Духовник. Что же такое прогресс? В чем, с точки зрения церковной, лежит смысл миро­вой истории? Неужели культура, наука, ис­кусство — все, что создал мир, — пустая ко­медия? Ведь ты так ставишь вопрос? Я понял тебя правильно?

Неизвестный. Да, правильно. И мне ду­мается, что вопрос этот в то же время и са­мое убийственное возражение против хрис­тианства.

Духовник. Почему?

Неизвестный. Потому, что безвыходное положение для разума. Или надо признать мировую историю бессмысленной комедией, и тогда все, чему учит Церковь, окажется ис­тиной, или надо признать бессмысленным христианское учение, и тогда истиной ока­жется то, что создал мир. Но так как величие христианства все же более отвлеченное и ме­нее осязательное, чем величие, созданное ми­ром, то совершенно ясно, что человек выбира­ет последнее.

Духовник. Да, громадное большинство действительно поступит так. Оно отвергнет истинное учение Церкви и примет мирскую ложь, но совсем не потому, почему ты дума­ешь. «Безвыходного положения», о котором ты говоришь, на самом деле не существует. Мировая история, с точки зрения христиан­ской, совсем не «бессмыслица». И ошибка неверующих людей заключается вовсе не в том, что они признают смысл исторического процесса, а в том, что они ложно его пони­мают.

Неизвестный. Но почему же тогда гро­мадное большинство должно непременно от­вергнуть истину?

Духовник. На это в слове Божием есть со­вершенно определенный ответ.

Неизвестный. А именно?

Духовник. За то, что они не приняли люб­ви истины для своего спасения. И за сие пош­лет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи (2 Фес. 2,10-11).

Неизвестный. Пусть так. Но от этого цер­ковное учение о смысле мировой истории не делается для меня яснее.

Духовник. Конечно, и я его тебе разъяс­ню, но сначала ответь мне на вопрос: сам прогресс, как какой-то процесс, в котором со­вершенствуется жизнь, ты считаешь несом­ненным фактом?

Неизвестный. Разумеется.

Духовник. Что же такое прогресс, с точки зрения людей неверующих? В чем смысл ми­ровой истории, если ничего, кроме материи, не существует и все жизненные явления — не что иное, как физико-химические процессы, в которых по неизменным законам комбини­руются атомы вещества?

Неизвестный. Неверующие люди на этот вопрос отвечают так: смысл мирового прог­ресса в постепенном улучшении жизни.

Духовник. Какой же мерой определяется улучшение или ухудшение жизни?

Неизвестный. Наслаждением. Культура увеличивает власть человека над природой, усложняет потребности и дает более полную возможность удовлетворить их. А это делает жизнь все более приятной и содержательной. Блага культуры доступны пока не всем, но дальнейший прогресс уничтожит неравен­ство, и тогда все будут наслаждаться одина­ково. Таким образом, смысл прогресса лежит в постепенном увеличении наслаждений жизнью и в постепенном уничтожении нера­венства в распределении этих наслаждений.

Духовник. Тот признак «улучшения», ко­торый указываешь ты, совершенно недоста­точен.

Неизвестный. Для неверующих людей он кажется достаточным.

Духовник. Он достаточен только для тех практических задач, которые ставит перед собой большинство, а не для действительного уяснения смысла прогресса. Большинство стремится не к достижению высших духов­ных состояний, а к удовлетворению своих страстей, и потому увеличение этих страстей и возможность более полного их удовлетво­рения, естественно, кажется этому боль­шинству «прогрессом», то есть «улучшени­ем жизни».

Неизвестный. Но почему же увеличение наслаждений не может осмыслить мировой прогресс?

Духовник. По трем причинам. Во-первых, надо еще доказать, что культура, действи­тельно, увеличивает общую сумму наслажде­ний, а не уменьшает ее. Ведь увеличиваются не только наслаждения, но и страдания. И ед­ва ли возможно теоретически доказать, что увеличение наслаждений идет быстрее, чем увеличение страданий. Во-вторых, понятие «наслаждение» крайне субъективно. Жизнь в больших городах, где можно пользоваться всеми благами культуры, многим кажется ужасной, и они бегут от нее к жизни менее культурной, но более соприкасающейся с природой. Значит, наслаждение благами культуры не может быть признаком общеобя­зательным. И, в-третьих, если бы мы и приз­навали несомненным и общеобязательным увеличение наслаждений с развитием куль­туры, это не могло бы осмыслить мировую жизнь потому же, почему самые утонченные наслаждения не могут осмыслить жизнь от­дельного человека.

Неизвестный. Мы, кажется, пришли с то­бой к тому, с чего начали.

Духовник. И это вполне естественно. Ведь мировая жизнь складывается из жизни отдельных людей. И все, что мы говорили с тобой о человеке, имеет прямое отношение к человечеству. Мы видели, какое значение при вопросе о смысле жизни имеет идея бес­смертия. Если смерть — конец бытия вооб­ще, то жизнь человеческая, как не имеющая оправдания в высшей цели, является бес­цельной, а, значит, и бессмысленной. Такой целью, дающей смысл всему ряду явлений, из которых слагается человеческая жизнь, может быть только вечность. Потому что только вечность, как беспредельное, может быть целью самой в себе. Все это в полной мере относится и к жизни человечества. И эту жизнь также может осмыслить лишь высшая цель, лежащая за пределами измен­чивого ряда явлений. Разница только в том, что когда мы говорили об отдельном чело­веке,   бессмысленность  его  жизни   была совершенно очевидна  потому, что неизбеж­ность смерти у всех перед глазами. А когда вместо «человека» мы подставляем понятие «человечество» или еще более широкое понятие «мир», неизбежность смерти отод­вигается в неопределенную даль, и потому бесцельность скрывается за некоторым туманом. Но ведь сколько нолей ни склады­вай — их сумма всегда будет ноль. И в какую даль ни отодвигай бесцельность, она никог­да от этого не станет целью. Попытки ввести моральный момент в атеистическое учение о прогрессе совершенно безнадежны. Здесь так же, как и в вопросе о личной жизни, коль скоро все сводится к физико-химичес­ким процессам, ни о какой морали не может быть и речи. Если у отдельных людей нет свободного выбора, если они только «комби­нация атомов», если каждое действие их причинно-обусловлено, как всякое явление физического мира, то и мировая история — такой же механический процесс, где нет ни правых, ни виноватых, где нет ни смысла, ни цели, ни прогресса, ни регресса, а есть механическое чередование причинно-обус­ловленных фактов.

Неизвестный. Возможно, что ты прав. Я вовсе сейчас не склонен защищать матери­алистическое понимание истории. Но несос­тоятельность одной теории еще не доказыва­ет состоятельность другой.

Духовник. Да, не доказывает, и не для этого я говорю тебе о бессмысленности поня­тия прогресса при материалистическом миро­воззрении. Я хотел лишь установить, что вся­кое положительное решение вопроса о смысле мировой истории непременно должно быть религиозным. И разногласия могут быть только в понимании этого религиозного смысла.

Неизвестный. Допустим, что это так.

Духовник. Христианское понимание прогресса совершенно не походит на понима­ние мирское. И потому надо начать с того, чтобы вполне отрешиться от всех общеприня­тых понятий, слов, суждений, оценок. Надо забыть горделивые и ничего не значащие фразы о «победоносном шествии человечест­ва по пути прогресса», о «величии человечес­кого гения», о «торжестве науки и техники», о каких-то «сверхъестественных достижениях культуры». Все это пустые слова, поскольку речь идет о смысле прогресса. Люди могут ле­тать на аэропланах, как птицы, могут, сидя в своих кабинетах, видеть и слышать, что дела­ется за тысячи верст, могут превращать свою жизнь в фантастическую сказку, где по дви­жению волшебной палочки явятся самые сладкие яства и самые утонченные наслажде­ния, и в то же время вся эта поразительная культура ни в какой степени не будет сама по себе «прогрессом» и ни в какой степени не мо­жет осмыслить исторический процесс. Ста­вить вопрос о смысле прогресса может только христианское учение, потому что оно одно только знает конечную цель бытия вообще, и потому может, в связи с тем или иным значе­нием исторического процесса, для достиже­ния этой цели говорить о прогрессе и его смысле.

Христианская теория прогресса имеет за собой великие истины веры о сотворении ми­ра и человека, о грехопадении, об Искупле­нии, о Церкви, о нравственном совершенство­вании, о Промысле, о законе и благодати, о последних временах, явлении антихриста, о славном втором пришествии Христа. Дать действительный ответ на вопрос, что такое прогресс и каков его смысл, не может разум человеческий — это может сделать только Бо­гооткровенное христианское учение в своей совокупности.

Неизвестный. Но какое же определение ты дашь самому понятию прогресса? Я ду­маю, это понятие остается неизменным, ка­кое бы ни было за ним общее мировоззрение.

Духовник. Нет, от общего мировоззрения меняется и само определение понятия прог­ресса.

Неизвестный. Я этого не понимаю.

Духовник. Сейчас поймешь. Вспомни, как ты говорил с точки зрения людей неверую­щих о прогрессе. Прогресс — это постепенное увеличение наслаждений жизнью и посте­пенное уничтожение неравенства в распреде­лении этих наслаждений.

Неизвестный. Совершенно верно. Это — в одно и то же время и определение понятия прогресса, и раскрытие его смысла.

Духовник. Правильно. Посмотрим те­перь, как определяется понятие прогресса с точки зрения христианского учения. По христианскому учению, прогресс — это та­кой процесс изменения жизни, в котором достигается общая цель мироздания. Как ви­дишь, это нечто совсем иное, чем то, что гово­ришь ты. Из этого определения следует, что понять смысл прогресса — значит понять эту конечную цель мироздания и уяснить, каким образом прогресс мировой жизни ве­дет к ее достижению. Ты согласен с такой постановкой вопроса?

Неизвестный. Вполне.

Духовник. Нужно сказать еще несколько слов, почему конечная цель мироздания не может заключаться в каких бы то ни было ма­териальных изменениях жизни. Ведь такие изменения связаны, как и все материальное, с понятием времени и пространства. Значит, если допустить, что смысл прогресса заклю­чается в достижении наибольшей степени материальных благ, то дальнейшее прибли­жение к этому еще недоступному идеалу, оче­видно, должно быть поставлено в зависи­мость от дальнейшего движения времени.

Пройдет еще тысяча лет, люди станут еще ученее, еще более овладеют природой, изоб­ретут еще несколько десятков удивительных машин, и тогда приблизится идеал полного земного благополучия. Такая зависимость прогресса от количества протекшего времени явно несообразна. При отрицании сотворения мира Божественной силой мы имеем в прош­лом бесконечность во времени. Значит, какое бы количество времени ни требовалось для высших достижений в материальных измене­ниях мира — оно уже дано в этой бесконеч­ности и потому то или иное несовершенство не может быть объяснено недостатком време­ни. Нельзя говорить: вот пройдет еще 1000 лет, и мы достигнем чего-то такого, чего нельзя было достигнуть, пока эти 1000 лет не прош­ли. Нельзя говорить так потому, что эти и другие тысячи лет для материальных при­чинно-обусловленных явлений уже были в бесконечности прошлого. Совершенно ясно, что вне зависимости от времени может стоять только нравственная цель мироздания, а зна­чит, возможен только нравственный смысл прогресса. Нравственный момент не обуслов­лен причинным рядом явлений. Абсолютно свободный акт воли не находится ни в какой зависимости от количества протекшего вре­мени, и потому бесконечность в прошлом не имеет к нему никакого отношения. Какие бы тысячелетия ни отсчитывала история, пока свободный акт воли в данный момент не со­вершится, не будет достигнуто то, что требу­ет для своего достижения этого свободного акта. Если мир, несмотря на вечность, про­должает изменятся, то это свидетельствует не о том, что недостаточно прошло времени для достижения материальных задач, а о том, что смысл всех происходящих в миро­вой жизни изменений лежит в области нрав­ственной, от времени не зависящей и време­нем не связанной. Такую цель мироздания и такой смысл прогресса открывает нам хрис­тианское учение.

По христианскому учению, конечная цель мироздания, как и отдельной челове­ческой жизни, заключается в совершенном восстановлении через веру в Иисуса Христа нарушенного в грехопадении единства с Бо­гом. Ибо соединяющийся с Господом есть один дух с Господом (1 Кор. 6, 17). В это един­ство должны войти не отдельные, ничем не связанные между собой люди, а люди, объе­диненные в таинственное Тело Христово, в Святую Церковь. Это должно быть единство в Боге не только человека, но и всей жизни. Ибо и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Бо­жиих (Рим. 8, 21). Это должно быть единство не только всей жизни, но и всей вселенной, ибо мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда (2 Пет. 3,13). Словом, да будет Бог все во всем (1 Кор. 15, 28). Вот что стоит в конце мировой жизни, вот что дает смысл истори­ческому процессу, и вот приближение к ка­кой цели дает основание этот процесс имено­вать прогрессом.

Прогресс — это не аэропланы, радио, чуде­са техники и утонченные наслаждения — это страшная борьба с мировым злом, препят­ствующим достижению конечной цели ми­роздания — единству с Богом.

Рассмотрим же теперь сам процесс истори­ческой жизни, и как достигается в нем эта ко­нечная цель.

Исторический процесс — это, с одной сто­роны, созидающееся Царство Христово — Святая Церковь, а с другой — созидающееся царство антихриста.

Неизвестный. Что ты разумеешь под ан­тихристом — определенную личность или об­щее нравственное состояние мира?

Духовник. В процессе живой личности антихриста еще нет, так же, как нет Христа, пришедшего во славе. Но дух антихриста действует в мире и постепенно подготовляет такое состояние зла, при котором сделается возможным воплощение этого духа и в опре­деленную личность. Дух антихриста, о ко­тором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире (1 Ин. 4, 3). Смысл всех миро­вых изменений лежит в процессе моральной дифференциации, которая окончательно от­делит Царство Христово от царства ан­тихриста.

Неизвестный. Но ведь в первоначальном христианстве дана была эта дифференциа­ция. Ты сам говорил, что церковь и мир отде­лены непроходимой стеной. Зачем же «про­цесс»?

Духовник. Церковь и мир были действи­тельно резко разграничены в первоначальном христианстве. Но разве все, что могла вмес­тить в себя Церковь, было отделено от мира? Разве это разделение до конца рассекло всю мирскую жизнь? Разве не нужен был долгий процесс, чтобы весь мир прошел через это раз­деление? Вспомни слова апостола Петра: Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию (2 Пет. 3, 9).

Завершится ли земной прогресс благопо­лучием? Церковь отвечает на этот вопрос категорическим отрицанием. По учению Церкви, мировая жизнь в смысле земного благополучия будет все более и более ухуд­шаться, пока не придет к катастрофе. Земно­го счастья человечество не достигнет никог­да. И в этом смысле никакого прогресса не существует. Здесь лежит целая пропасть между материалистическим и христианским мировоззрением.

Христианское учение о прогрессе понима­ет исторический процесс не как постепенное достижение материального благополучия, а как постепенное внутреннее самоопределе­ние добра и зла.

Прогресс — это не созидание материаль­ного блага, а разделение противоположных нравственных начал. Внешняя история мира есть простое следствие этих внутренних столк­новений, этой борьбы. Этот процесс разделе­ния прежде всего касается взаимоотношений Церкви и мира. Здесь дифференциация приво­дит к решительному и полному их противопо­ложению. Затем тот же процесс касается Церкви, ее в особенности. Здесь отсеивается чистая пшеница от сорных трав. Затем он про­ходит через всю мирскую жизнь — и здесь одних приближает к спасению в порядке есте­ственно-природного развития, других — по­вергает в бездну окончательного растления. Этот процесс поэтому касается каждой чело­веческой души, где смешанные начала доб­ра и зла все резче и резче разделяются и все ожесточеннее противоборствуют. Этот процесс в своих последних стадиях развития оконча­тельно разрывает связь между Церковью и ми­ром, Христом и Велиаром. Церковь приводит к чистоте апостольского века. Мир — к окон­чательному нравственному падению. Каждая отдельная душа ставится перед необходи­мостью выбрать себе господина.

Только рассмотрев все пути этого процес­са, можно прийти и к правильному пони­манию конца мировой истории, явления ан­тихриста, последней катастрофы и второго пришествия Господа, поскольку все это открыто в Божественном откровении.

Неизвестный. Я прошу тебя говорить все, что ты найдешь нужным для возможно более полного ответа на мой вопрос.

Духовник. Хорошо. Итак, Церковь и мир — это основное разделение в процессе историчес­кого развития. Это — первая и последняя диф­ференциация добра и зла, ибо не мир пришел Я принести, но меч (Мф. 10, 34).

Происхождение Церкви — сверхъестест­венное. Ее сущность — таинственное Тело Христово. Ее жизнь — благодатная жизнь в Боге, ибо Царство Мое не от мира сего (Ин. 18, 36).

Внутренняя жизнь Церкви вся зиждется на истинной свободе, на благодати, на духовном единстве, на нравственном авторитете. В ней ре­шительно преодолевается всякое насилие, нера­венство и эгоизм. Князья народов господству­ют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так (Мф. 20, 25-26). Стойте в свободе, которую даровал нам Хрис­тос, и не подвергайтесь опять игу рабства (Гал. 5,1). Вы куплены дорогою ценою; не делай­тесь рабами человеков (1 Кор. 7, 23).

В историческом процессе отношения Церк­ви с миром принципиально не изменялись никогда. Но фактически они не оставались неизменными. И смысл всех бывших фак­тических изменений лежит в постепенном разделении Церкви и мира, необходимом для достижения конечной цели мироздания. Первоначальная Церковь была более обособ­лена от мира, чем Церковь последующих ве­ков. И с точки зрения полноты самоопреде­ления всего церковного и мирского может казаться, что исторический процесс в этом отношении нельзя назвать «прогрессом», дифференциация не увеличивалась, а ослаб­лялась, грань между Церковью и миром как бы исчезла, и Церковь явно поддавалась об­мирщению.

Но процесс надо брать не в отдельных его стадиях, а во всей совокупности, и тогда оценка промежуточных состояний окажется совсем иной. Как в отдельной жизни челове­ка многие события, когда они совершаются, оцениваются нами отрицательно, а впослед­ствии, к концу жизни, открывается положи­тельный их смысл — так же и в процессе ис­торической жизни многое, что кажется движением назад или в сторону, в общем ходе истории оказывается прогрессом.

Первоначальная Церковь, этот «монас­тырь в  миру», была в более совершенном раз­делении с миром, чем Церковь последующего времени. Но мир не был достаточно диффе­ренцирован на церковное и нецерковное, по­этому прежде чем прийти к окончательному самоопределению всего Церковного и всего мирского, должно было произойти многое. Евангелие должно было распространиться по всей земле, и в сферу церковной жизни вошло множество народов. Пусть этот процесс пов­лек за собой некоторое обмирщение земной Церкви. Пусть просочилось из мира в Цер­ковь многое, о чем сказано: Между вами да не будет так (Мф. 20, 26). Но этот процесс в общем ходе истории является прогрессом, потому что через него подготовляется окон­чательное разделение всего мирского и всего церковного, необходимое для достижения конечной цели мироздания.

Мир в отношении Церкви по-своему пере­жил тот же процесс. И он начал с более совер­шенного отрицания Церкви. Эпоха гонений была эпохой полного разделения мирского и церковного начал. В дальнейшем этот натиск на Церковь ослаб, а вместе с тем ослабла грань, отделяющая мир от Церкви. Постепен­но мир путем слияния с Церковью стал стре­миться к власти в благодатном царстве не от мира сего. И этот процесс, взятый в своей изо­лированности, может казаться движением назад уже с точки зрения чистоты разделения мирского начала и Церкви. Ибо Церковь по­лучила влияние на мирскую жизнь и сама подверглась влиянию мирской жизни. В ре­зультате стушевывалось разделение мира и Церкви по сравнению с эпохой гонений, но в общем ходе истории и это служит делу пос­леднего разделения добра и зла, мира и Церк­ви, ибо приводит к самому ожесточенному от­рицанию Церкви, а значит, и самой полной дифференциации.

Неизвестный. Разделение между Цер­ковью и миром для меня ясно. Ясен и процесс, которым идет это разделение. Больше того, сам вопрос мой вытекает в значительной степени именно из этого несомненного противоположе­ния. Поэтому для меня важно уяснить себе не процесс разделения Церкви и мира, а диффе­ренциацию каждого из них в отдельности.

Духовник. Я это знаю. Но общая картина мирового процесса в церковном понимании была бы не полной, если бы я не сказал об этом основном разделении.

Неизвестный. Конечно, конечно, это просто мое нетерпение, ведь то, что ты гово­ришь о разделении Церкви и мира, я пред­ставлял себе именно так, как ты говоришь, а то, что можешь сказать о дифференциации Церкви и особенно мира в отдельности, я не представляю совершенно. Но, пожалуйста, продолжай говорить так, как находишь нужным. Это основное условие наших разго­воров.

Духовник. О разделении Церкви и мира я уже сказал, перейдем теперь к рассмотре­нию того же процесса в жизни самой Церк­ви, и здесь мы увидим ту же борьбу добра и зла, то же разделение противоположных на­чал, тот же дух Христа и антихриста. Спаси­тель сказал своим ученикам: Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим, и будут гово­рить: «я Христос», и многих прельстят (Мф. 24, 4-5). Слова Спасителя начали сбы­ваться с первых же дней бытия Церкви. Уже при жизни апостолов явились еретики, те, о которых апостол Иоанн сказал: Вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов... Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши (1 Ин. 2,18-19).

Это была антихристовская гордыня ума, стремящаяся исказить христианское учение. В дальнейшей истории Церкви начались страшные внутренние потрясения, гораздо более волновавшие Церковь, чем все внешние нападения на нее мира. Что лежало в основе этих внутренних нападений? Дух антихрис­та. Стремление создать подделку истинной Церкви, подменить Христа. Это было то, о чем сказал Спаситель ученикам: Многие при­дут под именем Моим, и будут говорить: «я Христос» (Мф. 24, 5).

Что делала Церковь, преодолевая эти на­падения? Отделялась от антихриста, очища­лась в этом процессе внутренней борьбы. Это была та дифференциация, в которой Церковь достигала все большего и большего самоопре­деления. Достаточно вспомнить пятидеся­тилетнюю эпоху борьбы с арианством и сто­летнюю борьбу с иконоборчеством, чтобы со­вершенно в конкретных формах представить себе смысл этого процесса. Дух антихриста — это дух самоутверждения, гордыни, самости, рабства, лжи, страстей. Все это составляло сущность и внутренних восстаний на истин­ную Церковь.

Арианство стремилось подменить непос­тижимые Богооткровенные истины веры по­нятной для ума ложью. Церковь боролась с ересью не силой оружия, а силой исповеда­ния истины. Арианские гонения были не ме­нее жестоки, чем языческие. А христиане противоборствовали им терпением, свя­тостью, неизменной преданностью истинной святой Церкви Христовой. И что дала Церкви эта борьба, как не разделение Христа и ан­тихриста? А иконоборчество? Разве и эта ересь не была «подделкой»? Разве под видом борьбы с языческим началом во имя «истин­ной Церкви» не стремился антихрист ужаса­ющими насилиями, ложью и клеветой иска­зить истинное учение Церкви? И что дал этот процесс внутренней борьбы с ересью, как не отсев чистой пшеницы от сорных трав? И что такое вообще вся эпоха Вселенских Соборов, как не борьба Христа и антихриста в недрах самой Церкви? Борьба эта не прекратилась и после Все­ленских Соборов, не прекратится и до пос­ледних дней земного бытия Церкви. Изме­няются лишь условия этой борьбы в зави­симости от изменения внешних условий жизни, изменяется повод борьбы в зависи­мости от того, на что именно нападает враг, который делается все хитрей, и потому под­делки его более и более трудно распознавае­мы, но дух и сущность нападений остаются теми же. Будет ли вестись борьба за чистоту истинной веры, или за чистоту Богопочита­ния, или за канонический строй Церкви, или за внутреннюю свободу Христа в ней — в своей сущности все это будет борьбой Хрис­та и антихриста, все это будет процессом разделения истинной Церкви от ее поддел­ки. И результат этого процесса — все боль­шее самоопределение истинной Церкви и от­сев от плевел чистой пшеницы.

Поэтому и должен быть назван этот про­цесс прогрессом. В страшных испытаниях и скорбях этой борьбы, отвечая на насилие тер­пением, на ложь — исповеданием истины, бу­дет сберегаться в безупречной чистоте своей Святая Церковь к последним дням мира.

Лжецерковь будет существовать до конца исторического процесса. Внешне она будет сильнее и многочисленнее истинной Церкви. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных (Мф. 24, 24). Не эта, кажущаяся могучей, лже­церковь, а гонимая, презираемая в миру, ушедшая в пустыню Церковь будет истинной Церковью Христовой.

Неизвестный. Да, все это очень ясно, и возможно, что все это так. Но ведь все, что ты говоришь о Церкви, нисколько не приближа­ет нас к решению моего вопроса о смысле мирской жизни.

Духовник. Нет, приближает. Мы уже уви­дели, что мирская жизнь не безразлична в процессе дифференциации, а значит, и в дос­тижении конечной цели мироздания.

Неизвестный. Но это не положительное, а отрицательное значение. Едва ли оно достаточ­но, чтобы оправдать исторический процесс.

Духовник. Разумеется, недостаточно, но ведь мы о мире сказали не все.

Неизвестный. Я думаю, ты понимаешь, с каким нетерпением я слушаю тебя дальше.

Духовник. Не будем торопиться, вопрос этот требует спокойного рассмотрения. От­кроем книгу Деяний и прочтем первые слова речи апостола Павла в Ареопаге: Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно на­божны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на кото­ром написано: «неведомому Богу». Сего -то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам (Деян. 17, 22-23).

Все, что есть положительное в среде внецерковной, — в науке, в творчестве челове­ческого разума, в искусстве, в благородных стремлениях целых народов и героических поступках отдельных лиц, — все это не что иное, как служение неведомому Богу. Та часть человечества, которая не вошла в состав та­инственного Тела Христова — Его Святую Церковь, — не потеряла образа и подобия Бо­жия. Божественное начало в человеке, ли­шенное соприкосновения со своим первоис­точником, не уничтожилось этим, а лишь отдавалось во власть естественно-природного бытия. Внецерковный мирской процесс поэ­тому протекает совершенно иначе, чем про­цесс внутренней жизни Церкви. Но в нем происходит та же борьба и то же разделение. Рассмотрим теперь подробно этот процесс.

Божественное начало содержит вселенную неизменными законами природы, которые являются выражением Божественной воли. И вся внецерковная жизнь человеческая ут­верждается на некоторых определенных на­чалах, имеющих биологическое основание. Люди вне Церкви не принимают рождения свыше, не делаются причастниками Божес­кого естества (2 Пет. 1, 4). Они составляют частицу общей естественно-природной жиз­ни. Но человек, и отказываясь от своего выс­шего достоинства, не может лишить себя нравственного сознания и ответственнос­ти перед Богом, и потому его жизнь в миру не совсем тождественна с жизнью бессловес­ной природы, Я разумею разницу не толь­ко интеллектуальную, но и нравственную. Природная жизнь не знает «нравственного закона» и потому не знает «греха» и «нрав­ственного разложения». Там вся жизнь — процесс биологический. А внецерковная жизнь человеческая — это, с одной стороны, природное, присущее только людям стремле­ние к соединению с Божеством, с другой —падение в смысле безусловного подчинения низшим первоосновам физической приро­ды. Вот на какие две стороны разделится мирская жизнь в процессе своего развития. Положительное в ней создают и человек, и природа. Человек, поскольку он служит не­ведомому Богу. Природа, поскольку она в порядке естественно-природного развития содействует выработке лучшего в биологи­ческом смысле. Отрицательное в ней то, что отпадает от служения неведомому Богу и что препятствует положительному биоло­гическому процессу.

На трех началах зиждется мирская вне-церковная жизнь, и все они имеют биологи­ческое основание. Это — власть, неравен­ство и эгоизм.

В жизни Церкви эти начала преодолева­ются новым благодатным рождением. Там нет власти в мирском смысле как организо­ванного внешнего насилия. Нет неравенства, ибо все равны перед Богом, нет эгоизма, пото­му что дано единство в духе, истине, любви. Я говорю, разумеется, не об отдельных лю­дях, где возможны самые тяжелые грехи и падения, а о жизни Церкви. Не то в миру. Там непременными условиями естественно-при­родного развития являются власть, неравен­ство и эгоизм.

Внецерковная жизнь без внешней орга­низующей государственной силы, отданная во власть естественно-природным стихиям, не перерожденная свыше и не объединенная в духе и истине, распалась бы, перестала бы существовать как нечто целое и этим была бы поставлена вне общемирового процесса. Поэтому власть как положительная сила внецерковного развития — от Бога. Не та или иная конкретная власть. Не потому, что одна хороша, а другая хуже, а всякая власть как институт.

Перед очами апостолов была ужасающая власть римских императоров. И по-челове­чески так легко было впасть в соблазн и в ли­це этой власти отвергнуть всякую власть во­обще. Тем более что в среде церковной она была совершенно излишней. Но не человечес­кий разум, а Дух Божий открыл апостолам великую истину: Нет власти не от Бога (Рим. 13, 1). В этих словах открывалось поло­жительное значение власти в историческом процессе как внешней организующей силы, без которой не мог бы развиваться внецерковный мир. В Церкви неравенство невозможно. Там все утверждается не на биологическом, а на сверхъестественном основании. Перед Гос­подом все равны. Нет ни богатых, ни бедных, ни знатных, ни незнатных. Нет никаких де­лении на высших и низших. Здесь нет разли­чия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призы­вающих Его (Рим. 10, 12). Все одинаково дети Божии и члены Церкви. Но жизнь природы зиждется на неравенстве. Там развитие есть постепенное возвышение одних и приниже­ние других. Там неравенство — положи­тельное начало, потому что оно создает в биологическом процессе высшие породы и более жизнеспособные, и более сильные ор­ганизмы. Различие пород создается разли­чием внешних условий жизни, и борьба этих пород, имеющая биологическое осно­вание, является положительной движущей силой естественно-природного развития. Личный эгоизм в Церкви был бы отрицани­ем самого существа церковного единства. Там все индивидуальное освобождается от эго­истической, естественно-природной основы и входит в церковное единство без эгоисти­ческого самоутверждения, сохраняя лишь положительное содержание индивидуальных различий. Вне церкви эгоизм — основная движущая сила жизни. Там личное благо, ут­верждение своего личного бытия, своей са­мости есть биологический факт, который нельзя преодолеть никакими человеческими усилиями. Он заставляет с напряжением всех сил стремиться к достижению намеченной цели, создает борьбу и обусловливает в значи­тельной степени общее направление истори­ческого процесса.

Итак, дифференциация мирской жизни происходит в процессе, где, с одной стороны, действует Божественное начало человека, стремящееся к неведомому Богу, и основные движущие силы естественно-природного раз­вития — власть, неравенство и эгоизм, а с другой стороны, животные потребности, ко­торые все стремятся покорить себе и в этом стремлении своем превращаются в страсть.

Неизвестный. Из твоих слов можно вы­вести заключение, что, с христианской точки зрения, власть, неравенство и эгоизм являются положительными началами исторического процесса. Но как же так? Власть как мораль­но безразличное понятие я еще могу допус­тить. Но как допустить положительную оцен­ку неравенства и эгоизма с точки зрения христианской морали — я не понимаю.

Духовник. Эти начала имеют положитель­ное значение в процессе дифференциации, а не взятые сами по себе. Они оцениваются по­ложительно лишь как факторы естественно-природного развития, где понятие «морали» вообще не имеет смысла.

Неизвестный. Неясно мне еще то, в чем состоит положительное содержание того, что ты определяешь как стремление к неведомо­му Богу.

Духовник. Полнота Божественного Духа, поскольку она раскрывается в мире, содер­жится в истинной Церкви, но открывается и в природе. Открывается Он и в человеческом сознании, открывается и в творчестве, в нау­ке, в искусстве. Во всем, что именуется куль­турой. В природе нет нравственного падения, нет злой воли, нет нарушения нравственно­го закона, нет действия страстей. Поэтому Бог открывается в природе вне воли и нрав­ственного сознания, в совершенной гармонии естественно-природного бытия. А в человечес­ком сознании и в человеческом творчестве Бо­жественный Дух выражается постольку, пос­кольку Он не затемнен действием страстей.

Неизвестный. Значит, это выражение Бо­жественного начала искажено?

Духовник. Да, и в слове Божием объясне­на причина этого. Человечество вне Церкви в своем большинстве противоборствует Боже­ственному началу, и потому естественно, что природная жизнь его отравлена действием страстей. Как говорит апостол: Злословят то, чего не знают; что же по природе, как бессловесные животные, знают, тем раст­левают себя (Иуд. 1,10).

Неизвестный. Значит, если бы весь мир стал Церковью, культура была бы не нужна?

Духовник. Она была бы совершенно другой.

Неизвестный. Постой. Я все же не могу ясно представить себе положительное содер­жание культуры. Возьмем, положим, искус­ство. Я поставлю вопрос конкретно: Бетховен нужен?

Духовник. Кому?

Неизвестный. То есть, как «кому»? Вооб­ще объективно, чтобы «открылся Бог».Духовник. Так вопрос ставить нельзя. Или, вернее, на вопрос, так поставленный, нельзя ответить «да» или «нет».

Неизвестный. Ответь как угодно.

Духовник. Хорошо. Бетховен нужен, пос­кольку он отражает в своем творчестве Боже­ственное начало вне Церкви. Он — явление положительное, поскольку имеет положи­тельное значение в процессе внецерковной жизни. Он не нужен для тех, кто живет в пол­ноте жизни церковной.

Неизвестный. Значит, если бы все были в Церкви, он не был бы нужен никому. Почему же ты говоришь, что культура, а значит, и ис­кусство были бы иными, если бы все жили церковной жизнью? Из твоих слов вытекает, что тогда культура, наука, искусство и т.д. не нужны были бы вовсе.

Духовник. Ни в коем случае. Бог дал чело­веку определенные индивидуальные силы: ум, воображение, творческую способность. Эти си­лы даны не напрасно. Не для удовлетворения праздного любопытства, не для изобретений, которые бы тешили плоть, не для произведе­ний, которые бы услаждали страсти. Человек мог бы благоговейно рассматривать созданную

Богом природу, изучать ее законы, видя в них Божественную волю. И такое научное познание было бы богопознанием. Человек мог бы покорить себе природу, чтобы внеш­няя жизнь, поскольку это дано человеку, со­действовала его внутренним задачам, и тогда великие изобретения человеческого разума были бы богослужением. Человек мог бы в искусстве, в красоте отражать тот Дух Бо­жий, который видится очами веры и в приро­де, и в человеке, и во всей жизни вселенной, а не тешить свою чувственность и сластолюбие, и тогда искусство стало бы Богосозерцанием. Вся культура была бы гармоничным соедине­нием Божеского и человеческого, как и сам человек, и вся жизнь вообще.

Неизвестный. Но скажи тогда, в чем же состоит процесс дифференциации в мире, где нет всего того, о чем сейчас сказал ты? Каким образом эта дифференциация приближает ко­нечную цель мироздания?

Духовник. Да. Теперь у нас есть достаточ­ные основания ответить на этот вопрос.

В процессе мирской жизни происходит окончательное разделение добра и зла во вне-церковной среде. Добром вне Церкви является все, что выражает в условиях естественно-природного бытия Божественное начало и в стремлении своем к неведомому Богу почти соприкасается с Богом истинным. Это содер­жится и в науке, и в искусстве, и во всех ви­дах человеческого творчества, и в достижени­ях человеческой культуры. Злом вне Церкви является начало плотское, которое все боль­ше затемняет Божественный образ, открыва­ющийся в условия естественно-природного бытия и, порабощая себе мирскую жизнь, приводит ее к страшному нравственному па­дению. Таков процесс этой дифференциации. Как он служит конечной цели мироздания? Он служит тем, что отделяет все положитель­ное, что может вместить в себя истинная Цер­ковь. И все злое, что подготовляет пришест­вие антихриста.

Неизвестный. Что же положительное мо­жет вместить Церковь, и какое зло подготов­ляет пришествие антихриста?

Духовник. Церковь может вместить поз­нание природы в мирской науке, созерцание красоты в мирском искусстве, добра в куль­туре и просвещении людей, но не во всей пол­ноте, как бы это могло быть в Церкви, а лишь отчасти. И она решительно отвергает все, чем наука, искусство и культура служат по­хоти и растлению. Ибо это то зло, которое подготовляет пришествие антихриста. Цер­ковь понимает положительный смысл в естественно-природном процессе — власти, неравенстве и эгоизме, — хотя и не прини­мает их в свою внутреннюю церковную жизнь, где все зиждется на духовно-нрав­ственном авторитете, равенстве и жертвен­ной любви. Но она утверждает, что все эти начала, отданные на служение страстям, яв­ляются тем злом, которое подготовляет при­шествие антихриста. Начало власти — беспре­дельное его владычество. Неравенство — аб­солютное его самовозвышение. Эгоизм — его абсолютное самоутверждение.

Неизвестный. Что же в итоге положи­тельного дает мировой процесс вне Церкви?

Духовник. Дифференциацию добра и зла — как и всякий вообще процесс. При­ближение к Церкви внецерковной среды пу­тем служения неведомому Богу, и все поло­жительное в человеческом творчестве, пос­кольку в нем открывается Божественное начало.

Неизвестный. Конечно, это делает куль­туру не «пустой комедией», но все же низво­дит ее с пьедестала.

Духовник. Да, это не то горделивое мирское возвеличивание «культуры», кото­рое, не видя истинного смысла жизни чело­веческой, не может понять и истинного смысла жизни мирской, но ведь и в личной человеческой жизни главное, то есть духов­ное, состояние души считается в миру пус­тяком, а сравнительные пустяки, то есть внешнее благополучие, принимаются за главное. Так и в жизни мировой... Для мно­гих вопросы о судьбе Церкви и борьбе добра и зла кажутся пустяками, а мирская судьба и достижения культуры — самым важным и самым существенным делом истории, но хотя это и важно, и не «бессмысленно», од­нако совсем не может иметь первенствую­щего значения.

Неизвестный. Можно ли считать, что все, что ты говоришь об историческом про­цессе, — это учение Церкви и святых Отцов?

Духовник. Церковь учит о конце истори­ческого процесса и об отдельных его момен­тах. Но это раскрывает и весь его путь.

Неизвестный. Я думаю, что общее пони­мание мирового процесса будет не полным, если ты не скажешь и об его конце.

Духовник. Совершенно верно.

Неизвестный. Поэтому и об этом я прошу тебя говорить как можно подробнее.

Духовник. Здесь уже буду говорить не я: здесь да не дерзнет говорить никто от своего разумения. В слове Божием и у святых Отцов сказано все.

Начнем с общего состояния мира. К че­му приведет мировую жизнь исторический процесс? Господь сказал своим ученикам: Восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясе­ния по местам... Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете нена­видимы всеми народами за имя Мое... по при­чине умножения беззакония, во многих охла­деет любовь. Тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет (Мф. 24, 7, 9,12, 21).

Апостол об общем состоянии мира говорит: Знай же, что в последние дни наступят вре­мена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечес­тивы,  недружелюбны,  непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не лю­бящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, сами же его от­рекшиеся... Все, желающие жить благочести­во во Христе Иисусе, будут гонимы. Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь... Здра­вого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учите­лей, которые льстили бы слуху; и от исти­ны отвратят слух и обратятся к басням (2 Тим. 3, 1-5, 12-13; 4, 3-4).

Святые Отцы как бы видели перед собою эти грядущие страшные дни. Прочти Ефрема Сирина, и ты поймешь, что такое историчес­кий процесс, лучше всяческих теоретических построений: «Пречистый Владыка за нечес­тие людей попустил, чтобы мир был искушен духом лести, потому что так восхотели чело­веки отступить от Бога и возлюбить лукавого. Велик подвиг, братия, в те времена особливо для верных, когда самим змием с великой властью совершаемы будут знамения и чудеса,

когда в страшных призраках покажет он себя подобным Богу, будет летать по воздуху, и все бесы, подобно Ангелам, вознесутся перед мучителем... Тогда сильно восплачет и воз­дохнет всякая душа, тогда все увидят, что несказанная скорбь гнетет их день и ночь, и нигде не найдут пищи, чтобы утолить голод. Ибо жестокие надзиратели будут поставлены на место, и кто только имеет у себя на челе или на правой руке печать мучителя, тому позволено будет купить немного пищи, какая найдется. Тогда младенцы будут умирать на лоне матерей, умрет и матерь над своим дети­щем, умрет также и отец с женой и детьми среди торжища, и некому похоронить и поло­жить их во гроб. От множества трупов, повер­женных на улицах, везде зловоние, сильно поражающее живых. С болезнью и воздыха­ниями скажет всякий поутру: «Когда насту­пит вечер, чтобы иметь нам отдых?» Когда настигнет вечер, с самыми горькими слезами будут говорить сами себе: «Скоро ли рассвет, чтобы избежать нам постигшей скорби?» Но некуда бежать или скрыться, потому что все в смятении, и море, и суша... Множество золота и серебра, и шелковые одежды не принесут никому пользы во время сей скорби, но все люди будут называть блаженными мертве­цов, преданных погребению прежде, нежели пришла на землю эта великая скорбь. И золо­то и серебро рассыпаны на улицах, и никто до них не касается, потому что все омерзело... С рыданием встречаются все друг с другом — отец с сыном, и сын с отцом, и матерь с до­черью. Друзья на улицах, обнимаясь с друзь­ями, кончают жизнь. Братья, обнимаясь с братьями, умирают. Увядает красота лица у всякой плоти, и вид у людей как у мертвецов. Омерзела и ненавистной стала красота жен­ская. Увянут всякая плоть и вожделение че­ловеческое. Все же, поверившие лютому зве­рю и принявшие на себя печать его, злочестивое начертание оскверненного, приступят к нему вдруг и с болезнью скажут: «Дай нам есть и пить, потому что все мы истаиваем, то­мимые голодом, и отгони от нас ядоносных зверей». И этот бедный, не имея к тому средств, с великой жестокостью даст ответ, го­воря: «Откуда, люди, дам вам есть и пить? Не­бо не хочет дать земле дождя, и земля также вовсе не дает ни жатвы, ни плодов». Восплачут тогда вся земля и море, восплачет воздух, а вместе восплачут дикие звери и птицы не­бесные, восплачут горы и холмы, и дерева на равнинах, восплачут и светила небесные о роде человеческом, потому что все укло­нились от святого Бога и поверили лести, приняв на себя вместо животворящего Спасителева Креста начертание скверного и богоборного. Восплачут земля и море, потому что в устах человеческих прекратится вдруг глас псалма и молитвы, восплачут великим плачем все Церкви Христовы, потому что не будет священнослужения и приношения... Но прежде, нежели будет сие, Господь по милосердию Своему пошлет Илию Фесвитянина и Еноха, чтобы они возвестили челове­ческому роду благочестие, дерзновенно про­поведали всем боговедение, научили не верить мучителю из страха, вопия и говоря: «Это лесть, о человеки! Никто да не верит ей нисколько, никто да не повинуется богобор­цу, никто из вас да не приходит в страх, по­тому что он скоро будет приведен в бездей­ствие. Вот, Святый Господь идет с неба судить всех поверивших знамениям Его». Впрочем, немногие тогда захотят послушать и поверить этой проповеди пророка».Таково будет общее состояние жизни пе­ред явлением антихриста. Об антихристе в слове Божием говорится так: И тогда откро­ется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего, того, которого прише ствие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погиба­ющих за то, что они не приняли любви исти­ны для своего спасения (2 Фес. 2, 8-10).

В откровении святого Иоанна Богослова об антихристе сказано: И стал я на песке мор­ском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его име­на богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него — как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И поклонились зверю, говоря: кто по­добен зверю сему? и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе. И дано ему было вести войну со святыми и победить их; и дана ему была власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира (Откр. 13,1-2, 4-8).

О личности антихриста Ефрем Сирин гово­рит так. Он «смятет вселенную, подвигнет концы ее, всех притеснит, осквернит многие души, поступая уже не как человек благого­вейный, благопопечительный, ласковый, но при всяком случае суровый, жестокий, гнев­ливый, раздражительный, стремительный, беспорядочный, страшный, отвратительный, ненавистный, мерзкий, лютый, лукавый, гу­бительный, бесстыдный, своим неистовством старающийся род смертных ввергнуть в пучи­ну нечестия, произведет великие знамения, многочисленные страхования, показывая это ЛЖИВО, а не действительно» (Творения, ч. 2).

Мы приближаемся к последнему моменту, к мировой катастрофе, к концу жизни все­ленной. Вот что открыл Спаситель ученикам Своим на горе Елеонской: И вдруг, после скор­би дней тех, солнце померкнет, и луна недаст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою (Мф. 24, 29-30).

Как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришест­вие Сына Человеческого (Мф. 24, 27). Апостол Петр о втором пришествии Спасителя гово­рит так: Придет же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прей­дут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят (2 Пет. 3, 10).

Этот страшный момент будет не гибелью, а преображением вселенной. По слову апостола Петра: Мы, по обетованию Его, ожидаем но­вого неба и новой земли, на которых обита­ет правда (2 Пет. 3, 13).

Апостол Павел этот момент преображения называет тайной: Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгнове­ние ока, при последней трубе; ибо востру­бит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся (1 Кор. 15, 51-52).

Это непостижимое преображенное бытие открыто нам святым Иоанном Богословом в образе Нового Иерусалима: И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, Святый Иерусалим, кото­рый нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловид­ному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенад­цать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых. Осно­вания стены города украшены всякими драго­ценными камнями. А двенадцать ворот — две­надцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города — чистое зо­лото, как прозрачное стекло. Храма же я не видел в нем; ибо Господь Бог Вседержитель — храм Его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его и светильник его — Агнец... Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет. И не войдет в не­го ничто нечистое и никто преданный мер­зости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни... И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему (Откр. 21, 10-12, 19, 21-23, 25, 27; 22, 3).

Неизвестный. Да. Изумительно. Проро­ческая сила! Вот слова, которые, действи­тельно, не нуждаются в доказательствах.

Духовник. Наконец-то ты сказал то, что я так долго от тебя ждал. Но, может быть, у те­бя все же есть еще какие-нибудь вопросы?

Неизвестный. Да. Есть еще один. Только не знаю, может быть, на него нельзя ответить сразу?

Духовник. Говори. Если возможно, я пос­тараюсь ответить.

Неизвестный. Видишь ли, истина, кото­рую я, кажется, наконец увидел, имеет одно свойство. По крайней мере, я так чувствую. Ее нельзя просто «знать». Надо непременно по-другому начать жить.

Духовник. Совершенно верно.

Неизвестный. Так вот, вопрос мой имен­но об этом: как от признания истины перейти к новой жизни? Как приобрести настоящую веру, научиться молитве, как создать для се­бя — употребляя твою терминологию — мо­настырь в миру?

Духовник. Ты должен стать на путь духов­ной жизни.

Неизвестный. Что же для этого надо сде­лать?

Духовник. Я отвечу тебе на этот вопрос в следующий раз.

Диалог восьмой. О ПРОМЫСЛЕ И СВОБОДЕ ВОЛИ

Диалог девятый. О ПРОГРЕССЕ И КОНЦЕ МИРОВОЙ ИСТОРИИ

Диалог десятый. О ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ