ рукою самого . Братія не покорилась игумену, и онъ увидѣлъ, что при такихъ обстоятельствахъ ему нечего быть игуменомъ⁴⁴). И едва прошелъ годъ какъ созвалъ онъ, тай­но отъ другихъ монаховъ, совѣтъ старцевъ, въ которомъ принимаютъ участіе вмѣстѣ съ немногими другими, сочувствующими, Герасммъ Черный, Кассіанъ Босой и братья , Акакій и Вассіанъ. Послѣдніе двое были мо­лоды годами, но уже отличались строгостью жизни и при-мѣрнымъ поведеніемъ. Iосифъ повѣдалъ старцамъ свое не­довольство на братію и вмѣстѣ съ тѣмъ свой замыселъ ознакомиться съ благочестіемъ другихъ монастырей земли Русской, для чего ему необходимо самому отправиться въ  путь. Старцы рѣшили: идти  по монастырямъ въ сопутствіи Герасима Чернаго ^4В). Послѣ такого рѣшенія игуменъ тайно покинулъ свой монастырь и взялъ на себя видъ ученика Герасимова, отдавшись ему на время въ полное послушаніе.

Смутился монастырь, узнавъ объ удаленіи ; нѣсколько позднѣе смутились и въ Москвѣ. Великій князь повелѣлъ властямъ отъискивать игумена Боровскаго. Черезъ нѣсколько времени монахе Пафнутьевой обители обратились къ державному съ просьбою поставить имъ новаго игумена на основаніи распространившагося слуха, что Iосифъ  убить. Великій князь велѣлъ сказать имъ, что не будетъ имъ игу­мена до тѣхъ поръ, пока онъ самъ не удостовѣрится въ смер­ти .

Менѣе чѣмъ черезъ годъ Iосифъ возвратился въ Боров­скую обитель, но пробылъ тамъ не долго: не могій терпѣти отъ помысла: возгорѣся бо сердце его огнемъ Святаго Духа⁴⁶). Настала пора исполнить давно задуман­ный, уже созрѣвшій въ головѣ планъ основанія новаго мо­настыря, по собственной мысли и уставу. Для этого-то давно задуманнаго плана, Iосифъ покидалъ игуменство и, скры­ваясь подъ видомъ послушника, странствовалъ по обителямъ земли Русской ⁴⁷).

Iосифъ прежде всего направился въ монастыри Тверской области, оттуда прошелъ въ Заволжскіе монастыри и дошелъ даже до знаменитаго Кириллова.

Въ Саввиномъ Тверскомъ монастырѣ (нынѣ упраздненномъ) Iосифъ увидѣлъ стараго знакомца своего, ВарсоноФІя Неумоя. Послѣ пяти лѣтъ игуменства, старецъ этотъ посе­лился въ пустынѣ и въ продолженіи сорокалѣтней отшель­нической жизни ничто же ино дѣло бысть ему, но точію еже молитися и пѣти и книги прочитати; взима-ше бо книги отъ христолюбивыхъ и прочетъ отдаваше, и паки инде взимаше  ⁴⁸).

Iосифъ узналъ во время своего путешествія и другихъ начитанныхъ старцевъ, учениковъ святыхъ Сергія, Варлаама и Кирилла. То были истинные иноки, осуществившіе въ себѣ идеалъ, которому взялись подражать, Iосифъ самъ такъ опредѣляеть вліяніе книги на жизнь этихъ старцевъ: прочитаху убо писанія прежнихъ святыхъ отецъ Антонія и Пахомія и прочихъ и сіе имуще яко одушевленъ образъ и печать въ сердцы не токмо отъ грѣховъ, но и отъ страстей очистишася.

Въ Саввиномъ Тверскомъ монастырѣ Iосифъ познако­мился черезъ разсказы старцевъ съ характеромъ Саввы II, перваго игумена, котораго избралъ самъ основатель обите­ли, но не игуменъ, Савва I, Ера—Бороздинъ передъ отшествіемъ на Святую Аѳонскую гору ⁴⁹). Савва II  пятьдесятъ лѣтъ игуменствовалъ въ обители, Iосифъ съ сочувствіемъ говоритъ о его строгости: онь за безчинство наказывалъ жезломъ и непокорныхъ сажалъ въ затворъ, свою же обиду прощалъ. Iосифъ собралъ, гдѣ только могъ преданія о свя­тости старцевъ, уже умершихъ, чрезъ учениковъ ихъ. Но главнымъ дѣломъ его было знакомство съ уставомъ обще­жития. Съэтой стороны ему болѣе другихъ монастырей по­нравилась жизнь въ монастырѣ Кирилло-Бѣлозерскомъ, гдѣ еще сильна была сторона строгихъ старцевъ, отстаивавшихъ преданія препод. Кирилла противъ поставляемыхъ извнѣ игуменовъ и новой братіи.

Въ монастырѣ основателя Макарія Калязинскаго Iосифъ нашелъ такое благочестіе, что даже, по его словамъ, ди­вился этому благочестію и самъ великій старецъ Митрофанъ Бывальцевъ, девять лѣтъ прожившій на горѣ Аѳонской ⁵⁰).

Житіе , составленное неизвѣстнымъ, говоритъ, что онъ не остался вполнѣ доволенъ и Сергіевой обителью, гдѣ уже не было въ то время общежитія и введенъ былъ лаврскій обычай. Въ этомъ же житіи сказано, что общежительный уставъ соблюдался только въ Кириловѣ и что этоть послѣдній монастырь  зѣло възлюбися. Далѣе тотъ же авторъ говоритъ, что ни одинъ изъ монастырей не понравился Иосифу на столько, чтобы ему возможно было остаться жить въ немъ, и что равнымъ образомъ  нельзя было остаться и въ Боровской обители, такъ какъ и тамъ по смерти Пафнутія обычаи стали измѣняться къ худу.

По этой то причинѣ онъ и рѣшился поселиться въ пустынѣ и «тамо общее жительство обновити». Туда сойдут­ся къ нему тѣ, которые болѣе склонны къ общежитію, а онъ, какъ священникъ, будетъ имѣть возможность достовѣрно узнать на исповѣди, на сколько каждому изъ нихъ нра­вится этотъ образъ монастырскаго устройства. Близкому по времени къ  автору житія его извѣстно было, что онъ удалился въ пустыню съ намѣреніемъ основать новый монастырь тамъ, гдѣ никакое старое преданіе не мѣшало бы вести его по своей мысли и уставу.

Всѣ житія  говорятъ, что вскорѣ по возвращеніи въ Боровскую обитель, Iосифъ навсегда покинулъ ее и ушелъ на родину въ предѣлы Волоколамские, въ пустыню, въ лѣса непроходимые.

Съ Iосифомъ отправились старцы Герасимъ Черный, Кассіанъ Босой и братья его Вассіанъ и Акакій и, можетъ быть, нѣкоторые изъ остальныхъ единомысленныхъ старцевъ, призванныхъ имъ для тайнаго совѣщанія передъ путешествіемъ по обителямъ.

Иные святые отцы, покидая монастырь, вселялись въ пу­стыню, ища спасенія души и подвиговъ. Пустыня была для нихъ обѣтованной землей, раемъ, гдѣ они надѣялись въ дали отъ грѣха и людей побѣдить діавола и снискать благодать Божію. Врагъ искушалъ ихъ въ одиночествѣ, являясь имъ не только въ страшныхъ неестественныхъ образахъ, но и въ видѣ звѣрей и гадовъ. Борьба со страхованіями шла своимъ путемъ, а тутъ начинала по немногу сходиться братія, алкавшая спасенія. Не для такого созерцательнаго пустын­ножительства пошелъ въ пустыню Iосифъ. Въ пустынѣ ему нужно было одно—найдти удобное мѣсто для будущей оби­тели. И съ этой стороны Iосифъ рѣзко отличался отъ другихъ основателей монастырей, что не мѣшаетъ однако авто­ру надгробнаго слова подводить его подъ общій типъ отцевъ, возлюбившихъ пустыню ради созерцательнаго одино­чества ⁵¹).

 Извѣстно было одно лѣсистое пространство, оро­шаемое двумя небольшими рѣчками не вдалекѣ отъ селенія Язвища, вотчины Саниныхъ. Остановившись на мѣстности, Iосифъ, прежде чѣмъ выбралъ самое мѣсто, удалилъ препятствія, какія могли встрѣтиться при его вселеніи. Въ иныхъ сказаніяхъ о нашихъ святыхъ мы встрѣчаемъ, что жители не приняли такого то Святаго; имъ не хотѣлось, что­бы земли ихъ отошли къ монастырю, когда таковой возникнетъ. Эта причина ихъ недовольства прямо высказывается въ ихъ жизнеописаніяхъ ⁵²).

Iосифъ началъ съ того, что отправился въ Волокъ-Ламской, къ князю Волоцкому Борису Васильевичу. Тамъ онъ представился князю, какъ игуменъ Пафнутьевскій и преемникъ Святаго основателя. Князь радъ былъ, что въ его предѣлахъ желаетъ поселиться такой человѣкъ, который и на Москвѣ былъ принять съ любовью державнымъ его братомъ. Князь разрѣшилъ  поселиться въ избранной послѣднимъ мѣстности и въдобавокъ далъ ему въ провожа­тые своего собственнаго ловчаго. Въ сопровожденіи его Iосифъ дошелъ до того мѣста, гдѣ нынѣ стоить монастырь³³). Несколько высокое, боровое мѣсто, съ одной стороны при-мыкаетъ къ небольшому озерку, съ другой къ болотистой и лѣсной низменности.

Вообще мѣстность, хотя не совсѣмъ привлекательная, но видная и въ тоже время самая счастливая для уединенія, а мірскимъ людямъ для ловли звѣрей ⁵⁴). Iосифъ и его спутники начали чистить лѣсъ и тутъ же стали возводить первый постройки. Самъ князь со своей свитой пріѣхалъ ко времени закладки церкви и въ его присутствіи начали дере­вянный первоначальный храмъ въ честь Успенія Богородицы. Князь, его бояре и отроки сами таскали бревна.

Князь Борисъ Васильевичъ, съ дѣтства, по примѣру отца, любилъ благочестіе. Онъ обѣщалъ  прокармливать братію будущаго монастыря и даль ему работниковъ для чистки лѣса, равно какъ и плотниковъ для пострбенія церкви и келій.

Не смотря на такое содѣйствіе со стороны князя, трудна была жизнь братіи въ самое первое время, когда еще за монастыремъ не было селъ. Поспѣшно шли работы, а съ тѣмъ вмѣстѣ и обычные молитвенные подвиги и необычные подвиги по общежительному уставу.  Не привыкать было къ упорному всякаго рода труду. Мельницы не успѣли еще поставить — мололи ручными жерновами, усиленнѣе другихъ мололъ самъ игуменъ.

Одинъ монахъ, со стороны пришедшій въ новый мона­стырь, со страхомъ сказалъ  мелящему своими рука­ми жито: «что дѣлаешь, отче, оставь мнѣ» и перемѣнилъ его, но не могъ такъ работать, какъ Iосифъ. Не перемолоть мнѣ игумена, сказалъ онъ, дивясь и подвигу, и тѣлесной силѣ .

Хотя житія и говорятъ, что въ первое время за монастыремъ не было селъ, однако это время продолжалось не долго. Въ 1479 г., въ самый годъ основавія обители, князь Бо­рисъ Васильевичъ далъ вновь основанному монастырю де­ревню Спировскую въ той же Волоцкой своей волости ⁵⁵).

Деревня была дана, по обыкновенію, со всѣми льготами, съ освобожденіемъ отъ различныхъ податей, отъ постоя лю­дей и коней княжескихъ, отъ суда Волоцкихъ намѣстниковъ. Такимъ образомъ съ самыхъ первыхъ мѣсяцевъ явилась новая забота по управленію деревней, гдѣ монахъ—прикащикъ —долженъ былъ судить и распоряжаться. Ко­нечно, эта дача была незначительна въ сравненіи съ тѣмъ, чѣмъ владѣлъ монастырь Пафнутьевъ, чѣмъ въ послѣдствіи обладалъ іосифовъ; но монастырь только что зачинался. Средства его стали быстро увеличиваться. Черезъ 6 лѣтъ по основаніи обители, на мѣстѣ деревянной возвышалась уже большая каменная церковь. Въ I486 году она была совершенно окончена, росписанная Діонисіемъ и его дѣтьми Владиміромъ и Ѳеодосіемъ и старцемъ Паисіемъ, да двумя племянниками , Досиѳеемъ и Вассіаномъ Топорковы­ми ⁵⁶). Церковь эта, по свидѣтельству самого  «съ подписью и съ иконами и съ книгами и съ ризами и сосуды болѣ тысячу рублей стала»⁵⁷). О цѣнности этой постройки можно судить потому, что въ 1496 году, когда ставили церковь въ Кирилло-Бѣлозерскомъ монастырѣ, было 20 мастеровъ каменьщиковъ и стѣньщиковъ, а издержали 250 рублей. Стоимость же рубля того времени видна изъ того, что большая волость Буи-городъ съ деревнями стоила полтораста рублей; двѣнадцать деревень со всѣми угодьями въ Звенигородскомъ уѣздѣ—-200 рублей; шесть деревень и нѣсколько пустошей съ лѣсомъ и съ пожнями въ Волоцкомъ княженьи — 80 рублей; двѣ деревни съ пустошью, и съ лѣсомъ, и съ рыбною ловлею, въ Бѣлозерскомъ уѣздѣ — 15 рублей. Наволокъ, заложенный за 12 рублей, приносилъ росту четыре стожья сѣна ⁵⁸). Лучшій большой церковный колоколъ, при дороговизнѣ мѣди и новизнѣ литейнаго дѣла, стоилъ 100 рублей; лучшій коньвъсѣдлѣ 6 рублей; лучшій конь княжескій 10. Соколъ для княжей охоты стоилъ пол­тину, пара соколовъ рубль ⁵⁹).

Но за церковью воздвиглась колокольня и другія построй­ки. Главными жертвователями было семейство князя Волоц­каго. Князь Борисъ Васильевичъ далъ монастырю еще одно село — Отчищево, а жена его, дочь князя Холмскаго, Ульяна Михайловна дала село Успенское и при немъ двадцать деревень. Передъ смертью Борисъ Васильевичъ (1494) далъ ближнее къ монастырю село Покровское.

Вскорѣ послѣ основанія монастыря Iосифъ удостоился чести быть крестнымъ отцемъ втораго сына князя Бориса Васильевича, Ивана. Этотъ крестникъ , заболѣвъ на свадьбѣ своего старшаго брата, скончался съ небольшимъ двадцати лѣтъ въ монастырѣ своего крестнаго отца. Онъ завѣщалъ монастырю село Спасское, да къ нему сорокъ три деревни ⁶⁰). Княгиня Ульяна кромѣ того давала и денежные вклады, такъ на церковное строеніе она дала 50 рублей. Великая княгиня Марія прислала новому монастырю триста рублей, а сынъ ея, державный великій князь, полтораста.

Въ 1485 году поставленъ былъ архіепископомъ Новгородскимъ Геннадій. Къ его епархіи прінадлежалъ Волокъ, а съ тѣм иъ вмѣстѣ и новый монастырь.

Геннадій далъ монастырю село Мечевское и двѣ деревни, сельцо Чемесово въ Рузѣ, да колоколъ во сто рублей. Изъ остальныхъ дателей Iосифъ упоминаетъ князя Ивана Ва­сильевича Хованскаго, Григорія Собакина, князя Семена Бѣльскаго, Никиту Тараканова ⁶¹). Дошла до насъ данная какого то Андрея Даниловича на сельцо Темниково и дерев­ню Лучинково⁶²). Но особенно выгодно было для монастыря когда стали постригаться «добрые люди отъ князей и бояръ и отъ дѣтей боярскихъ и отъ торговыхъ лю­дей», говоритъ самъ Iосифъ въ письмѣ къ Борису Куту­зову, «и они, господине, давали много, рублевъ по де­сяти и по двадцати, а иные по тридцати, а иные руб­левъ по пятидесяти, а иные по сту, а иные по двѣсти, а только того, господине, считати, ино господине, не на одну тысячу рублевъ дали, а восхочешь, господи­не, и ты посмотри о томъ въ сеннницѣ нашемъ, да тѣмъ есмя,господине,монастырь Пречистыя состро­или» и т. д. Иные жертвовали хлѣбомъ ссыпнымъ и мукою, другіе давали скотъ, въ особенности лошадей; изъ вещей, преимущественно шубы.

Знатные и богатые постриженники вносили въ монастырь вмѣстѣ съ значительными вкладами и богатую рухлядь, какъ то: одежду, оружіе, сбруи, сѣдла, сосуды⁶³). Но кромѣ то­го знатные постриженники придавали монастырю особое значеніе. Описатели житія  обращаютъ особенное вниманіе на то, что въ числѣ постриженниковъ его монастыря были люди важные и богатые.

Въ одномъ изъ житій  есть интересный для харак­теристики его и его времени разсказъ о постриженіи Ан­дрея, князя Голенина, изъ рода Ростовскихъ князей.

Голенинъ часто приходилъ къ игумену  слушать слово спасенія и запала ему въ душу мысль о будущей жизни, и цѣпенѣлъ онъ отъ ужаса, при мысли о страшномъ безпощадномъ послѣднемъ судѣ и о безконечной мукѣ. Онъ уже велъ праведную жизнь, помогалъ бѣднымъ, прощалъ обиды и милостивъ былъ къ княжеской прислугѣ своей; но ему этого всего было мало. Разъ пріѣхалъ онъ къ  въ мона­стырь со множествомъ слугъ и съ отроками  въ дорогихъ одеждахъ, на лучшихъ коняхъ; при немъ было множество серебряныхъ вещей. Онъ какъ будто выѣхалъ на охоту съ соколами, хотя и не было въ обычаѣ выѣзжать на охоту съ такимъ великолѣпіемъ. Но птицы были оставлены въ покоѣ. Князь поѣхалъ прямо въ монастырь. Игуменъ и братія на­ходились въ главной церкви. Князь входитъ туда, припадаетъ къ игумену съ мольбою—смѣнить его блистательную одежду на ту, которою облечены отецъ и вся братія, и тутъ же отдаетъ Богородицѣ все свое имѣніе: серебро, золото, одежды и сосуды, весь скотъ свой и села — Бѣли, Скирманово ^6І) и Момошино.

Онъ просить игумена постричь его не выходя изъ церк­ви. И тутъ же въ церкви Iосифъ постригъ его, перемѣнивъ имя Андрея на Арсенія «и вмѣсто брачныхъ черными его облече и мнихъ за князя именовася».

Отроки княжескіе стояли вокругъ церкви и, дожидая князя, веселились между собою. Никто изъ нихъ, ни даже самые ближайшіе изъ слугъ не помышляли объ его отреченіи. Но вотъ вышелъ изъ церкви одинъ изъ братіи. Онъ подозвалъ къ себѣ всѣхъ княжескихъ слугъ и всѣмъ имъ объявилъ свободу: пусть идетъ кто куда хочетъ, каждый пусть воспользуется тѣмъ, что ранѣе того получилъ отъ князя, князя же пусть не ищутъ; онъ не князь больше, а монахъ, не Андрей, а Арсеній. Отрокамъ показалось, что стрѣлы пронзили сердца ихъ, библейски выражается повѣствователь. Они проклинали день этотъ, подняли плачь и ропотъ. Но монахамъ это смятеніе было не подушѣ. Они ста­раются словами утѣшить княжьихъ людей, потомъ ведутъ ихъ угощать въ трапезу; но тѣ не принимаютъ монастырскаго угощенья. Въ послѣдствіи, отпущенные на волю, они разошлись; иные же, особенно любившіе князя, последовали его примѣру.

Новый инокъ отданъ былъ въ послушаніе и обученіе Іонѣ, по прозванью Головѣ, человѣку непростаго званія. Іона въ мірѣ былъ воспитателемъ и дядькой Ѳедора и Ивана, сыновей князя Бориса Васильевича Волоцкаго.   Однажды Ѳедоръ во гнѣвѣ, преслѣдуя кого-то, запнулся и повредилъ языкъ, вслѣдствіе чего сталъ заикаться. Іона, боясь гнѣва своего владыки за то, что онъ, воспитатель, не съумѣлъ предохранить мальчика, убѣжалъ въ монастырь , ку­да уже давно влекло его. Постриженный, онъ былъ примѣромъ смиренія и трудолюбія. До старости онь находился въ пекарнѣ. Іона, какъ нѣкогда Ѳеофилъ Печерскій, просла­вился даромъ слезливости. Онъ постоянно плакалъ и не осу­шалось лицо его и во время печенья хлѣбовъ. За то хлѣбы его исцѣляли отъ водяной и лихорадки, и воины, отправ­ляясь въ походъ, заходили въ монастырь просить на благословеніе печенья отъ рукъ Іоны.

У этого Іоны былъ и другой ученикъ, тоже знатнаго ро­да. Онъ состоялъ отрокомъ при князѣ Борисѣ Васильевичѣ Волоцкомъ. Разъ какъ-то князю среди веселья бросилась въ глаза красота юнаго Епифанія. Епифаній устрашился послѣдствій и скрылся въ монастырѣ , гдѣ и умеръ чрезъ шесть лѣтъ, бывъ въ продолженіи этого времени безпрекословнымъ послушникомъ Іоны. О немъ разсказывали, что передъ смертью онь видѣлъ передъ собой икону Бого­родицы и говорилъ съ ней. Черезъ семь лѣтъ по смерти тело  его нашли неистлѣвшимъ и черезъ четырнадцать лѣтъ вновь нашли его тѣло почти цѣлымъ, только лѣвая часть носа отпала.

Изъ остальныхъ значительныхъ постриженниковъ, житія упоминаютъ о Діонисіи трудолюбцѣ, Нилѣ Полевѣ и Андреѣ Квашнинѣ. Первый былъ изъ князей Звенигородскихъ, работалъ въ пекарнѣ за двоихъ и кромѣ того на день клалъ по три тысячи поклоновъ. Нилъ Полевъ, изъ позднѣйшихъ постриженниковъ іосифя, былъ отъ рода князей Смоленскихъ,— свѣтлѣйшій въ синглитѣ державнаго влады­ки Волоцкаго. Отъ него онъ перешелъ въ Рузу къ князю Ивану Борисовичу, потомъ служилъ у Дмитровскаго князя Георгія Ивановича ⁶⁵). Бояринъ Тверской Квашнинъ, под­визался въ затворѣ и въ монастырѣ имѣлъ прозванье Невѣжи. Еще одинъ изъ знатныхъ подвижниковъ монастыря былъ инокъ Фатѣй (Фотій), замѣчательный перепищикъ книгъ. Онъ былъ сынъ знатнаго человѣка, уроженца Кіевскаго, въ мірѣ звался Ѳедоромъ и служилъ въ Путивлѣ у послѣдняго владѣтельнаго князя Путивльскаго, Богдана Глинскаго, который, ради добродѣтельнаго его нрава, повелѣлъ ему быть дядькой сына своего Владиміра. Когда воеводы Ивана III взяли Путивль, тогда и Ѳедоръ взять былъ въ плѣнъ. Но и въ плѣну ему было не худо: онъ попалъ къ Замятнину, Юрью Ивановичу, и этотъ послѣдній держалъ его не безчестно, видя его добронравіе. На-конецъ пришелъ онъ въ монастырь , гдѣ и принялъ монашество съ именемъ Фатѣя, причемъ также отданъ былъ въ ученики и послушники великому старцу Кассіану Босому, старѣйшему иноку по лѣтамъ, заслугамъ и близости къ осно­вателю ⁶⁶).

Мы видѣли, что у этого Кассіана былъ въ послушаніи другой знатный по происхожденію, Іона Голова. А сему последнему были вданы въ послушаніе, при своемъ поступ-леніи въ монастырь, князь Голеницъ и вельможный Епифаній. Бъ этомъ нельзя не видѣть того, что обыкновенно на-зываемъ тактомъ. Однако же правило общежитія и уставъ не нарушался ни для кого: знатные постриженники проходи­ли чрезъ самыя трудныя послушанія, какъ нѣкогда самъ Iосифъ въ монастырѣ ; они носили худыя одежды самой грубой шерстяной ткани (сукняны ризы) и кромѣ то­го отличались каждый своимъ особымъ подвигомъ, не только строгимъ исполненіемъ одного устава.

Отмѣчая знатность рода нѣкоторыхъ подвижниковъ, и говоря объ инокахъ изъ простаго званія, жизнеописатели  всегда прибавляютъ, что такой-то Исихей или Виссаріонъ отъ простыя чади, или, въ мірѣ тяжарь бѣ (крестьянинъ).

Дорожа и иноками простаго званія, Iосифъ принималъ къ себѣ въ монастырь и рабовъ. До насъ дошло его два посланія: одно прошеніе молебно у нѣкоего князя о по­стригшемся въ черньци человѣцѣ его, другое посланie къ нѣкоему велможѣ возбраняющу ему рабъ своихъ пострищи въ черньци. Нѣсколько ранѣе этого послѣдняго посланія Iосифъ писалъ къ тому же вельможѣ объ томъ же предметѣ грамоту, какъ это видно изъ самаго посланія.

Примѣръ Голенина и другихъ ему подобныхъ показываетъ на сколько люди, имѣвшіе относительно хорошее положеніе въ обществѣ, чувствовали еще въ мірѣ влеченіе къ жизни монашеской и вмѣстѣ съ тѣмъ ощущали потребностьпитаться духовно оть трапезы божественнаго писанія, по­лучать наставленіе какъ спасти душу. Въ одномъ изъ жизнеописаній  говорится, что многіе бояре отъ налатъ княжескихъ, многіе воеводы и честные воины приходи­ли къ  слушать его бесѣды отъ Святаго писанія. Разъ пришелъ къ  какой-то философъ, и, побесѣдовавъ съ нимъ, сказалъ, что Iосифъ подобенъ древнимъ риторамъ и великому Златоусту. Многіе изъ сановниковъ, часто бесѣдуя съ нимъ, принимали слово его къ сердцу и измѣняли порочную жизнь на благочестивую. Въ одномъ изъ своихъ посланій Iосифъ поучаетъ мірянина, какъ ему слѣдуетъ молиться; въ другомъ совѣтуетъ вельможѣ милостиво обходиться съ рабами; въ третьемъ бесѣдуетъ духовно съ начитаннымъ міряниномъ; въ четвертомъ убѣждаетъ княгиню, вдову въ несправедливости ея требованій. Относясь съ уваженіемъ къ именитымъ духовнымъ дѣтямъ своимъ, Iосифъ вездѣ и почасту повторяетъ Форму го­сподине и госпоже, бьетъ имъ челомъ, себя же именуетъ грѣшнымъ и худымъ чернецомъ и просить не сердиться на него. Однако эта своего рода вѣжливость не мѣшаетъ ему быть въ своихъ посланіяхъ строгимъ обличителемъ, какъ въ посланіи къ княгинѣ вдовѣ и къ вельможѣ о милованіи рабовъ. Слогъ его въ такихъ случаяхъ не лишенъ ироніи.

Что касается до знатныхъ мірянъ, имена которыхъ до­шли до насъ, то извѣстны отношенія  къ боярину Василію Андреевичу Челяднину ⁶⁷), къ другу дѣтства его Борису Васильевичу Кутузову, къ Гоювѣ, Третьякову ⁶⁸) и наконецъ къ одному вельможѣ Андрею, брату инока Епифанія. Объ этомъ Андреѣ въ житіи, писанномъ неизвѣстнымъ, говорится въ томъже мѣстѣ, гдѣ и о братѣ его Епифаніи. Онъ предстоялъ (служилъ) самодержцамъ, Ивану Васильевичу и его наслѣднику. Горячо полюбивъ , онъ сдѣлался его духовнымъ сыномъ и приводилъ къ нему дѣтей своихъ, ради благословенія и молитвъ. Живя въ мірѣ, онъ привыкъ поститься и молиться, былъ нрава кроткаго и милосердъ къ несчастнымъ. Когда онъ умеръ, Iосифъ погребъ его въ монастырѣ своемъ. Нѣкоторые изъ братіи скорбѣли, что Андрей умеръ не монахомъ, но Iосифъ, который близко зналъ своего духовнаго сына, утѣшилъ ихъ, сказавъ, что Андрей и въ мірѣ жилъ по монашески. Хотя Андрей и не былъ монахомъ, но, прибавляетъ житіе, за то дѣти его по­шли въ монастырь: одни постриглись у Сергія преподобнаго, другіе въ обители самого .

«Вся же тогда Волоцкая страна къ доброй жизни прелагашеся», говоритъ неизвѣстный авторъ житія. Іо-сифъ убѣждалъ господъ быть добрыми къ работникамъ. Какъ обнищавшій пахарь дастъ дань? какъ сокрушенный нище­тою будетъ кормить семью свою? разсуждаетъ неизвѣстный авторъ житія, какъ бы раздѣляя мысли . И обогаща­лись тѣ, которые его слушали «и мнози тяжаріе стогы своя участиша и умножиша житъ себѣ, и бѣваше Iосифъ во всей странѣ той яко свѣтило сіяше». Дру­гой авторъ, Савва Черный, также говоритъ объ окрестныхъ земледѣльцахъ: когда кто изъ нихъ терялъ лошадь или корову — кормилицу семьи, то Iосифъ покупалъ ему вновь таковую.

Но особенно было велико значеніе монастыря Іосифова для окрестныхъ жителей, во время голода. Неурожай про­должался нѣсколько лѣтъ, хлѣбъ весьма поднялся въ цѣнѣ; четверть земская стоила 48 сребреницъ. Люди ѣли одну пищу со скотомъ: листья, кору и сѣно; подъ конецъ же употребляли въ пищу и то, чего не ѣстъ скотъ: толченыя глинушки и горькій корень ужовникъ. Иные умирали отъ голода, другіе отъ сильной боли въ желудкѣ. Тогда-то Iосифъ отворилъ житницы свои, какъ въ древности тезоиме­нитый ему патріархъ въ Египтѣ. Монастырь окружили  толпы голодныхъ крестьянъ и нищихъ. Житіе, писанное Саввою, говоритъ, что къ монастырю стеклось до семи тысячъ народа, кромѣ малыхъ дѣтей, а надгробное слово То­поркова прибавляетъ, что ежедневно прокармливалось въ монастырѣ по 400 и 500 человѣкъ, кромѣ малыхъ дѣтей. Многіе изъ земледѣльцевъ, какъ разсказываетъ неизвѣстный, приводили голодныхъ дѣтей своихъ къ стѣнамъ монастыря и тамъ оставляли ихъ, изнемогающихъ отъ голода. Дома родители не хотѣли видѣть ужасную смерть дѣтей сво­ихъ. Узнавъ объ этомъ, Iосифъ повелѣлъ разыскивать ро­дителей; но когда ни одинъ изъ нихъ не явился, Iосифъ собралъ всѣхъ дѣтей и построилъ для нихъ особый домъ, гдѣ и содержалъ ихъ до возраста. Наконецъ истощился весь хлѣбный запасъ въ монастырѣ.  Iосифъ сталъ продавать скотъ и одежду, такъ что и монастырь оскудѣлъ. Приходитъ  наконецъ  къ игумену келарь и говоритъ,  что  не чѣмъ кормить братію;   игуменъ велитъ ему взять денегъ у казначея; казначей въ свою очередь объявляетъ, что у него денегъ нѣтъ. Тогда Iосифъ повелѣ заимовати де­негъ и рукописаніе давати. Нѣкоторые изъ братіи ста­ли роптать: имъ въ праздничные дни уже не давали на трапезѣ калачей и медоваго квасу, только хлѣбъ, рыбу, да квасъ житный, а въ будніе дни они ѣли и одно вариво и пили воду, Iосифъ отвѣчалъ роптавшимъ, что они обѣщались терпѣть всякую скорбь ради небеснаго царства, почему и не должны лишать помощи тѣхъ, которые съ женами и дѣтьми скитаются по чужимъ мѣстамъ изъ-за куска хлѣба.

Слухъ о томъ, что Iосифъ прокормилъ столько народу, распространился, и богатые поспѣшили помочь монастырю. Однимъ изъ первыхъ благодѣтелей монастыря въ это время былъ преданный  вельможа Андрей, братъ котораго Епифаній, бѣжалъ отъ двора князей Волоцкихъ и постригся . Кромѣ того житія указываютъ на одного христоюбца, который «примчалъ» изъ Пскова 30 рублей. Житіе писанное Саввою, и надгробное слово препод.  повѣствуютъ о помощи, какую оказалъ монастырю въ это критическое время самъ великій князь Василій Ивановичъ. Оба эти памятника говорять, что Василій въ ту пору самъ пріѣхалъ въ обитель и узнавъ объ оскудѣніи монастыря, велѣлъ выдать изъ своихъ селъ тысячу четвертей ржи и тысячу овса, да сто рублевъ денегъ. Братья великаго князя Юрій и Семенъ, по примѣру брата, тоже оказали монасты­рю вспомоществованіе ⁶⁹).

До насъ дошло посланіе  къ князю Юрію Ивано­вичу о пропитаніи народа во время голода. Въ немъ онъ просить князя установить цѣну на хлѣбъ въ его владѣніяхъ и тѣмъ облегчить участь нищихъ и убогихъ, число которыхъ отъ голода увеличилось. Посланіе это написано ранѣе голо­да, постигшаго землю Волоцкую. Оно касается до мѣръ противъ голода въ земляхъ Дмитровскаго удѣла, гдѣ также находились села, принадлежащія монастырю  и слу­жить лучшимъ подтвержденіемъ разсказу о заботливости  о бѣдномъ народѣ во время голода. Описанный въ житіи голодъ относится къ послѣднему періоду жизни Іо-сифа.

Мы видѣли, что Iосифъ хотѣлъ ввести въ монастырь, имъ основанный, строгій уставъ общежитія; посмотримъ теперь, удалось ли ему это.   Сначала, при основаніи монастыря и первыхъ постройкахъ, ему это было невозможно, какъ пишетъ онъ самъ, въ своемъ уставѣ. Въ послѣдствіи Iосифъ могъ быть разборчивымъ въ пріемѣ братіи въ свой мона­стырь: онъ былъ духовникомъ ихъ, и совѣсть каждаго была передъ нимъ открыта, какъ говорить о немъ неизвѣстный авторъ его житія. У него были подъ рукой испытанные Пафнутьевскіе подвижники, къ нему шли въ постриженіе религіозные, проникнутые идеей спасенія мужи.   Знаемъ, что были въ монастырѣ  подвижники, что иной клалъ по двѣ и по три тысячи поклоновъ на день, другой на голомъ тѣлѣ подъ свиткою носилъ панцырь; а иной сидя спалъ. Многіе зимой не носили шубъ, а у обѣдни всѣ бывали безъ шубъ. Однажды была зима «вельми студена яко птицамъ зябнути». Они и тутъ, чтобы согрѣться, вспоминали тартаръ. Списателямъ житій  особенно памятны по своимъ подвигамъ: Кассіанъ Босой, Іона Голова, Арсеній Голенинъ  и  Арсеній  Невѣжа-Квашнинъ.   Съ такими ис­кренними подвижниками легко было вести дѣло; за Iосифомъ остается умѣнье привлечь ихъ къ себѣ.

Но въ каждомъ многолюдномъ монастырѣ, рядомъ съ стро­гими подвижниками были монахи и не подвижники, такіе, которыхъ нужно было силою удерживать въ предѣлахъ благочинія. Неодолѣвшіе, по понятіямъ монашескимъ, діавола, они были подвержены искушеніямъ всякаго рода; однимъ изъ главныхъ были женщины. Старцы живали на монастырскихъ мельницахъ, собирали оброкъ въ монастырскихъ де-ревняхъ и тамъ легко впадали въ грѣхъ. Въ стѣнахъ мо­настырскихъ приходящія женщины вводили въ соблазнъ монаховъ, но опаснѣе женщинъ были для нихъ живущіе въ монастырѣ отроки. Пьянство поддерживалось въ монастыряхъ тѣмъ, что въ стѣнахъ ихъ держали хмѣльные напитки. Изъ обителей, гдѣ было запрещено вино, монахи ходили пить въ ближнія селенія. Иногда даже и строгій подвижникъ подвергался такому искушенію ⁷⁰).

Игумену трудно было поддержать благочиніе и пристой­ность и во время богослуженія: монахи входили въ разго­воры съ мірянами, прислонялись спиною къ стѣнѣ. Утомлен­ные долгимъ стояніемъ пѣвцы и чтецы уходили изъ церкви, подъ предлогомъ прохладиться; въ ихъ отсутствіи наступало время читать или пѣть, пѣть или читать было некому ⁷¹).

Въ трапезѣ слышались неподобныя рѣчи и скверныя сло­ва. Въ монастырѣ Саввы Тверскаго игуменъ хотѣлъ нака­зать брата за то, что тотъ сидѣлъ безчинно, высунувъ бо­роду изъ окна; братъ же ухватилъ игумена обѣеими руками за бороду и всю ее вырвалъ ⁷²). Монахи иногда потихоньку уходили изъ монастыря и притомъ брали монастырскія кни­ги и другія цѣнныя вещи ⁷³). Выше мы говорили, какъ по смерти игуменовъ-основателей, нравственность и благочиніе уже не процвѣтали въ монастыряхъ такъ, какъ было прежде. Игумены, преемники основателя, часто сами подавали тому примѣръ. Iосифъ разсказываетъ, какъ въ Кирилловѣ монастырѣ преемникъ Христофора, ученика основателя Кирилла, измѣнилъ къ худу обычаи и когда святой старецъ Досиѳей Невѣдомицынъ укорялъ его за это, то онъ безпощадно билъ этого Досиѳея, а однажды сбросилъ его съ трапезнаго моста (съ помоста, съ высокаго крыльца трапезы), такъ что тотъ долго былъ какъ мертвый ⁷⁴). Преемникъ этого настоятеля любилъ въ церкви во время соборнаго пѣнія и за трапезой вести ненужные разговоры. Позднѣе, во время митрополита Геронтія, въ Кирилловомъ монастырѣ игуменъ довелъ благочестивыхъ старцевъ до того, что они всѣ разбѣжались и не возвращались до тѣхъ поръ, пока князь, вступившись за нихъ и за преданія св. Кирилла, не удалилъ игумена. Въ княженіе Василія Дмитріевича настоятели были виною безпорядковъ въ Симоновской обители, основанной племянникомъ и ученикомъ Сергія преподобнаго, гдѣ въ то время уже отличался благочестіемъ Іона, въ послѣдствіи митрополитъ, и откуда нѣсколько ранѣе вышелъ святой Кириллъ Бѣлозерскій.

Строгий подвижникъ того времени, Паисій Ярославовъ, игуменъ монастыря Троицы-Сергія, оставилъ игуменство потому, что не могъ обратить монаховъ на путь благочестія, на молитву и на постъ. «Бяху бо тамо бояре и князи постригшейся не хотяху повинутися»⁷⁵), говорить Сомйская 2-я лѣтопись.

Разсказывая о суровыхъ дѣйствіяхъ настоятеля Кирил­лова монастыря, Iосифъ въ то же время ставитъ въ примѣръ строгости Савву, который жезломъ смирялъ непокор­ство и сажалъ безчинныхъ монаховъ въ затворъ. Онъ хва­лить Савву за то, что онъ не оставлялъ и малѣйшаго безчинства безъ вниманія, наблюдалъ, чтобы никто не опаздывалъ въ церковь, чтобы никто съ мѣста на мѣсто въ церкви не переступалъ. Только такою дисциплиною можно было сдержать братію въ предѣлахъ иноческаго благочестія.

Если женщины не впускались въ Боровской монастырь, малой строгостію обычаевъ котораго Iосифъ былъ не совсѣмъ доволенъ, то понятно, что и во вновь построенномъ монастырѣ строжайше запрещено было такое искушеніе. Житіе  разсказываетъ, что онъ не согласился видеться съ матерью своей, инокинею, которая незадолго передъ смертью пришла повидать сына.

Хваля обычаи Симонова монастыря въ своемъ сказаніи о святыхъ отцѣхъ въ монастырѣхъ рустѣхъ, Iосифъ говорить, что тамъ въ кельяхъ не ѣли и не пили; изъ мона­стыря никто не отлучался безъ благословенія настоятеля, и отроки не жили въ монастырѣ и монастырскихъ зданіяхъ.

Въ уставѣ  есть глава «о робятахъ голоусыхъ» («злѣйши бо суть женъ отрочата на иноки»). Въ ней говорится, чтобы ихъ не пускать въ монастырь ни по какимъ дѣламъ.

Для вновь основаннаго имъ монастыря Iосифъ написалъ отдѣльный наказъ братіи: «о недержаніи хмѣльныхъ напитковъ по келіямъ. Кто къ кому принесетъ въ келію медъ или вино горячее, или пиво, или квасъ мед­вяной, или брагу и вы бы того не имали ни у кого, ни пили, да сказали бы есте мнѣ кто что къ вамъ принесетъ, или келарю, или казначею; а кто пойдетъ въ деревню, или въ лѣсъ пити, или къ кому принесутъ и онъ возьметъ или учнетъ пити, а мнѣ не скажетъ и онъ съ монастыря будетъ сосланъ съ безчестіемъ» ⁷⁶). Въ дополненіе къ этому законоположенію въ уставѣ прибавлено, что если князь или бояринъ вмѣстѣ съ кормомъ на братію привезетъ питіе отъ него же піанство бываетъ, то и тогда не ввозить напитка въ мона­стырь, а объяснить при этомъ знатному лицу со смиреніемъ, что оный запрещенъ уставомъ.

Подробности въ описаніи обычаевъ Іосифова монастыря дошли до насъ въ уставѣ, составленномъ имъ самимъ, и въ его же жизнеописаніи.

Въ первомъ мы читаемъ цѣлое разсужденіе о вредѣ монашескаго тайнояденія. Никто не можетъ ни пить, ни ѣсть въ келіи. Братія сходятся у погреба пить квасъ, только на­стоятель можетъ разрѣшить питіе и яденіе въ келіи, и то въ праздникъ. За трапезой нельзя говорить ни одного празднаго слова. Если естество не принимаетъ кушанья, монахъ имѣетъ право замѣнить его другимъ подобнымъ первому, рыбнаго нельзя подавать два раза, Iосифъ раздѣлилъ монаховъ своихъ на три категоріи: одни ѣдятъ только хлѣбъ-соль и воду, кромѣ большихъ праздниковъ; одежду носятъ— рубище ветхое и того не имѣютъ двухъ паръ, на ногахъ но­сятъ берестовыя лапти. Монахи втораго чина ѣдятъ вариво, имѣютъ каждый по одной мантіи, ряскѣ, шубѣ; на ногахъ носятъ кожаныя сандаліи. Третьи  ѣдятъ калачи, рыбное, имѣютъ по двѣ одежды всякаго рода. По три запрещается; впрочемъ третью шубу можно имѣть вмѣсто второй ряски. Всѣ безъ исключенія носятъ на тѣлѣ власяницы.

Безъ благословенія келаря нельзя взять доски, гвоздя, ни другой какой вещи; безъ благословенія пономаря ни одной  церковной вещи; безъ благословенія уставщика ни одной буквы нельзя вписать въ книги. Чины монастырскіе слѣдовали въ такой постепенности: келарь, казначей, большой чашникъ, подкеларникъ, большой хлѣбникъ, уставщикъ.

Въ церкви и на молитвѣ уставомъ запрещалось ноги о ноги переставляти, преходити отъ мѣста и осланятися спиною. Строгость обычаевъ поддерживали постав­ленные Iосифомъ надзиратели изъ опытныхъ старцевъ. Они становились у дверей во время богослуженія, наблюдали, чтобы монахи безъ особенной крайней нужды не выходили изъ церкви, и будили дремавшихъ отъ утомленія. За трапе­зой они сидѣли въ срединѣ стола и по концамъ, слѣдили за точнымъ исполненіемъ устава, чтобы кто либо изъ братій не съѣлъ того, чего не доѣлъ сосѣдъ (остатки обыкновен­но относились въ отдѣльный домъ, гдѣ проживали убогіе); чтобы не было произнесено лишняго слова и глубокое молчание соблюдалось бы во время обычнаго за обѣдомъ чтенія.

Ворота монастырскія крѣпко затворялись на ночь. Сто­рожа должны были смотрѣть за тѣмъ, чтобы кто либо по­сторонний не заночевалъ въ стѣнахъ обители.

Самъ Iосифъ строго смотрѣлъ за братіею; въ глубокій вечеръ тайно ходилъ по кельямъ и около келій и, когда слышалъ бесѣду, которая была запрещена послѣ вечерни, то ударялъ по окну, назнаменуя приходъ свой. Инокамъ строго запрещалось ходить по монастырю безъ клобука и «манатьи». Конюшій монахъ, которому поручены были «дворцы служній и робячій», долженъ былъ строго смотрѣть, чтобы ино­ки туда не ходили. Казначей, надзиравшій за «дворцемъ», гдѣ жили швецы, наблюдалъ надъ тѣмъ, чтобъ и туда не заглядывали иноки. О самихъ швецахъ былъ наказъ, чтобы они въ одно опредѣленное время являлись въ монастырь, для своего дѣла, а по кельямъ бы не ходили. Прогуливаться за монастыремъ монахи могли только разъ въ недѣлю, въ вос­кресный день, да и то не иначе какъ съ настоятелемъ или съ однимъ изъ старѣйшей братіи. Судъ надъ рабочими и монастырскими крестьянами совершался внѣ стѣнъ обители, во дворцахъ ⁷⁷). Для общихъ мірскихъ дѣлъ былъ назначенъ одинъ день въ недѣлю — суббота. Въ стѣнахъ монастырскихъ запрещался всякаго рода торгъ. Строгость устава Іосифова касалась и самаго устройства келій: запре­щалось имѣть при келіяхъ погребъ и заднія воротца; не дозволялось устроивать большихъ оконъ, чтобы монахъ не могъ черезъ нихъ тайно уйти изъ кельи⁷⁸). На дворцѣ около кельи не дозволялось садить вишневыхъ деревьевъ, яблонь, ни другой какой либо овощи.

По понятію , нечестіе слѣдовало смирять жезломъ. Въ своемъ уставѣ онъ приводить въ примѣръ св. Венедик­та, который билъ жезломъ брата, бесѣдовавшаго во время пѣнія. За неисполненіе устава Iосифъ въ своихъ преданіяхъ повелѣваетъ налагать на иноковъ запрещенія (100 поклоновъ; сухо да ястъ два, три дня или недѣлю), за большіе грѣхи отлучать ихъ на время отъ причастія; при повтореніи преступленія связывать юзами желѣзными.

Но чего же достигъ Iосифъ?

Списатель житія Савва Черный говоритъ, что при жизни  братія такъ жили, что замковъ у келій не бывало, а когда они мыли бѣлье свое, то такъ на рѣкѣ и вѣшали, и никто не смѣлъ прикоснуться къ нему. Однако же не всѣ братія вели жизнь равно строгую, что видно изъ трехъ категорій, на который самъ Iосифъ въ своемъ уставѣ раздѣляетъ монаховъ. Вѣроятно монахи третьей категоріи подня­ли ропотъ на  за то, что во время общаго голода не   достало на братію калачей и квасу медвянаго: точію хлѣбъ и рыбы и квасъ житный.

На первый разъ кажется страннымъ, что въ монастырѣ, гдѣ инокамъ не дозволялось имѣть собственность, существо­вала плата священникамъ за поминальныя обѣдни.

«Даротиъ священникъ ни одной обѣдни, ни панихи­ды не служитъ» пишетъ самъ іосйфъ — и далѣе: «а у насъ идетъ священникамъ на всякомъ сборѣ по 4 деньги на человѣка а въ простые дни по 2 деньги ⁷⁹). Это недоразумѣніе объясняется практическимъ характеромъ монастыря. Монастырь владѣлъ селами, въ нихъ игуменъ и его прикащикъ-монахъ творилъ судъ и расправу, собиралъ оброки и подати. И такъ игумену нужны были по­добные прикащики. Одни управляли селами, другіе жили на мельницахъ монастырскихъ, третьи смотрѣли за скотомъ монастырскимъ, за монастырскими табунами. Села и вкла­ды деньгами и скотомъ монастырь получалъ за поминаніе умершихъ; слѣдовательно требовались служилые монахи другаго рода, которые бы исполняли эти поминовенія, совершая урочныя панихиды. Постройки, возводимыя въ монастырѣ, требовали отъ иныхъ монаховъ чисто практическаго достоинства, не говоря уже объ обширномъ домоводстве, распоряженіяхъ на счетъ съѣстныхъ припасовъ, ра­боты на кухнѣ, въ пекарнѣ, въ больницѣ.

Такимъ образомъ Иосифу невозможно было и требовать, чтобы многочисленная братія его, подобно небольшому числу подвижниковъ, была всецѣло отдана созерцательной жизни. Отсюда третья категорія монаховъ, которыхъ онъ питалъ сытною, хорошею трапезою, награждалъ деньгами и при всемъ томъ направлялъ, сколько могъ, къ благочестію.

Очевидно, что при такихъ обстоятельствахъ дисциплина была необходима для сохраненія благочинія и поддержанія устава.

Поэтому монастырь  еще не былъ тою строгою об­щиной, о которой онъ помышлялъ. Онъ самъ говоритъ, что въ началѣ ему трудно было вводить общежительство; въ послѣдствіи же, конечно, онъ ввелъ его, на сколько это было возможно. Но въ его же время явился другой подвижникъ, Нилъ Сорскій, который ближе подошелъ къ идеалу древней монашеской жизни и видѣлъ ее не только въ отреченіи мо­наха отъ собственности, а и въ отрѣшеніи всей общины иноковъ отъ богатства и всякой мірской заботы.

Разсказывая о дѣятельности  въ стѣнахъ монасты­ря, списатель житія его не забываетъ упомянуть о томъ, какъ онъ заботился о больныхъ, покоилъ ихъ, училъ братію ихъ покоить, самъ иногда устроивалъ имъ постели и хорошо кормилъ ихъ.

Возводя большія церковныя постройки, Iосифъ особенно заботился о порядкѣ и благолѣпіи богослуженія. Владѣя даромъ отлично читать и пѣть, онъ всегда читалъ и пѣлъ въ церкви; грамотныхъ обучалъ пѣть церковныя пѣсни по гранямъ. Ризы священническія украшалъ жемчугомъ и церковь лучшею утварью. За всенощной въ монастырѣ, въ большіе праздники, не только монахамъ, но и мірянамъ раздавались свѣчи. Крестные ходы совершались въ монастырѣ съ особеннымъ благолѣпіемъ и кромѣ обычныхъ для нихъ повсюду дней, они бывали еще въ Благовѣщенье, въ Срѣтенье и въ вербное Воскресенье, по Московскому обычаю⁸⁰).

Одною изъ главныхъ заботъ  было пріобрѣтеніе книіг», нужныхъ для богослуженія и назиданія.

При немъ положено начало богатой библіотеки его мона­стыря, которая отчасти сохранилась, въ послѣднее время разделенная на 3 части,и Лучшая, и самая богатая по числу книгъ, досталась на долю Московской духовной академіи. Вторая часть вошла въ составъ Московской епархіальной библіотеки, третья, самая бѣдная по числу книгъ и содержанію, хранится до сихъ поръ въ монастырѣ . Нѣсколь-ко рукописей, близкихъ къ Иосифу по времени, поступили въ Императорскую публичную библіотеку.

Большая часть книгъ Іосифова монастыря относится ко времени митрополита Даніила, одного изъ главныхъ ея вкладчиковъ.

Изъ множества книгъ, которыми владѣлъ Iосифъ, дошли до насъ очень немногія.

Сохранились писанный самимъ Iосифомъ и принадлежавшія ему книги:

1)  Евангеліѳ, въ 4-ку, съ надписью: «евангеліе стар­ца » на бумагѣ; безовсякихъ украшеній; заглавный буквы киноварью; въ Москов. епарх. библіотекѣ.

2)  Синодикъ,   въ 4-ку,  писанный самимъ Iосифомъ «Сие поминаніе во обители пртыя вл^дчца наша бца и присно двьі Мрш в монастыри благовѣрнаго и бла-гочестиваго князя Бориса Васильевича. Начатокъ бы^сть писати сіе поминаніе грѣшным и непотреб­ным иноком Иосифом в лѣто  sцпз ». Въ той же библіотекѣ.

3) Богорѳдичижкъ, писанный препод. Iосифомъ, въ 1489 году.

4) Тріодь постная съ интереснымъ подписаніемъ: «триодь  постная письмо самого отца ншего преподобнаго старца  чудотворца составльшаго святую великую оби­тель сію, и была многа лѣта у Государя царя великаго кнзя Ивана Васильевича всея  Русіи въ городской казнѣ. И Божиимъ повелѣніем и судьбами і царским повелѣніем прислана во обитель его никому же просящу. Труды его ко многотрудному тѣлеси его возвратишася. И многы бѣ книгы написал  подрбныя  ж и до нынѣ суть в монастыри его благодатию Христовою. И положити сіа книга съ его книгами вмѣсте в въ коробью,  а по кѣлям (кельямъ) ея не давать  держать; и на свидѣтельство и на память святаго». Эта рукопись доселѣ хранится въ монастырѣ іосифовомъ.

5) Книги ветхозавѣтныя:   1-я и 2-я паралипоменонъ, Іудиѳь, Есѳирь и пророка Іереміи; писаны полууставомъ, въ концѣ XV в. (рукопись Моск. дух. ак. № 9/6, въ четверку). На первомъ листѣ надпись: Иосифъ — такъ обыкновенно Iосифъ писалъ свое имя. На второмъ л. над­пись: книга паралипомен Іосиѳова монастыря ⁸¹); и наконецъ

6)Пятокнижіѳ Моисеево, Волокол. мона­стыря, рукопись въ 4-ку (нынѣ Моск. дух. акад., № 5/8), писанная въ 1494 году, но неизвѣстно гдѣ, могла принад­лежать Иосифу. Къ ней прибавлены двѣ обширныя статьи: л. 377. Вѣра и противленіе крестившихся іоудеи въ африкіи и о вопрошеніи и о отвѣтехъ и о укрѣпленіи Іакова жидовина, и л. 484. Слово святаго Козмы презвѵтера на еретикы... препрѣніе и поученіе от бжественныхъ книгъ, Послѣ Пятокнижія на л. 376 страница узорной полоской раздѣлена на двѣ половины;   на  верхней:   изволеніемъ безначальнаго Отца.....написаны бытейскія книги въ лѣто зь Сентября въ ы покончашася на па­мять священно мученіка Автонома; на нижней: аще хоще­ши сему увѣдати многогрѣшнаго писаря — да приложиши убо четыредесятное число сугубо и т. д. — выходитъ Павел Василіев.

Сохранились собственноручный сочиненія : «Просвѣтитель», «Уставъ», данный имъ монастырю его и наконецъ «Сборникъ», составленный и писанный имъ самимъ, о которомъ будетъ сказано далѣе. Всѣ три рукописи   въ Московской епархіальной библіотекѣ.

Иосифъ самъ писалъ не такъ красиво. Одинъ только Синодикъ написанъ имъ тщательно. За то въ монастырѣ и во время  рукописи писались красивымъ уставомъ, украшались золотыми и разноцвѣтными узорами. Иныя за­главный буквы поражаютъ изящностью рисунка — таковыя находятся въ Евангеліи современнаго Иосифу постриженника его, Нила Полева, 1514 г., съ надписью: «писа­но въ обители пречистые Богородицы въ строеніе старца  Ниломъ Полевымъ» (Моск. дух. акад., № 20/39). Символическія изображенія четырехъ евавгелистовъ мы видимъ въ Евангеліи тетръ, конца XV в. (Моск. дух. акад., № 14/17). Въ этомъ же Евангеліи есть изображеніе какого-то преподобнаго (какъ кажется Симеона Столп­ника) въ узорной рамкѣ, въ началѣ распредѣленія евангельскихъ чтеній (передъ 1-мъ числомъ сентября).

По изяществу калиграфии обращаетъ на себя вниманіе: «Книга Даніила пророка видѣніе, Иполита еписко­па, папы Римскаго толкование» (Московск. дух. акад., № 131). Первый листъ украшенъ красивымъ узоромъ изъ цвѣтовъ, на золотомъ полѣ, съ изображеніемъ на верху птицы. Въ концѣ прибавлено: «исчисленіе въ хронологическомъ порядкѣ царей Еврейскихъ, Персидскихъ, Римскихъ; законъ Устиніана о томъ, что должны получать епископы по поставленіи ихъ; киноварью: сіе оубо епископіи Русскіа земля иже подлежатъ митрополиту Кіевьскому  и всеа Русіи и како иметь чиновы и престоли епископамъ — поименованы всѣ 18-ть».

На послѣднемъ листѣ надпись: « Написана бы книга сіа въ обители пречистыа владычицы наша Богородицы, честнаго и славнаго еа  успеніа, въ оустроеніи преподобнаго отца нашего . Повелѣніемъ пречестнѣишаго гос­подина и отца моего игумена Даніила, рукою грѣшнаго черньчишки Лукы малого».

Евангѳліѳ (Моск. дух. акад., № 24/56), по своей над­писи: «Бориса Кутузова» напоминаетъ а другѣ дѣтства .

Октоихъ и Ирмологій (тойже библіотеки, № 66/245), имѣетъ надпись: «ермолой — писмо владыкы Ростов-скаго Васіана ішсиѳова брата, а держать его на списокъ».

Кромѣ изящнаго евангелія Нила Полева, сохранилось еще нѣсколько книгъ ему же принадлежавшихъ.

Кромѣ Нила Полева и самаго, въ іосифовомъ монастырѣ, какъ переписчикъ книгъ, славился старецъ Фатей (Фотій), ученикъ Кассіана Босого. Объ немъ сохранились свѣдѣнія, что онъ написалъ евангеліе «въ хлѣбнѣ, ходя, сполна, совсѣмъ въ 12 недѣль: таково бѣ тщаніе, а и въ оное время безъ службы пробысть и написа евангеліе въ 9 недѣль такоже совсѣмъ сполна, прочихъ же книгъ и евангеліевъ и псалтырь и четіихъ много преписалъ».

Свѣдѣнія эти даетъ намъ Вассіанъ, ученикъ этаго самаго Фотія. Оба они и Вассіанъ и Фотій занимались составленіемъ сборниковъ, которые всѣ имѣютъ надписанія: Фотіевъ сборникъ, Фотіева письма, письмо Вассіана, ученика старца Фатѣя, Кассіанова ученика Босова; книга черньца Васияна, Фатѣева ученика. Въ иныхъ встрѣчается послѣсловіе Фатея, въ другомъ послѣсловіе нищего Васиянишки ученика старца Фатѣя, Кассіанова ученика ⁸²).

Дошелъ до насъ сборникъ составленный Iосифомъ, и пи­санный имъ самимъ; на немъ слѣдующая надпись: «Се соборникъ и писмо и собрание старца и отца нашего Іосиѳа». Вънемъ въначалѣ помѣщены разсказы изъ стар­чества, т. е. изъ жизни монастырей восточныхъ. По боль­шей части здѣсь дѣло идетъ объ искушеніяхъ, и о различ-ныхъ помыслахъ. Это курсъ монашества, какъ названъ по­добный сборникъ въ описаніи рукописей библіотеки Моск. общества исторіи и древностей. Л. 2 3 — слово Ипполита о скончаніи міра. На листѣ 269 читаемъ: сказаніе о счастливыхъ дняхъ, когда пускать кровь, когда и въ которомъ часу сѣять, косить. Затѣмъ помѣщены вопросы Анастасія о раз-рѣшеніи клятвы, молитвы о разрѣшеніи клятвы и разные отрывки изъ Іоанна лѣствичника и другихъ отцевъ церкви. Потомъ слѣдуютъ каноны покаянные; на л. 275: «канонъ Іоанну Предтечѣ—возслѣдованіе о избавленіи блуда». На л. 287: Слово Емиліана новаго. Въ концѣ сборника молитва Исаака Сирина.

Изъ книгъ, дошедшихъ до насъ, слѣдующія писаны по повелѣнію :

Толкованіѳ Златоуста на посланія апостола Павла съ надписью: «Въ лѣто 7020 (1512), въ дни государь-ства всея руския земля самодержьца, великаго кня­зя Василія Ивановича, внука великаго князя Васи-лія Васильевича, повелѣніемъ отца моего игумена

 написана бысть книга сия рукою грѣшнаго инока Ферапонта, въобители, юже самъ създаотецъ Iосифъ, иже и глаголется іосифовъ монастырь на Волоцѣ Ламьскомъ» (рукопись Волокол. библіот. № 106, нынѣ Моск. дух. акад.).

Апокалипсисъ съ надписью: (л. 140) «а сія книга написана многогрѣшнымъ инокомъ Герасимомъ, по повелѣнію отца своего ». Ко времени  от­носится также Сборникъ 1487 г., содержаний сказанія о черноризцахъ съ надписью: «инока Герасима Поповки» (рукопись Волок, библ., № 221, нынѣ Моск. дух. акад.). Нѣкоторыя изъ дошедшихъ до насъ книгъ были пожер­твованы монастырю Волоколамскому во время игуменства .

На Апоотодѣ, писанномъ уставомъ въ концѣ XV вѣка надпись: «сии апостолъ принесъ его Крылошанинъ Варлаамъ Двинянинъ іосифовъ постриженникъ про­звище Поратай» (Моск. дух. акад., № 26/68).

На Псалтырѣ съ возслѣдованіемъ и часословомъ «сея книга Александра Аврамлева сына старцу иіисиѳу. Спасайся, господине, о Христѣ, а объ насъ JBora моли» (Волок, библ., №61, нынѣ Моск. дух. акад.).

Къ такимъ же слѣдуетъ причислить двѣ вышеупомяну­тый рукописи брата его Вассіана и евангеліе «Бориса Ку­тузова».

Князь Иванъ Борисовичъ Волоцкой-Рузскій далъ мона­стырю «Евангеліе Сергіева письма до-брописцева, обложенное серебромъ да золочено», какъ свидетель­ствуетъ объ этомъ самъ Iосифъ (въ письмѣ къ Борису Васильевичу Кутузову), говоря о значительныхъ по стоимости вкладахъ въ монастырь.

До насъ дошло посланіе инока Герасима Поповки, къ Иосифу изъ Новгорода на Волокъ-Ламскій: инокъ увѣдомляетъ своего игумена, что шлетъ ему между прочимъ книгу «Сильвестръ папа Римскій» ⁸³). Книга эта была рѣдкою въ то время; пріобрѣтеніемъ ея былъ озабоченъ Геннадій (посл. къ ІоасаФу Ростовскому).

Судя по ссылка мъ и выпискамъ въ сочиненіяхъ , у него подъ руками въ монастырѣ было много книгъ. Иноки, бѣжавшіе отъ Иосифа  на Возмище, похитили съ собою че­тырнадцать книгъ. Дорожа книгами, Iосифъ ввелъ обычай поминать вкладчиковъ ⁸⁴).

По смерти его вклады книгъ продолжались при Даніилѣ и его преемникахъ ⁸⁵).

Кромѣ чрезвычайныхъ издержекъ (какъ устройство монастыря, постройки, ремонть церкви, благодѣяніе во время сильнаго голода) монастырь имѣлъ постоянные большіе рас­ходы, почему и долженъ былъ поддерживаться постояннымъ приходомъ денежныхъ и натуральныхъ средствъ. Самымъ значительнымъ подспорьемъ  были  села и игуменъ былъ сильно озабоченъ пріобрѣтеніемъ ихъ. Заботы  о потребностяхъ монастыря какъ нельзя лучше выражаются въ слѣдующихъ словахъ его:   «Надобе  церковный вещи строити, святыя иконы и святые сосуды, и книги, и ризы, и братство кормити и пойти, и одѣвати, и обувати,  и иныя всякія нужи исполняти, и нищимъ и страннымъ, и мимоходящимъ давати и кормити. А  расходится на всякой годъ но полутораста рублей деньгами а иногда болѣ»⁸⁶). Въ позднѣйшемъ посланіи, къ Кутузову, онъ говорить: «а на монастырской, гос­подине, обиходъ расходится триста рублевъ, опрочѣ хлѣба, на годъ». Выше мы видѣли, какъ выгодно бы­ло монастырю, когда въ немъ постригались богатые люди, и какъ Iосифъ постригъ Голенина. Практичность  вы­ражается и въ слѣдующемъ его поступкѣ. Когда привезли въ монастырь больнаго его крестника, князя Ивана Борисо­вича Волоцкаго, а бояре и отроки подняли плачь, Iосифъ велѣлъ замолчать всѣмъ, всѣхъ выслалъ вонъ, оставивъ при себѣ и больномъ только одного старца, Кассіана Босаго. Князь успѣлъ покаяться и умеръ, завѣщавъ тѣло свое оби­тели  со вкладомъ села Спаскаго, въ Рузскомъ удѣлѣ. Духовная грамота этого князя дошла до насъ; она пи­сана въ предсмертные часы его, у грамоты сидѣлъ игуменъ Iосифъ ⁸⁷). Вліяніе  на грамоту замѣтно. Заботливость его о монастырскомъ хозяйствѣ выразилась тѣмъ, что кромѣ дачи монастырю «села Спаскаго съ деревнями и со всѣмъ, что къ нему потягло изъ старины», мы читаемъ слѣдующее: «дать ми Осифу старцу пятьдесятъ рублевъ... да платить ми маткина долгу Осифу стар­цу двѣнадцать рублевъ. А что мои кобылы въ Щит-никѣхъ и съ жеребяты и язъ тѣ кобылы и жеребята велѣлъ дать къ Пречистой Осифу да Левкѣ по поло­винамъ» ⁸⁸).

Села, какъ и денежные вклады и пожертвованія хлѣбомъ и скотомъ, давались монастырю на поминъ души. Понятно, что поминовенье было въ прямой зависимости отъ количе­ства взноса и Iосифъ заботился устроить правильное соразмѣрное платѣ поминовеніе.

Онъ своею рукою писалъ поминаніе для монастыря сво­его и озаглавилъ его такъ: «сія книги спасительный ду­шеполезны суть, в  нихже написашася хотящей душамъ своимь  спасенія и помощи въ страшный великъ день грознаго и трепетнаго пришествія Хри­стова». И тутъ же правила, когда читать «сенаникъ».

Въ годовое поминаніе не писали безъ предварительнаго соглашенія. Тотъ, кто вписывалъ своихъ покойниковъ въ это поминанье, обязывался каждый годъ въ извѣстные сро­ки давать опредѣленный денежный взносъ или опредѣленное количество хлѣба, если онъ не далъ монастырю въ вѣчное владѣніе села съ деревнями. Покойниковъ, записанныхъ въ годовое поминаніе поминали въ дни ихъ кончины и дни анге­ла ихъ; творили имъ память отдѣльнымъ богослуженіемъ и кормомъ большимъ или малымъ.  За села и значительные вклады деньгами переносили ихъ имена и дни ихъ памяти въ синодикъ, и тамъ на вѣчныя времена помѣчалось, что по такомъ-то быть особому поминовенію и корму въ такое-то число. За меньшіе вклады вносились имена умершихъ въ си­нодикъ, но поминали ихъ въ общіе поминальные дни вмѣстѣ со всѣми. Но и тутъ количество именъ должно было быть соразмѣрнымъ платѣ.   Iосифъ писалъ княгинѣ вдовѣ, что количество именъ ея родства не соразмѣрно взносу. Когда эта же самая княгиня дала монастырю 11 рублей да два ме­рина—на поминъ трехъ покойниковъ, то Iосифъ счелъ возможнымъ записать ихъ всѣхъ троихъ въ синодикъ на вѣчныя времена, но не на условіяхъ годоваго поминанія. На такихъ же условіяхъ записали въ синодикъ ея сына князя Семена, за что она дала шубу, да пару мериновъ.

Такая практичность была вполнѣ искренна: «на нищихъ Богъ не истязуетъ, а богатіи кождо по своей силѣ истязанъ будетъ», пишетъ самъ Iосифъ, и далѣе—«хотя кто и в черньцы пострижется богатой, а не даетъ по своей силѣ, ино его не велѣно поминати» ⁸⁹).

Изумительна дѣятельность ; устроивъ новый мо­настырь въ широкихъ размѣрахъ, какъ по числу братіи, такъ и по великолѣпію возведенныхъ построекъ, онъ былъ рачительнымъ хозяиномъ въ дѣлѣ управленія монастырскими селами и по домоводству; былъ строгимъ и бдительнымъ игуменомъ своей обители, еклесіархомъ, уставщикомъ и перепищикомъ книгъ; въ добавокъ исполнялъ свои келейныя обязанности монаха и три раза въ день дѣйствовалъ въ церкви, совершая  долгія церковныя службы, или какъ свя-щенникъ, или какъ крилошанинъ. Сверхъ всего этого, Iосифъ былъ труженникомъ въ дѣлѣ изученія св. книгъ и писателемъ.

Обзоръ писаній  мы начнемъ съ памятниковъ, на­ходящихся въ связи съ его монастырскою дѣятельностію и съ тѣми отношеніями его къ мірянамъ, о которыхъ мы уже говорили.

 

Уставь писанный Iосифомъ для устроеннаго имъ мона­стыря.

Iосифъ нарисалъ уставъ устроенному имъ монастырю. Почувствовавъ приближеніе смерти, онъ передалъ бумагѣ то, что уже при жизни его вошло въ обычай.

Въ сборникахъ, гдѣ помѣщенъ уставъ, онъ носить заглавіе: «Духовная грамота многогрѣшнаго и недо-стойнаго и худаго игумена  о монастырскомъ и иноческомъ устроеніи подлинно же и пространно и по свидѣтельству божественныхъ писаній» ⁹⁰). Въ Макарьевской Минеи къ этому заглавію прибавлено: «ду­ховному настоятелю, иже по мнѣ сущему и всѣмъ иже о Христѣ братіямъ моимъ отъ перваго даже до послѣдняго въ обители Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго ея успѣнія въ ней же житель­ствую».

Духовная грамота имѣетъ предисловіе и состоитъ изъ 14-ти главъ. Въ предисловие авторъ говоритъ, что, пред­чувствуя близость кончины, написалъ онъ грамоту «еще живъ сый изложихъ сіа написана, яко да и соущоу ми съ вами и по моемъ отшествіи хранити сія. Лѣта убо къ старости приближишася и смертная чаша уготовляется, въ падохъ убо во многыя и различныя болѣзни и ничто же ино въ звѣщающе ми развѣ смерть и страшный судъ владыки моего Христа Бога».

Глубоко восчувствованная имъ отвѣтственность за души своихъ иноковъ, побудила его написать имъ духовную гра­моту: «боюся и трепещу, слышахъ бо божественная писанія глаголюща: истязанъ имать быти о всѣхъ настоятель иже подъ нимъ сущихъ». Такимъ образомъ уставъ его есть не только уставъ въ тѣсномъ смыслѣ, но цѣлое поучительное сочиненіе на пользу инокамъ. Предисловіе писано тономъ смиреннаго инока: «молю васъ, отцы мои и братія и чада возлюбленая, азъ недостойный братъ и рабъ, попецемся о душахъ нашихъ».

Указывая инокамъ на строгую ихъ отвѣтственность передъ судомъ Божіимъ, Iосифъ приводитъ слѣдующее мѣсто изъ Ефрема Сирина. Что можетъ быть печальнѣе того, ко­гда мы видимъ, что люди, жившіе съ женами и дѣтьми, заботившіеся о мірскомъ, сподобились царствія небеснаго, а тѣ, которые оставили отца и мать, жену и дѣтей, друзей любезньіхъ и весь міръ, и все, что въ немъ есть прекраснаго и сладкаго, которые жизнь провели въ скорбяхъ, боро­лись день и ночь съ страстьми, какъ бы со львомъ и змѣемъ, за малое небрежете, за слабость и преслушаніе осуждены на ряду съ блудниками, мытарями и грѣшниками. Далѣе Iосифъ говоритъ уже отъ себя: мы, страстные и шаянные, какъ избѣгнемъ страшныхъ тѣхъ истязаній — мы-, которые живемъ во всякой отрадѣ и покоѣ, имѣемъ все готовое пищу и питье, одежду и обувь и все то, что намъ потребно, и объ одной душѣ не хотимъ попечься. Мы забываемъ какъ и для чего отреклись отъ міра и что обѣщали Христу.

Если древній св. Ефремъ указываетъ на трудность иноческаго пути въ противуположность мірянамъ, то нашъ Iосифъ выясняетъ довольство иноческаго житія: имѣемъ все готовое — пищу и питье.

Такимъ образомъ по мысли  самое обезпеченное положеніе монаховъ даетъ имъ полную возможность строго выполнять монашескія обязанности.

Въ 1-й главѣ устава («О еже како подобаетъ попеченіе имѣти настоятелю же и всей братьи о церковномъ благочиніи и о соборнѣ молитвѣ») — говорится о церковномъ благочиніи, какъ надо спѣшить на соборную мо­литву, какъ дьяволъ располагаетъ ко сну, какъ онъ втор­гается въ помыслы, какъ въ пустую храмину, когда они не направлены къ Богу. Но Iосифъ не довольствуется однимъ наставленіемъ, онъ подкрѣпляетъ его примѣрами, почерпну­тыми изъ священныхъ книгъ и эти примѣры отличаются грознымъ, карательнымъ характеромъ. Святой Венедиктъ, говоритъ онъ, билъ жезломъ брата, любившаго ходить во время пѣнія; святому видѣлось, что съ этимъ монахомъ ходитъ бѣсъ въ образѣ мурина. Другой примѣръ Іерусалимскихъ церковниковъ. Отъ нихъ шелъ смрадъ и одинъ святой старецъ сказалъ, что очистить ихъ можно не иначе какъ огнемъ; нашли Персы и сожгли церковниковъ.

Во 2-й главѣ («како подобаетъ попеченіе имѣти о трапезномъ благоговѣинствѣ») авторъ, запрещая бе-сѣду за трапезой, безцеремонно указываетъ на свинью, ко­торая ѣстъ хрюкая (ибо свинія питающи кротится...) и тутъ же въ подтвержденіе сказаннаго приводитъ разсказъ изъ житія Нифонта Цареградскаго объ ангелахъ, служащихъ за христіанской трапезой. Запрещая пить и ѣсть въ келіи, въ особенности же въ тайнѣ отъ настоятеля, Iосифъ предлагаетъ братіи цѣлое разсужденіе о безполезности насыщенія и о вредѣ чревообъяденія, и въ угрозу тѣмъ, которые тайно въ кельѣ насыщаются, приводитъ въ примѣръ смерть одного монаха, котораго змѣй связалъ по рукамъ и по ногамъ, а главу вложилъ въ уста.

Глава 3-я говорить объ одеждѣ и обуви иноковъ («о еже како подобаетъ имѣти одежда и обуща»), 4-я и 5-я о келейномъ благочиніи («о еже како не подобаетъ бесѣдовати по навечерници и не входити ис кѣліи в кѣлію; яко не подобаетъ инокомъ исходит внѣ мона­стыря безъ благъсловеніа»). Въ одну изъ послѣднихъ включено наставленіе о послушаніи по поводу того, что мо­нахи не могутъ выходить изъ монастыря безъ благословенія. Въ назиданіе приводится нѣсколько примѣровъ изъ житій св. отцовъ Малой Азіи; но сильнѣе всего послѣдній примѣръ Павла Простаго. Этотъ послушникъ, по приказанію своего старца, безпрекословно сшивалъ мантію, которую старецъ по окончаніи работы разрывалъ и вновь ему приказывалъ сшивать. Недѣлю продержалъ его старецъ на солнечномъ припекѣ, безъ пищи и питія. Когда наконецъ онъ возвратился, старецъ велѣлъ ему плести финиковыя вѣтви и снова расплести, потомъ посадилъ его за столъ съ яствами и не велѣлъ ни до чего касаться, а вслѣдъ затѣмъ выслалъ его въ пустыню на 3 дня и далъ ему сосудъ съ медомъ. Iосифъ восхищается послушаніемъ Павла.

Въ 6-й главѣ говорится о церковныхъ службахъ («яко подобаетъ попеченіе имѣти о соборныхъ службахъ, в ней же кождо учинен бысть»), въ 7-й о недержаніи хмѣльныхъ напитковъ въ монастырѣ («яко не подобаетъ в обители быти питью, от него же піанство бывает»), 8-я о запрещены ходить въ монастырь женщинамъ («яко не подобаетъ в монастырѣ женскому входу быти»), 9-я о томъ, какъ вредны для монаховъ отроки «яко не по­добаетъ в монастыри жити отрочатомъ голоусымъ» и заповѣдь не пускать ихъ въ монастырь ни по какимъ дѣламъ, о 10-й главѣ ниже будетъ сказано подробнѣе. Послѣднія  четыре  главы  посвящены  изложенію  обязанно­стей игумена и начальствующей братіи.  11-я: «Яко подо­бает настоятелю учити же и наказывати сущихъ подъ нимъ». — 12-я: «Духовная грамота втораа в кратцѣ грѣшнаго и худаго игумена , отцемъ и братіамъ моимъ, хотящимъ в  кратцѣ слышат о всѣхъ  иже здѣ написанныхъ,  о монастырскомъ и иноческомъ устроеніи». — 13-я: «О еже како подо­баетъ съборнымъ и старѣйшимъ братіам,   имъ же правленіе  монастырское вручено есть,  настоятелемъ, или несущу настоятелю, попеченіе имѣти о церковныхъ  и  о  мѳнастырскых винахъ нужныхъ случающихся къ спасенію душамъ». Это 9 преданій , въ которыхъ излагается ученіе о наблюденіи надъ исполненіемъ устава. — 14-я: «О еже како подобаетъ съборным и старѣйшим братіамъ с  настоятелемъ, или не сущу настоятелю давать запрещеніе не брегущимъ общежительныхъ преданій, иже здѣ написанныхъ отъ священныхъ правилъ и отъ посныхъ словъ великаго Василіа и от типика Феодора Студійскаго». Это подробное наставленіе о эпитемьяхъ за нарушеніе устава.  Въ началѣ этой главы Iосифъ приказываетъ, чтобы игуменъ, его преемникъ совѣтывался съ старѣйшею братіею о всѣхъ важныхъ дѣлахъ. Передъ каждымъ соборомъ должно быть совершено молебствіе въ церк­ви Iосифъ поучаетъ, какъ надо вести самое соборное дѣло: сперва говорить старшій, т. е. игуменъ, потомъ второй по немъ и такъ далѣе до самаго младшаго; нельзя перебивать рѣчей у другаго; надо выслушивать другихъ и со смиреніемъ выжидать своей очереди.

Глава 10-я устава имѣетъ заглавіе: «Отвѣщаніе любозазорнымъ и сказаніе вкратцѣ о святыхъ отцѣхъ въ монастырѣхъ, иже въ рустѣй земли сущихъ».

Среди самой братіи Іосифова монастыря въ то время, какъ онъ писалъ уставъ, были люди относившіеся съ неуваженіемъ ко всякому новому писанному ученію вообще и къ сочиненіямъ , авторитетъ которыхъ былъ ослабляемъ полемикой заволжскихъ старцевъ, въ особенности. Говорили между прочимъ, что  для вѣрующихъ достаточно того, что написано древними святыми отцами и что теперь надо учить словомъ, а не писаніемъ. Въ отвѣтъ на это и составлена Iосифомъ 10-я глава устава, состоящая изъ трехъ частей: собственно отвѣщанія, сказанія о св. отцахъ монастырей русскихъ и наставленія инокамъ, удалившимся отъ пути благочестія.

Отвѣщаніе начинается тѣмъ, что Iосифъ свидѣтельствуется Христомъ, что пишетъ не для славы и признается, что его писаніе грубо.

Отвѣчая тѣмъ, кто «презорливъ, велехваленъ, высокошіявъ, величавъ, укоряя благое и любя зазоры», онъ доказываетъ словами древнихъ церковныхъ писателей, Іоанна Златоуста, Іоанна Лѣствичника, Никона Черногорца и другихъ, что настоятелю и пастырю слѣдуетъ не только словомъ, но и писаніемъ поучать братію.

Въ отвѣтъ на возраженіе, что св. отцы Русской земли учили преданіемъ, а не писаніемъ, Iосифъ предлагаетъ сказаніе о св. отцахъ Русской земли. Между тѣмъ въ этомъ послѣднемъ нѣтъ указаній на то, что русскіе св. отцы изла­гали письменно свои наставленія инокамъ. Такимъ образомъ «отвѣщаніе» не имѣетъ прямой связи съ «сказаніемъ». По­лагаю, что послѣднее было писано Iосифомъ прежде перваго и въ отвѣтъ на возникшіе въ первыхъ годахъ XVI столѣтія укоры русскому монашеству.

Разсмотримъ теперь самое сказаніе. По самому началу его видно, что оно писано какъ бы отдѣльно отъ «отвѣщанія». Послѣ краткаго вступленія съ похвалою святымъ отцамъ Русской земли, Iосифъ приглашаетъ тѣхъ, кто желаетъ узнать о нихъ, прочесть то, что онъ самъ прочелъ въ Патерикѣ Печерскомъ. Отъ печерскихъ отцовъ онъ переходитъ къ препод. Сергію и, какъ на источникъ своихъ свѣдѣній, указываетъ только на разсказы объ немъ неложныхъ свидѣтелей. Стало быть житіе Сергія, уже написан­ное въ это время, было неизвѣстно Иосифу.

Преданіе такъ и остается источникомъ разсказа до конца статьи. Оно оставляется иногда въ сторонѣ, и именно тогда, когда Iосифъ былъ очевидцемъ того, о чемъ повѣствуетъ. Все сказаніе можно раздѣлить по содержанію на слѣдующія части.

Предисловіе — краткое, о томъ, что въ нашей землѣ про­славились святые отцы, какъ Антоний и Ѳеодосій Печерскіе, Діоніісій, Аврамій, Павелъ и ученики ихъ.

1-я часть — свѣдѣнія о монастырѣ Печерскомъ. Авторъ указываетъ на Антонія и Ѳеодосія, на то, что въ монастырѣ этомъ въ одно время было тридцать чудотворцевъ, обращаетъ вниманіе на то, что ворота монастыря безъ позволенія настоятеля никогда не отворялись: «яко ни самому то­му державному и христолюбивому великому князю Изяславу, сыну Ярославову, внуку блаженному и пресловущему Владиміру, не давати входъ кромѣ благословенія настоятелева».

2-я посвящена воспоминанію о Сергіѣ преподобномъ, гдѣ между прочимъ, по случаю скудости его обители, сказано: «Во обители преподобнаго Сергія и самыя книги не на хартіяхъ писаху, но на берестѣхъ».

3-я о Кириллѣ Бѣлозерскомъ, причемъ называетъ по именамъ учениковъ его: Досиѳея Невѣдомицьша, Симона Кармоказова, Михаилу Тропарева, Иринарха Сухаго, Ѳеогноста Обобурѳва, Ѳеодота Проскурника, Илію Чанѣя и Игнатія Бурмаку; за тѣмъ говорить о борьбѣ святыхъ старцевъ Кирилловской обители съ ея игуменами.

4-я. Свѣдѣнія о благочеетіи въ Симоновѳмъ монастырѣ, собранныя отъ старца Спиридона, бывшаго игумена Троицкаго. Здѣсь упомянуты: строитель Варѳоломей, старцы Иванъ Златый, иконникъ, и Іона, въ послѣдствіи митрополитъ — всѣ современники великаго князя Василія Дмитріевича.

5-я. О монастырѣ Саввы Тверскаго; характеръ управленія строгаго игумена Саввы. Варсонофий Неумой, его на­читанность; упоминаются Савва Ёра—Бороздинъ, митрополитъ Фотій. Савва является во снѣ одному игумену.

6-я. О Савватіевой пустынѣ (въ 15-ти вер. отъ Твери) и о Евфросинѣ. Разсказъ объ исцѣленіи великой княжны Марьи Борисовны Тверской, обрученной невѣсты великаго  князя Ивана Васильевича.

7-я. Свѣдѣнія объ Андрониковой обители, построенной Алексіемъ митрополитомъ. Андроникъ, ученикъ Сергія, и ученики его Савва и Александръ «и чудни они и пресловутіи иконописцы Даніилъ и ученикъ его Андрей» (Рублевъ?) Свѣдѣнія о подвигахъ этихъ иконописцевъ. Нѣсколько словъ о благочестіи Чудовской обители, по словамъ Спиридона.

8-я. Свѣдѣнія о монастырѣ Макарія Калязинскаго. Отзывъ о немъ великаго старца Митрофана Бывалцева, проведшаго девять лѣть на горѣ Аѳонской.

9-я. Слова  о подвигахъ его учителя  Боровскаго. Упоминается старецъ Никита, отецъ его духов­ный. Прозорливость  и справедливость его. Говоря о достоинствахъ , іосвфъ прибавляетъ, что этотъ святой мужъ былъ «воистину далече отъ человѣкъ нынѣшнягѳ вѣка». И только это одно выраженіе связываетъ съ сказаніемъ третью часть разбираемаго вами памятника— наставление слабымъ инокамъ. «Сказаніе» оканчивается слѣдующими словами: «многихъ же и иныхъ видѣхомъ и о инѣхъ же слышахомъ, иже бяху святи и честни, ино­чески живуще во всѣхъ монастырехъ русскія земля». Наставленіе начинается сѣтованіемъ о немощныхъ инокахъ нынѣшняго вѣка, которые оставили добродѣтель. Авторъ при этомъ оговаривается, что имѣетъ въ виду только себя и своихъ подначальныхъ. Послѣ того слѣдуетъ доволь­но длинное поученье инокамъ, какихъ грѣховъ они должны избѣгать и къ какимъ добродѣтелямъ стремиться. Первая и послѣдняя части 10-й главы были написаны одновременно, когда составлялась 10-я глава, въ которую Iосифъ пожелалъ включить свое, полное драгоцѣнныхъ свѣдѣній о свя­тости своихъ соотечественниковъ, сказаніе о св. отцахъ Русской земли.

Теперь обратимся къ разбору посланій , которымъ здѣсь мѣсто.

 

Посланія о соблюдении  монастырских  правилъ.

 Отъ , какъ отъ наставника монаховъ, остались два памятника: первый изъ нихъ «посланіе нѣкоему о Христѣ брату, еже сохранити сія заповѣди царствія ра­ди небеснаго» ⁹¹); второй «приказъ старцамъ о недержаніи хмѣльныхъ напитковъ въ монастырскихъ дворикахъ (дворцахъ)» ⁹²); о немъ сказано выше ⁹³).

Въ первомъ Iосифъ передаетъ старцу, безъ всякихъ отступленій и поучительныхъ примѣровъ, правила послушанія какъ надо вести себя монаху. Правила эти тѣ же самыя, которыя предписываетъ и уставъ. Но тутъ есть нѣкоторыя ускользнувшія изъ устава подробности, обрисовывающія монашескій бытъ, какъ то: наставленіе о томъ, какъ надо по­ступать съ книгою: «А изъ церкви и изъ трапезы кни­ги не имати безъ благословенія Пономарева, а увидитъ что въ книзѣ погрѣшеніе, ино не переписати, ни вырѣзати, сказати настоятелю, и съ иныя книги исправити, а не по своему домышленію». Наставление, какъ надо держать себя въ трапезѣ; послѣ трапезы «не оставаться въ трапезѣ, за послѣднюю трапезу ѣсти не ходити и въ щогнушю (баню) не лазати, ниже пити въ щогнуши». Какъ держать себя внѣ келіи и церкви: «По навечерници же на монастыри не стояти ни въ иную келью ити, — въ деревню не ходити некотораго для дѣла, ни пити, ни пищи отъ нихъ (жителей деревни) примати; безъ манатьи по монастырю не ходити». И наконецъ, какъ держать себя въ келіи: «Безъ себя нетопити кельи; святыя иконы, и книги и вещи и сребре-ницы и платія по совѣту съ настоятелемъ держати».

Наставленія заключаются совѣтомъ, какъ поступать, ког­да до слуха монаха дойдетъ, что кто нибудь изъ братіи намѣревается нарушить обычай или дѣйствительно его нарушилъ: «Не осудити, не обличити, но со смиреніемъ настоятелю повѣстити на единѣ, въ той день, или на мефимонѣ».

Посланіе это писано, безъ всякаго сомнѣнія, ранѣе ду­ховной грамоты (устава), въ противномъ случаѣ Iосифъ указалъ бы непремѣнно на нее, гдѣ подробно и настави­тельно изложены обязанности монаха.Въ началѣ этого же посланія Iосифъ молить инока, сво­его духовнаго брата — принять «словеса отъ братолю-биваго сердца реченная», въ концѣ онъ снимаетъ съ се­бя отвѣтственность, если братъ его духовный не исполнитъ совѣтовъ: «Аще не восхощеши сихъ содержати, азъ не повиненъ есмь предъ владыкою Христомъ, но самъ о себѣ слово дам на страшномъ судищи Христовѣ».

Инокъ, къ которому обращено это посланіе, по имени  намъ неизвѣстенъ. Изъ самаго посланія видно, что онъ былъ человѣкъ книжный, ибо могъ согрѣшить, исправляя книги своимъ домышленіемъ; что онъ былъ человѣкъ до­статочный, ибо могъ имѣть въ кельи у себя много серебра, книгъ и платья. Не простаго монаха, да къ тому же книжнаго, легче было привести къ исполненію монастырскаго устава кроткимъ увѣщательнымъ посланіемъ, относясь къ нему съ довѣріемъ.

Посланіе это Iосифъ писалъ къ иноку не своей обители и по этому случаю давалъ нѣкоторыя наставленія и мона­стырю тому, гдѣ жилъ инокъ. При такомъ обстоятельствѣ понятнымъ становится какъ то, что Iосифъ поучаетъ письмомъ, а не словомъ, такъ и то, что онъ снимаетъ съ себя отвѣтственность въ грѣхахъ инока, между тѣмъ какъ, по понятіямъ его, настоятель отвѣчалъ за братію, и по употребленіи нѣкоторыхъ строгихъ мѣръ долженъ былъ изго­нять непокорнаго изъ монастыря.

 

Посланіе къ четыремъ духовнымъ лицамъ о разстриігшемся чернецѣ ⁹⁴).

Бѣжалъ изъ монастыря Іосифова новопостриженный инокъ. Iосифъ преслѣдуетъ его и отца его, принявшаго въ домъ бѣглеца, церковнымъ отлученіемъ, и по этому поводу пишетъ посланіе къ четыремъ духовнымъ лицамъ.

Каждое изъ нихъ вѣроятно получило отдельный экземпляръ этого посланія на свое имя. Въ рукописи оно озаглав­лено: «память игумена Иосифа господину архимандриту Макарью, да протопопу Ивану, да игумену Троиц­кому Іоакиму, да игумену Такиманскому Іоакиму же». Оно начинается тѣмъ безъискуственнымъ обыденнымъ языкомъ, какимъ отличаются посланія , когда входитъ въ нихъ живой разсказъ. «Пріѣхалъ къ намъ сея зимы Неровнаго сынъ, да билъ челомъ мнѣ да и братіи, чтобы мы его постригли въ черньцы, а билъ челомъ со многимъ смиреньемъ и слезами, занеже, господи­не, написано въ божественныхъ правилахъ, что сы­на отъ отца постричи; и онъ, господине, поживъ у насъ немного, да побѣжалъ, а нынѣ живетъ у Не­ровнаго во дворѣ въ бѣльцѣхъ».

Тутъ Iосифъ ссылается на Никифора, патріарха Цареградскаго, который подобныхъ людей велѣлъ проклинать на томъ основаніи, что иночество есть второе крещеніе.

«У меня», продолжаетъ Iосифъ, «въ монастырѣ былъ Не­ровный, но я его не пустилъ въ трапезу, потому что съ та­кими ѣсть и пить недостоитъ: онъ одного сьіна разстригъ, другому возбраняетъ въ церковь ходить», Iосифъ проситъ, чтобы ни самого Неровнаго, ни сына его не пускали въ цер­ковь и чтобы попъ къ нимъ на домъ не ходилъ; и въ слѣдъ за тѣмъ, для большаго убѣжденія, пересказываетъ 7-е пра­вило Халкидонская собора, прибавляя отъ себя, что видѣлъ самъ (во истину глаголю) какъ три брата, покинувшіе мо­настырь, окончили жизнь горькою и злою смертію. Послание  оканчивается длинными цитатами изъ Василія Великаго на евангельский текстъ: «горе имъже соблазнъ приходитъ», и изъ Никона Черногорца, особенно часто приводимаго Іосифом.

Посланіе это писано, какъ можно съ достовѣрностію по­лагать, къ главнымъ духовнымъ лицамъ гор. Волоколамска: Возмицкому архимандриту, двумъ игуменамъ монастырей въ самомъ городѣ и градскому же протопопу.

Надо думать, что это посланіе писано ранѣе борьбы Иосифа съ ересью. Въ противномъ случаѣ поступокъ Неровнаго вызвалъ бы обвиненіе въ ереси: не пускаетъ одного сына въ церковь, другаго взялъ изъ монастыря.

 

Посланія къ мірянамъ о эпитеміяхъ ⁹⁵).

 Существуютъ четыре посланія къ, духовнымъ дѣтямъ — мірянамъ о епитиміяхъ. Въ рукописи имѣютъ онѣ заглавіе: «Посланія  о епитиміяхъ къ нѣкоимъ вельможамъ въ мірѣ живущимъ, дѣтемъ его духовнымъ».

Въ этихъ посланіяхъ Iосифъ главнымъ образомъ говоритъ, объ обрядовомъ служеніи Богу: постахъ, поклонахъ и проч.; предписывая, въ какой день что ѣсть и когда по скольку поклоновъ класть. Здѣсь поражаетъ строгость требованій . Въ одномъ изъ поясненій онъ налагаетъ та­кого рода епитимію на своего духовнаго сына: три дня въ недѣлю ѣсть сухо: хлѣбъ или колачъ, пить воду и квасъ, одно вариво безъ масла, а по нуждѣ два, класть по 300, 200 и по сту поклоновъ въ день; не велитъ три года причащаться, касаться святыни, подходить къ переносу, цело­вать иконы; дозволяетъ святою водою кропиться , но не вку­шать ея, ѣсть просфоры не вынутыя; въ Великой четвергъ и на Великъ день причащаться святой воды Богоявлен­ской.

Это посланіе замечательно и потому, что показываетъ, какъ Iосифъ склонялъ духовныхъ дѣтей своихъ — мірянъ, къ принятію монашества. Наложивъ въ посланіи строгую эпитимью на духовнаго сына, онъ нѣсколько умиляетъ его тѣмъ облегченіемъ, которое дѣлаетъ ему ради Великаго че­тверга и Великаго дня и тутъ же переходитъ къ увѣщанію постричься въ монахи: «Если же восхощеши вскорѣ пріяти всѣмъ грѣхомъ прощеніе и ты облецыся въ Святый ангельскій образъ» ...

Послѣ новыхъ распредѣленій, когда въ какія недѣли и дни разрѣшать на рыбу, сыръ, когда не пить пива, меду и вина, Iосифъ вновь начинаетъ располагать своего духовнаго сына къ монашеству: «тогда, пишетъ онъ (т. е. по постриженіи), отъ запрещенія (т. е. отъ эпитиміи) свободишися и грѣховъ отпущеніе получиши» и далѣе: «тогда убо радостію радуйся и веселіемъ веселися, яко избра тя Господь Богъ и разлучи отъ мірскія жизни и постави тя, яко предъ лицемъ своимъ» и т. д.

Посланіе это писано Iосифомъ въ отвѣтъ на грамоту этого духовнаго сына его; оно начинается такъ: «что ми еси, господине, прислалъ свою грамоту, а велѣлъ ми еси къ себѣ отписати какъ поститися, какъ молитися, какъ милостыни творити, да какъ которой свя­тыни коснутися въ мірѣ живущимъ». Опредѣлить вре­мя этого посланія за неимѣніемъ данныхъ невозможно. Кажется, что подобный отношенія къ знатнымъ мірянамъ не могли явиться у  вскорѣ по основаніи монастыря.

 

Послание кь вельможѣ о чернецѣ, рабѣ его.

Рабъ одного вельможи поступилъ въ монастырь . Господинъ потребовалъ его къ себѣ, не взирая на то, что его человѣкъ былъ уже постриженъ. Iосифъ послалъ ему грамоту съ своимъ слугою, но онь прочтя ее рѣзко отозвал­ся объ іосифе  и не отвѣчалъ ему ничего. Тогда Iосифъ написалъ ему другую грамоту⁹⁶). Первая грамота тоже дошла до насъ. Она содержитъ въ себѣ краткое смиренное моленіе (этимъ послѣднимъ словомъ она и озаглавлена въ рукопи­си) ⁹⁷) не брать изъ монастыря человѣка и тѣмъ принести Богу жертву.

Вторую грамоту Iосифъ начинаетъ тѣмъ же смиреннымъ тономъ: «Господину нашему о Христѣ возлюбленно­му грѣшныи чернецъ Iосифъ, нищій  твой, господине, челомъ бію, надѣяся господине на твое жалованіе, а ты, господине, Бога ради не зазри на мою худость». Потомъ укоряетъ вельможу за то, что онъ сказалъ рѣзкое слово, прочтя грамоту : «ино, господине; не пристоитъ твоему благородію тако творити», Iосифъ распространяется объ обязанностяхъ господъ къ рабамъ своимъ: они должны любить и беречь ихъ, какъ дѣтей своихъ; учить ихъ остерегаться смертныхъ грѣховъ, а самимъ не забывать, что мы всѣ плоть едина, всѣ однимъ крещеніемъ крещены и всѣ равно искуплены кровію Христовою. Поставивъ на видъ вельможѣ незначительность его власти, по причинѣ краткости этой жизни и полнаго равенства гос­подъ и рабовъ ихъ на страшномъ судѣ, Iосифъ указываетъ на отвѣтственность господина за души рабовъ и совѣтуетъ прежде всего пещись о ихъ чистотѣ душевной. Когда отро­ку исполнится пятнадцать лѣтъ, надо господину испытывать его, хочетъ ли постричься; если хочетъ, то отпустить въ монастырь, если же нѣтъ, то отрока женить, а дѣвицу вы­дать замужъ. Но тутъ Iосифъ сознается, что требуетъ исключительнаго: «а въ нашей, господине, земли того обычая погрѣхомъ нѣсть» ⁹⁸). Иначе поступить невоз­можно безъ грѣха, потому что по понятію  «въ мірѣ живучи человѣку младу мощно ли покаятися и престати, навыкшу ему, скверная и гнусная дѣяти?»

Затѣмъ Iосифъ въ видѣ наставленія, совѣтуетъ всякому боголюбивому человѣку, давать Богу десятину не только отъ имѣнія, но и отъ чада и отъ рабовъ. Эта жертва приносит­ся Богу въ томъ случаѣ, когда кто либо изъ нихъ захочетъ работать Богу. И если тотъ, кто даетъ Богу богатство тлѣнное, получить за это награду, то тѣмъ болѣе вознагражденъ будетъ тотъ, кто приносить въ даръ душу безсмертную «ея же недостоинъ весь міръ».

Это последнее выраженіе о душѣ, часто встрѣчается въ писаніяхъ ; мысль заключенная въ немъ, руководила. Многія изъ его дѣйствій объясняются понятіемъ его о душѣ и загробномъ мірѣ съ одной стороны и о видимомъ твореніи Божіемъ съ другой. Подъ конецъ Iосифъ предполагаетъ въ вельможѣ помыслъ такого рода: будетъ ли принесена господиномъ жертва Богу въ томъ случаѣ, если постригшійся рабъ не будетъ жить, какъ должно чер­нецу, и не спасется? И въ слѣдъ за тѣмъ осуждаетъ этотъ помыслъ, могущій привести къ грѣховной мысли: что ни­кому не надо креститься на томъ основаніи, что не всѣ крещеные спасаются. Въ опровержение такой искусительной мысли, Iосифъ приводитъ въ примѣръ самого Спаси­теля, отъ котораго отбѣгали ученики и въ числѣ 12-ти имъ избранныхъ, былъ Іуда; за тѣмъ приводитъ въ примѣръ невѣрныхъ учениковъ Павла апостола и здѣсь удивляетъ сво­ею начитанностію, называя ихъ поимянно; отъ нихъ пере­ходить къ нечестивымъ ученикамъ св. Саввы Освященнаго. Изъ примѣровъ отступничества онъ выводить такое положеніе: кто хулитъ монашество за то, что не всѣ изъ монаховъ спасаются — хулитъ самого Христа, потому что не всѣ изъ учениковъ Его спаслись.

Объяснивъ иночество какъ второе крещеніе, Iосифъ при­водитъ тѣ же слова Никифора патріарха, какія приводилъ въ посланіи къ четыремъ духовнымъ лицамъ, — а именно: чернеца, оставившаго иноческой образъ, подобаетъ прокли­нать, какъ еретика и отступника. Посланіе оканчивается такимъ противуположеніемъ: «яко же Господь нашъ Іисусъ Христосъ хотя всякаго человѣка спасти, вто­рое крещеніе (т. е. иночество) подаетъ на очищеніе грѣховъ, такъ и врагъ нашъ діаволъ, хотя всякаго человѣка погубити влагаетъ въ сердце человѣкомъ злая и сопротивная, невѣдящимъ божественнаго писанія.

Такимъ заключеніемъ осторожный Iосифъ даетъ самому читателю возможность догадаться, кого искушаетъ діаволъ и кто остается въ семъ случаѣ невеждою въ божественномъ писании. Зная нетерпимость того, къ кому пишетъ, Iосифъ на этотъ разъ отступаетъ отъ обычной ему формы прямаго, неоколичнаго обличенія.

Посланіе это, по всей вѣроятности, было писано въ пер­вый періодъ борьбы  съ ересью (около 1490 г.). Это можно заключить изъ того, что Iосифъ предполагаетъ въ вельможѣ вольнодумныя мнѣнія о пользѣ иночества; на такое же вольнодумство нападаетъ онъ и точно такимъ же образомъ говорить объ иночествѣ въ одинадцатомъ словѣ «Просвѣтителя».

 

Посланіе къ велъможѣ о милованіи рабовъ⁹⁹).

Поводомъ къ посланію къ вельможѣ, о милованіи ра­бовъ, былъ дошедшій до Иосифа  слухъ о томъ, что вельмо­жа дурно содержалъ своихъ рабовъ и сиротъ домашнихъ, и въ тѣснотѣ и скудости, что «они гладомъ таютъ и наго­тою стражютъ». Въ концѣ посланія Iосифъ говорить, что онь пишетъ не только по слуху, но и самъ видѣлъ ихъ страданія. Этотъ вельможа не былъ его духовнымъ сыномъ и Iосифъ признается, что ему не совсѣмъ ловко писать объ этомъ: «не лѣпо ми, господине, тебѣ писати о сихъ, самому ми сущу грѣшну, и тебѣ посылати наказаніе къ ползѣ, и учительскій санъ восхищати, не имѣя ума, не размысла очищена»...

Подобно тому, какъ въ посланіи о чернецѣ рабѣ, онъ указываетъ и здѣсь на равенство всѣхъ передъ Богомъ и при этомъ ссылается на божественное писаніе. Но тамъ, говоря объ обязанности быть милостиву къ рабамъ, онъ угрожаетъ за неисполненіе ея мукою вѣчною: «сицевыи властелины имутъ мучимы быти въ вѣки и преданы имутъ быти въ муку вѣчную». Здѣсь же Iосифъ предлагаетъ эту угро­зу въ вѣжливой Формѣ: «и ты, господине, Бога ради побреги себя, понеже, господине, и малое небреже­те великимъ бѣдамъ ходатайственно бываетъ; кольми паче боятися подобаетъ страшнаго судища» ...

Послѣ такой угрозы, Iосифъ указываетъ вельможѣ ми­лость Божію въ томъ, что его великій князь пожаловалъ: «ино и тебѣ,  господине подобаетъ своя клевреты жаловати».

Предполагая имѣющую совершиться перемѣну въ обращеніи съ рабами, Iосифъ обѣщаетъ вельможѣ и въ загроб­ной жизни сладкій гласъ Господень: «Пріидите благословеніи отца моего, наслѣдуйте уготованное вамъ царствіе небесное».

Посланіе оканчивается въ смиренномъ тонѣ, скорѣе про­сителя, чѣмъ наставника, Iосифъ просить прощенія за то, что сожалѣнье о вельможѣ и любовь къ нему о Христѣ при­нудили пишущаго быть «дерзкимъ и безстыднымъ». Страданія рабовъ не на столько возбуждали сожалѣніе , какъ отвѣтственность передъ Богомъ за дурное съ ними обращеніе. По понятіямъ  оно и выходитъ такъ: ра­бы претерпѣвали временное страданіе; господину же грози­ла опасность погубить душу «ея же весь міръ не стоитъ».

 

Посланіе наставительное къ благовѣрному князю ¹⁰⁰).

Одинъ изъ братьевъ великаго князя Василія Ивановича просилъ у  письменнаго поученія, ради душевной пользы. Iосифъ въ смиреніи своемъ не дерзалъ писать къ такому лицу. Но когда князь прислалъ ему грамоту о томъ же, то онъ уже не дерзнулъ ослушаться велѣнія и въ отвѣтъ написалъ ему посланіе, которое озаглавлено въ рукописи такъ: «посланіе преподобнаго старца  благовѣрному имярекъ».

Если въ письмѣ къ вельможѣ Iосифъ вмѣняетъ себѣ въ дерзновеніе, что осмѣлился писать наставленіе, то тутъ онъ уже и не предполагаетъ возможности такой дерзости и пишетъ потому, что не смѣетъ ослушаться повелѣнія:

«И азъ тебе преслушати не смѣлъ и твоего велѣнія, дерзнухъ написати нѣчто мало отъ божественныхъ писаній, иже и ты самъ вѣси паче всѣхъ своимъ царскимъ остроуміемъ». Въ этомъ послѣднемъ выраженіи искренность уступила мѣсто вѣжливости, которую можно отчасти оправдать и тѣмъ, что Иосифу была извѣстна начитанность того, къ кому онъ писалъ.

Это посланіе можно раздѣлить на двѣ части; въ первой Iосифъ поучаетъ князя отъ Святаго писанія быть милостивымъ, заботливымъ о народѣ и вѣрнымъ Богодарованному царю; во второй онъ разсуждаетъ объ обязанности князя къ самому себѣ — о чистотѣ тѣлесной.

Въ той и другой части Iосифъ пересказываетъ слова св. Іоанна Златоуста. Рѣчь его проста, вразумительна и снаб­жена историческими примѣрами изъ священной библейской исторіи. Повѣствованіе о вредѣ блуда переходитъ въ указанія средствъ, какъ отъ него избавиться: избѣгать вреднаго общества и искать Святаго мужа — наставника и руководи­теля въ жизни. Посланіе это оканчивается, какъ поученіе, а не какъ письмо — прославленіемъ имени Божія. Къ кому же писано это посланіе? Кто были въ семействѣ царскомъ, т. е. великокняжескомъ, благовѣрные князья? Одно можно сказать съ достовѣрностью, что князь былъ не женатъ и что онъ не сынъ великаго князя; (по­зднее на томъ основаніи, что говорится объ обязанностяхъ къ царю, т. е. великому князю, и брату).

Посланіе это не могло быть писано иначе, какъ къ одно­му изъ братьевъ великаго князя, стало быть не ранѣе 1505 года. Изъ нихъ не былъ женатъ Юрій Ивановичъ и сношенія существовали между имъ и Iосифомъ. Князь  этотъ искалъ въ послѣдствіи, во время ссоры съ братомъ своимъ, заступничества у Иосифа.

 

Посланиее къ Дмитровскому князю о принятіи мѣръ во время голода ^101).

Выше было сказано, что Iосифъ писалъ посланіе къ кня­зю Юрію Ивановичу въ Дмитровской удѣлъ его, о пропитаніи народа во время голода.

Если въ послѣднемъ, только что разсмотрѣнномъ нами памятникѣ, робко и со смиреніемъ начинаетъ Iосифъ свое поученіе, то въ этомъ посланіи къ князю Юрію онъ смѣло и прямо пишетъ о дѣлѣ, при чемъ объясняеть князю его обя­занности. Онъ приводить въ примѣръ нѣкоторыхъ царей греческихъ, начиная отъ равноапостольнаго Константина, которые всѣ пеклись о пропитаніи народа въ голодное вре­мя : раздавали жито неимущимъ, уставляли цѣну. Въ концѣ Iосифъ указываеть князю на брата его, великаго князя Василія Ивановича, и говорить, что только одинъ князь можетъ помочь бѣдѣ и оживить бѣдныхъ людей тѣмъ, что уставить цѣну на хлѣбъ. Посланіе это отличается краткостію. Въ немъ Iосифъ обходится безъ извиненій, не предпо­лагаеть въ князѣ особеннаго царскаго остроумія и скорѣе учить его, чѣмъ просить. Оно относится къ 1512 году ¹⁰²), ко времени, когда Iосифъ былъ въ силѣ, послѣ многократныхъ и письменныхъ, и личныхъ сношеній его съ великимъ княземъ Московскимъ.

 

Послание ко княгинѣ вдовѣ ¹⁰³).

Вдова князя Андрея Ѳедоровича Голенина, княгиня Марья Ивановна ¹⁰⁴) прислала въ монастырь  11 рублей и пару коней, прося вписать въ синодикъ отца своего князя Ивана, сына своего Ивана и еще какого-то князя Аѳанасія. Требованіе ея было исполнено. По смерти сына своего Семена, она прислала въ монастырь шубу и пару коней, причемъ велѣла вписать его въ синодикъ на вѣчное поминовеніе. Потомъ прислала она вкладъ по мужѣ своемъ и въ послѣдствіи, время отъ времени, присылала дары въ монастырь и заказывала по своимъ покойникамъ панихиды. Покойники ея поминались въ извѣстные поминальные дни съ другими покойниками сообща, такъ какъ она не вне­сла особаго вклада и не условилась съ монастыремъ объ особомъ поминовеніи. Пятнадцать лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ княгиня прислала въ монастырь свой первый даръ, какъ вдругъ она вошла въ обиду, за чѣмъ ея покойниковъ не поминаютъ отдѣльно отъ другихъ и не служатъ по нимъ отдѣльныхъ панихидъ. Она послала въ монастырь съ требованіемъ особаго поминовенія, но ей отвѣчали, что за особое поминовеніе вносится особая сумма денегъ, а именно: за семь лѣтъ 20 рублей. Получивъ такой отвѣтъ, княгиня пришла въ негодованіе и написала Иосифу грамоту, въ которой высказывала свое неудовольствіе и тутъ же пе­речисляла всѣ дары, внесенные ею въ монастырь въ теченіи 15-ти лѣтъ и насчитала ихъ на семьдесять рублей.

На это-то письмо, полное укоровъ, Iосифъ и отвѣчалъ ей. Посланіе его начинается объясненіемъ религіознаго обычая поминать умершихъ съ текстами изъ Іереміи пророка и Аѳанасія Великаго. Оно отличается искреннимъ, простодушнымъ тономъ. Iосифъ доказываетъ княгинѣ несправед­ливость ея требованій и объясняетъ ей обычай поминаль­ной ряды.

Хотя онь и смягчаетъ письмо свое въ самомъ концѣ: «да чтобы еси, госпоже, о томъ не бранилася», однако же и самый конецъ письма довольно простъ въ сравненіи съ тѣмъ тономъ, какой принимаетъ Iосифъ съ вельможей въ посланіи «о милованіи рабовъ». Понятно, что отношеніе къ княгинѣ было не ново Иосифу: она была нѣкоторымъ образомъ «свой человѣкъ».

Время этаго посланія  можно приблизительно опредѣлигь тѣмъ, что князь Иванъ Борисовичь Волоцкій уже умеръ. Посмертный вкладъ его, о которомъ говорится въ посланіи относится къ 1503 году.

Въ сборникѣ, гдѣ встрѣчается это посланіе, оно не вѣрно озаглавлено: «посланіе къ нѣкоей княгинѣ, вдовѣ, дав­шей на сорокоустъ и пороптавшей».

Дѣло не въ сорокоустѣ, а въ годовомъ поминаніи. Кня­гиня не жалѣетъ о томъ, что уже дала на поминъ души своихъ покойниковъ; она только высчитываетъ свои вклады и требуетъ такого поминовенія, на какое, по монастырскому обычаю, она не имѣетъ права.

Другія посланія  относятся ко времени борьбы его съ ересью. Мы разберемъ ихъ тамъ, гдѣ будемъ говорить объ немъ не какъ объ игуменѣ и духовномъ наставникѣ, но какъ о государственномъ дѣятелѣ.

 

Роспись (писанная для велъможъ) по какими днямъ дер­жать какой постъ ¹⁰⁵).

Статья подъ названіемъ: «о вельможахъ  Волоцкаго» заключаетъ роспись днямъ постнымъ, когда какъ по­ститься. Что дѣйствительно это росписаніе было писано не для простолюдиновъ, видно изъ того, что Iосифъ при концѣ говоритъ о милостыни и тутъ же прибавляетъ: «напередъ удоволи своихъ (людей) чтобы з голоду и с  наготы не плакали а от  лихихъ дѣлъ (ихъ) уимати».

 

Наставленіе инокамъ о не покиданіи обители—мѣста ихъ постриженія ¹⁰⁶), препод, игумена  о еже не исходити мнихомъ безъ благословенія изъ обители, въ ней же постригохомся ни каможе.

Примѣръ старца, который пятьдесятъ лѣтъ не выходилъ изъ монастыря и «чернечествовалъ добрѣ». По выходѣ изъ обители онъ разразился о камень и хоронившимъ его братіямъ былъ гласъ, чтобы они не считали его за брата, «но ужемъ за нозѣ повергше в  верзите в ровъ». Это находится въ связи съ сказаніемъ о инокахъ Исихіѣ и Арсеніи Квашнинѣ (въ житіяхъ ), которыхъ постигъ гнѣвъ Божій за оставленіе іосифовой обители.

ВСТУПЛЕНІЕ

ІОСІФЪ,  ОСНОВАТЕЛЬ  И УСТРОИТЕЛЬ  МОНАСТЫРЯ  НА  ВОЛОКѢ - ЛАМСКОМЪ.

IОСИФЪ  ВЪ  БОРЬБѢ  СЪ  ЕРЕСЬЮ.