Неизвестный. Ты хочешь говорить со мной о Церкви. Но знаешь ли ты, почему ме­ня так смутили твои слова о невозможности без Церкви настоящей веры, нравственной жизни и богообщения?

Духовник. Может быть, и знаю. Но лучше скажи об этом сам.

Неизвестный. После трех разговоров с тобой нельзя сказать, что я стал верующим че­ловеком. Но мне показалось, что я почти подо­шел к этому. Во всяком случае, я почувствовал, что мой внутренний мир и сложность окружаю­щей жизни больше «сродни» религиозным «фантазиям», чем очень простому, но ничего не объясняющему прежнему моему мировоззре­нию. И вдруг ты произносишь неожиданное слово «Церковь»!.. И произносишь, не оправ­дывая так или иначе человеческие слабости, не в целях защиты своей веры, которая остается истинной, несмотря на существование Церкви, а в самом положительном смысле, указывая в деле веры ее первенствующее значение. Я был совершенно ошеломлен твоими словами.

Духовник. Я знал, что это будет так.

Неизвестный. Знал? Значит, ты понима­ешь, что в твоих словах есть нечто несооб­разное?

Духовник. Нет, не потому. Я знал, что ты думаешь о Церкви то же, что думает больши­нство неверующих людей. Но говори дальше. Я тебя слушаю.

Неизвестный. В отношении истин веры у меня были сомнения. В отношении Церк­ви сомнений нет. Здесь нечто совсем другое. В вопросе о Церкви нет ничего «непостижи­мого», и с этой стороны не может быть ника­ких затруднений для разума. Но зато есть и сомнения и затруднения совсем другого по­рядка. Ведь я немножко знаком с историей. Вот в этих знаниях и заключается трудность.

Духовник. Что же именно в твоих знани­ях истории тебя смущает?

Неизвестный. Чисто земной характер развития Церкви. Церковь — это человечес­кая организация, ставящая себе при этом да­леко не исключительно религиозные цели и отразившая на себе все человеческие слабос­ти и грехи. В жизни Церкви все изменения так легко объяснить внешними причинами, что решительно невозможно разыскать в ней что-либо «сверхъестественное»! Даже такие события, как торжество христианской веры над языческой, или победа арианства над Православием, а потом Православия над ари­анством, или в новейшей истории, положим, отделение Англиканской Церкви от Католи­ческой и прочее, и прочее — словом, каждый шаг церковной жизни обусловлен политичес­кими, экономическими и всевозможными иными, чисто внешними причинами, как и всякие вообще исторические явления. Какое же все это может иметь отношение к вере, нравственному совершенствованию или бого­общению? Почему такая организация необ­ходима для «сверхъестественных» и внутрен­них задач, о которых говоришь ты?

Духовник. Ты кончил?

Неизвестный. Нет. Это лишь главное. Но есть еще весьма важное само по себе и косвен­но подтверждающее справедливость этого главного. Вы называете Церковь Единой Свя­той Соборной и Апостольской. Разве это не нелепость? Ведь Церковь не имеет ни одного из этих свойств! Где эта ваша «Единая Цер­ковь», когда всем известно существование, по крайней мере, четырех больших Церквей — Православной, Католической, Лютеранской и Англиканской. Несколько малых — григорианство, кальвинизм, гусизм и бесконечное количество «сект» — также считающих себя «единой» истинной Церковью. Святая? Это еще нелепее! О какой «святости» Церкви можно говорить, хоть сколько-нибудь зная ее историю и особенно современное состояние? Сколько насилия, лжи, обмана и прямых преступлений совершалось и совершается Церковью. Где же ее святость? Как можно произносить это слово без насмешки и над святостью, и над Церковью. Соборная? Опять неправда. Может быть когда-нибудь, почти в доисторические времена, и значили что-ни­будь ее «Соборы», но, начиная с так называе­мой «великой эпохи» Вселенских Соборов, до наших дней, Церковь — не что иное, как прислужница мирской власти и орудие тех или иных ее совершенно земных целей. Апос­тольская? Сомнительно. Но, пожалуй, об этом говорить не будем: внешняя преемствен­ность от апостолов, даже если бы она бы­ла, не представляется мне существенной. И вот, зная совершенно земной, «причинно-обусловленный» характер истории Церкви, видя, что нет в ней ни одного из тех свойств, о которых говорят верующие люди, — ни един­ства, ни святости, ни соборности — я все же должен верить, что Церковь — это все в деле религиозной жизни. Я с полным недоумени­ем стою перед твоими словами. И то, что на­чинало казаться мне почти истиной, — снова отодвинулось куда-то далеко и покрылось ту­маном. Уж лучше непостижимость, с ней можно мириться, чем «ясность», которую на­до «не замечать».

Духовник. Ты говоришь, что в вопросе о Церкви нет ничего непостижимого, нет ника­ких затруднений для разума. Здесь и заклю­чается основное твое заблуждение. Учение о Церкви и таинственно, и непостижимо. И слова твои свидетельствуют лишь о том, что ты не знаешь этого учения. То, что ты считаешь действительным затруднением для себя, все, что ты говоришь об истории Церкви и отсутствии в ней тех или иных свойств, ко­торые указаны в Символе Веры, — все это также основано на твоем незнании учения о Церкви. Поэтому и мой ответ будет не тот, которого ты ждешь. Прежде чем говорить об исторической жизни Церкви или о ее един­стве, святости и соборности, я постараюсь раск­рыть перед тобою — поскольку это возмож­но — саму тайну учения о Церкви. И здесь, как при рассмотрении всех истин веры, ты дол­жен приготовиться услышать многое, непос­тижимое для разума.

Неизвестный. Я слушаю тебя с особым вниманием. Мне не понятно, что можно ска­зать о Церкви, кроме того, что известно о ней всем.

Духовник. Кому «всем»? Неверующим людям? Им много можно сказать нового, по­тому что они о Церкви не знают ничего. А для верующих — я и не скажу ничего нового, по­тому что буду говорить не о своем каком-то учении, а о церковном учении, которое раск­рыто в Божественном откровении и которое содержится в Церкви как ее совершенное са­мопознание.

Неизвестный. Неужели и здесь всему при­чиной это странное и тоже в своем роде непос­тижимое ослепление неверующих людей?

Духовник. Несомненно, они, имея очи, не видят, и, имея уши, не слышат.

Неизвестный. Может быть, это и так.

Духовник. Внутренняя сущность Церкви так же непостижима для человеческого разу­ма, как тайна Пресвятой Троицы, подобием " которой она является.

Неизвестный. Не понимаю. Какое же от­ношение организация верующих, хотя бы и с самыми возвышенными целями, может иметь к вопросу о сущности Божества?

Духовник. Церковь по своей сущности — вовсе не организация, а организм — живой и цельный. Ее совершенное внутреннее един­ство при отдельности составных частей — такая же непостижимая тайна, как всякая множественность, воспринимаемая разумом при абсолютном единстве, воспринимаемом верою.

Неизвестный. Объясни мне это подробнее.

Духовник. Ты видел уже, как поверхност­но и внешне утверждение ограниченного рас­судка, что нелепо мыслить три Лица Пресвя­той Троицы Единым по существу Богом. Ты видел, как ничтожны посягательства разума отвергнуть тайну воплощения Сына Божия и два естества в Нем: Божеское и единой Лич­ности Богочеловека. Ты видел, как премуд­рость веры преодолевает премудрость разума. Теперь ты стоишь перед такой же тайной и такой же задачей: принять единство Церкви по существу при множественности и видимой раздельности ее членов. Это единство Церкви так же невозможно постигнуть разумом, не утверждаясь в нем внешней формой позна­ния — верой.

Неизвестный. Я все же не могу понять твоих сравнений. Когда ты говорил о троич­ности Единого Бога, ты говорил о том, како­вы свойства Его Ипостасей, и о том, что тро­ичность их таинственно совмещается с единством Божественного существа. А здесь? Где тут тайна? О каком существе Церкви ты говоришь? Что общего между Церковью и Пресвятой Троицей? Множественность я ви­жу. А где же единство?

Духовник. Для того чтобы понять то, о чем ты говоришь, надо сначала уяснить себе по-настоящему характер церковного един­ства. Единство Церкви совсем не то, что орга­низационное или материальное единство ви­димого мира. Разница в том, что церковное единство имеет совершенно иную природу. Когда мы утверждаем, что единство Церкви подобно единству Пресвятой Троицы, мы употребляем не простое сравнение, а устанав­ливаем действительное подобие, уясняющее нам тайну существа Церкви.

Неизвестный. Все это так отвлеченно, что мне трудно понять, о чем именно ты гово­ришь.

Духовник. Вспомни слова Спасителя: Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были еди­но, как и Мы... Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино (Ин. 17, 11, 21-22).

Вот где основа и сущность, и тайна един­ства Церкви. Разве не видишь ты, что это единство есть то же, что и единство Ипоста­сей Троицы при видимой их раздельности?

Неизвестный. Но в чем же его сущность?

Духовник. В том же, в чем и сущность Единого Бога, имеющего три Ипостаси. Эта сущность Божественного единства — Лю­бовь. Любовь составляет сущность и таин­ственного единства Церкви. Читаем в Боже­ственном откровении: Да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них(Ин. 17, 26). Да любите друг друга, как Я воз­любил вас (Ин. 15,12).

Неизвестный. Но разве люди не любят друг друга и вне Церкви?

Духовник. Любят. Но, когда мы говорим о любви как о сущности Церкви, — мы говорим совсем о другом. Речь идет не об отдельных чувствованиях отдельных людей, а о целом живом организме, слагающемся из челове­ческих душ, рожденных свыше. В церковное единство нельзя войти силой, своим, хотя бы и любвеобильным, сердцем. Для того чтобы соединиться с существенным единством Церкви надо преодолеть естественную гре­ховную природу падшего человека через но­вое рождение.

Церковь в основе своей имеет Искупитель­ную Жертву — Христа, дающую нам возмож­ность через веру, путем нового рождения быть сопричастниками любви Божественной, сопричастниками существа Божия. Поэтому, хотя жизнь Церкви и протекает в естествен­ных внешних условиях и имеет видимые внешние формы, но она по существу своему сверхъестественна. Это объясняет те стран­ные для неверующих слова, которые сказал

Спаситель о положении верующих в мирской жизни: Мир возненавидел их, потому что они не от мира, как и Я не от мира (Ин. 17,14). Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин. 15,19). Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду (Ин. 17, 11).

В дальнейшем раскрывается в Божествен­ном откровении еще с большей полнотой это непостижимое для разума учение о внутрен­ней сущности Церкви и о ее свойствах. Здесь надо открыть сердце и безо всяких лукавых мыслей читать то, что говорит Господь уста­ми своего апостола: Непрестанно благодарю за вас Бога, вспоминая о вас в молитвах мо­их, чтобы Бог Господа нашего Иисуса Хрис­та, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его, и просветил очи сердца вашего, дабы вы познали, в чем сос­тоит надежда призвания Его, и какое богат­ство славного наследия Его для святых, и как безмерно величие могущества Его в нас, верующих по действию державной силы Его, которою Он воздействовал во Христе, воск­ресив Его из мертвых и посадив одесную Себяна небесах, превыше всякого Начальства, и Власти, и Силы, и Господства, и всякого име­ни, именуемого не только в сем веке, но и в бу­дущем, и все покорил под ноги Его, и поста­вил Его выше всего, главою Церкви, которая есть Тело Его, полнота Наполняющего все во всем (Еф. 1, 16-23). Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Ду­хом (1 Кор. 12,13). И еще: Ибо, как в одном те­ле у нас много членов, но не у всех членов од­но и то же дело, так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь один для дру­гого члены (Рим. 12, 4-5). Бог расположил чле­ны, каждый в составе тела, как Ему было угодно. А если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а те­ло одно. И вы — тело Христово, а порознь — члены (1 Кор. 12, 18-20; 27). Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела (Еф. 5, 23). Он есть прежде всего, и все Им стоит. И Он есть глава тела Церкви (Кол. 1, 17, 18). Ныне радуюсь в страданиях моих за вас и воспол­няю недостаток в плоти моей скорбей Хрис­товых за Тело Его, которое есть Церковь (Кол. 1, 24).

Вот откровение о тайне Церкви. Вот непос­тижимая для разума правда. Вот что знаем мы не мудростью суетного разума, а премуд­ростью благодатной веры. Как же ответить на твой вопрос: что есть Церковь?

Церковь — это благодатное, сверхъесте­ственное, на основе голгофской жертвы са­мим Господом установленное на земле един­ство свыше рожденных людей, составляющих таинственное Тело Христово, напоенное Ду­хом Святым и имеющее главою своею Самого Господа Иисуса Христа.

Неизвестный. Все, что ты сейчас гово­рил, — это отвлеченное богословие. Где эта Церковь? В ваших диссертациях, которые никто не читает? На библиотечных полках? В жизни ее нет. «Сверхъестественная лю­бовь», «рожденные свыше» люди, «непости­жимое единство»... Да где же это все? Я вижу, напротив, страшное разделение — постоян­ную вражду, а все эти свыше рожденные если не хуже, то во всяком случае ничем не лучше самых обыкновенных людей.

Духовник. Опять ты не можешь отрешить­ся от своих внешних представлений о Церкви. Тебе препятствует не знание истории, как ты думаешь, а все та же привычка взвешивать и измерять количественно, по-земному, явле­ния совсем иного измерения. Да, ты видишь совершенно правильно и измеряешь по-зем­ному совершенно верно, когда говоришь о людских грехах. Конечно, и в верующих лю­дях мало любви, много грехов и нечистоты, но ты совершенно не видишь и измеряешь со­вершенно неправильно, когда говоришь это о Церкви, так как нечистота отдельных душ стоит вне Церкви как Тела Христова.

Неизвестный. Это уж действительно ка­кая-то сверхъестественная арифметика! Церковь — собрание верующих. Верующие — грешники, а Церковь, состоящая из них, оказывается тут ни при чем, грехи — «вне Церкви». Ничего не понимаю!

Духовник. Постараюсь объяснить тебе. Перед отпущением грехов на исповеди свя­щенник молится: «Подаждь ему образ покая­ния, прощения грехов и отпущение, прощая ему всякое согрешение вольное и невольное. Примири и соедини его святой Твоей Церкви, о Христе Иисусе Господе нашем».

Если «соединение», значит, было и «разъ­единение»? Церковь именно так и мыслит

грехи своих членов. В каждом акте греха верующий в этом грехе разъединяется с Цер­ковью. Поскольку человек согрешил — пос­тольку он не составляет ее тела. Ты спраши­ваешь, где Церковь? Я отвечу тебе: когда-то, в эпоху мученичества, святые говорили: «Мы называемся истинными Сынами Божиими и на самом деле таковы» (Иустин Философ).

Мы сейчас не можем сказать этого о жиз­ни христиан. Но Церковь, какой была тогда, такой же осталась и теперь, ибо и тогда она была Телом Христовым, остается и останется Телом Его всегда! Это не отвлеченная богослов­ская мысль, а живое, реальное, непосред­ственное наше чувствование. Дух Святой осе­няет славную эпоху мученичества, и вера их, жертвенная их любовь, их пламенная молит­ва — составляют ту Церковь, которую не ви­дишь ты, называешь отвлеченной диссерта­цией и спрашиваешь, где она в жизни?

Какое торжество Божественного начала над нашей природой, какое молитвенное озаре­ние видим мы у подвижников в их пещерах, затворах, пустынях — это Тело Христово, это не отвлеченная, а живая истинная Святая Его Церковь. Сколько светлых возвышенных состояний, напоенных благодатным действием Святого Духа, пережито членами Церкви от апостолов до наших дней! Это Святая Церковь. Сколько молитв, смиренных слез, неизречен­ной любви пролито человеческими сердцами в православных храмах! Это истинная Церковь, это Тело Христово. Ты спрашиваешь, где эта Церковь? Где это сверхъестественное един­ство? А что такое Божественная литургия? Это для тебя тоже отвлеченное богословие? Но для нас это — живая истинная Голгофская Кровь и истинное Тело Христово, дающее нам, пад­шим, нечистым и кающимся, то единение люб­ви в Божественном Таинстве, в котором реаль­но, хотя и невидимо, преодолевается все в единое Тело и единую Церковь: Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба (1 Кор. 10,17).

Неизвестный. Да, с этой стороны я никог­да не рассматривал Церковь. Я видел в ней только определенную исторически изменяю­щуюся религиозную организацию, подобную всякой другой организации, ставящей себе те или иные общественные задачи.

Духовник. Вот именно. Это-то незнание истины и привело тебя к искаженным суждениям о Церкви. Но пойдем дальше. Теперь тебе легче будет понять мои слова. У нас есть общая основа, на которой мы стоим. Цер­ковь, возглавляемая Христом, является един­ственной хранительницей абсолютной исти­ны. Никакое самое высокое индивидуальное сознание, в силу поврежденности человеческой природы, не может быть вместилищем исти­ны абсолютной. Там, где начинается индиви­дуальная человеческая мудрость, там начина­ется большее или меньшее искажение истины. Ограниченный человеческий разум может вмещать лишь частичную истину, а для того, чтобы могла раскрыться и сохраниться истина абсолютная, должно быть не индивидуальное сознание, хотя бы самого мудрого человека, а абсолютное, совершенное и сверхъестествен­ное сознание Церкви. Отсюда ясно, что без Церкви не может быть веры. Потому что не мо­жет быть первого ее условия: для того, чтобы веровать, надо знать, во что веровать.

Неизвестный. Но получается какой-то за­колдованный круг: с одной стороны, чтобы сделаться членом Церкви, нужна вера, а что­бы иметь веру, надо уже быть членом Церк­ви, как же так?

Духовник. Для того чтобы сделаться чле­ном Церкви, нужна та степень веры, которая доступна каждой человеческой душе, не поте­рявшей образ и подобие Божие. Это состоя­ние выражается в словах: Верую, Господи! помоги моему неверию (Мк. 9, 24). Но вера, о которой говорим мы, — это совсем другое, она так же отличается от веры вне Церкви, как индивидуальное сознание от сознания церковного. Только в Церкви она получает свою полноту и возможность беспредельного совершенствования.

Неизвестный. Мне так важно уяснить вопрос о вере, что я просил бы тебя как мож­но подробнее сказать об этом.

Духовник. Прекрасно. Мы уже несколько раз, поскольку это было нужно, касались по­нятия веры. Мы уже говорили с тобой, что ве­ра — это не есть простое доверие чужим сло­вам, то есть поверхностное, непроверенное знание. Вера — это высшая форма познания. Она видит и ощущает то, что не могут видеть глаза и воспринимать внешние чувства. Это особое восприятие, таинственное и непости­жимое в нас, превышающее все остальные формы познания и заключающее их в себе.

Она за видимым открывает невидимое, и не­видимое делает столь же реальным, как и ви­димое, ибо вера объемлет в своей полноте и разум, и внешнее чувство человека, и всю его душу. Органом веры является все внутреннее существо человека, приведенное в свой над­лежащий строй. Ум здесь занимает свое, по­добающее ему скромное место. Когда разум отравлен ложью, а душа изломана страстя­ми, — испорчен аппарат веры.

Вера без Церкви не может быть совершен­ной. Не только потому, что для этого надо знать совершенную истину, но и потому, что для этого надо иметь благодать Святого Духа. Ведь если бы вопрос был только в знании ис­тин веры, можно было бы выучить их, пос­кольку они сохраняются в Церкви, не будучи самому членом Церкви. Но для того, чтобы поверить в эти истины, а не только знать их, недостаточно одного их изучения, а нужно познать их внешним познанием веры. Не имея благодати Божией, это невозможно. Как говорит апостол: Никто не может наз­вать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12, 3). Значит для веры нужно принять Духа Утешителя, который сошел наапостолов в огненных языках и по сие время пребывает в Таинствах Церкви. Вот что такое вера, и вот почему без Церкви ее не может быть.

Неизвестный. Пожалуй, я могу согла­ситься с этим. Но мне труднее понять, какая связь между Церковью и нравственным сос­тоянием человека? Вот ты сам говоришь, что верующие люди грешат. Значит, Церковь не гарантирует, несмотря на свои Таинства, от нравственных падений. Если так, то конеч­ной инстанцией в вопросе о нравственной жизни все же является не Церковь, а сам че­ловек. Почему же без Церкви невозможно нравственное совершенствование? Я уже не говорю, что это противоречит опыту повсед­невной жизни. Ты приучил меня относиться к действительности с сомнением. Но неужели неправда, что есть очень много высоконрав­ственных людей безукоризненной честности и чистоты, и не только не верующих, но с отв­ращением относящихся к Церкви? Очевидно, нравственное совершенство человека может быть независимо от Церкви?

Духовник. Разберемся в этом вопросе. Мо­жет быть, мы с тобой говорим о разном, когда

говорим о нравственном совершенстве. Каж­дый человек имеет нравственное сознание. Нравственные законы, которые определяют его жизнь, могут быть различны, в зависимос­ти от тех или иных влияний и внешних усло­вий. Но всеобщность нравственных велений в человеке, на какой бы степени развития он ни стоял, остается твердо установленным фактом и свидетельствует о природном происхожде­нии нравственности как свойстве, присущем только человеческому сознанию.

Неизвестный. Условно допустим, что это так. Но тогда тем более нельзя Церковь счи­тать непременным условием нравственного развития.

Духовник. Подожди. Это будет следовать из дальнейшего. Природные или первичные основы нравственности в их совокупности на известной степени культурного развития, когда общество становится государством, оп­ределяют минимум нравственных требова­ний в форме законодательства. Кодекс зако­нов, нарушение которых рассматривается как преступление, в нравственном смысле есть не что иное, как нравственный мини­мум, который отражает на себе моральноесознание данного общества, организованного в отдельное правовое государство. Но, кроме этого нравственного минимума, огражденно­го законодательством, существует так назы­ваемая индивидуальная нравственность, зна­чительно возвышающаяся над моральным минимумом уголовного кодекса и не имею­щая строго определенных обязательных для всех норм. И здесь отдельные люди действи­тельно могут подыматься до очень высоких нравственных состояний.

Неизвестный. Пока ты подтверждаешь мои слова.

Духовник. Да. Но это не все. То нравствен­ное совершенствование, тот путь спасения и истинной жизни, который даровал людям Христос и на который нельзя встать без Церк­ви, — это не гражданское законодательство как минимум общественной нравственности и не индивидуальное чувствование как дело личных человеческих усилий.

Об этом совершенствовании сам человек, благодаря поврежденности своей нравствен­ной природы, никогда бы не мог узнать в по­рядке естественном. Оно для разума непости­жимо и как жизненная задача неисполнимо.

Мы знаем о нем из Божественного открове­ния, и осуществляется оно только в Церкви: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5,48). Я дал вам пример, чтоб и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин. 13,15). В вас должны быть те же чувствования, ка­кие и во Христе Иисусе (Флп. 2, 5).

Как глубоко таким пониманием совершен­ствования была с древнейших времен про­никнута Церковь, можно видеть из следую­щих слов христианского мученика Иустина: «Все люди удостоены сделаться богами и иметь силу быть сынами Всевышнего».

Вот что мы разумеем мы под поняти­ем «нравственное совершенствование». Мо­жет быть, и тебе ясно, что такая задача выше человеческих сил, ибо силы человеческие ог­раничены, а эта задача безгранична. Нрав­ственное совершенствование в этом смысле становится богосовершенством.

Неизвестный. Да. Я понимаю это. Но ка­кое соотношение между богосовершенством и природной нравственностью?

Духовник. Природная нравственность де­лает возможным желание такого совершен­ства. Но само оно требует такого перерождения, которое сделало бы человека вместилищем сверхъестественных сил и дало зерну природ­ной морали выйти из индивидуальных рамок на безграничный простор богосовершенства. Нравственное совершенствование для людей веры — это путь к святости. По этому пути нельзя идти своими силами. Нужна благо­дать Божия. Нужно осенение Духом Святым, нужно то, что мы именуем «рождением свы­ше». Все это возможно лишь в истинной Церкви Христовой, потому что Церковь не только хранительница истины, но и источ­ник благодати, хранительница даров Святого Духа. Вот какое понимание нравственности разумеем мы, когда утверждаем странную для неверующих мысль, что без Церкви не­возможна нравственная жизнь. Возможна нравственность дикаря, возможна нравствен­ность «хорошего человека», но невозможна та нравственность, в основе которой лежит новое духовное рождение, вершины которой — в дос­тигнутой благодати Божией святости, делаю­щей человека «Сыном Всевышнего».

Неизвестный. Да, с этой точки зрения ты прав: возможно, что такая нравственная за­дача без Церкви неосуществима.

Духовник. Теперь остается вопрос: воз­можно ли без Церкви истинное богообщение?

Неизвестный. Да. Даже выслушав тебя и уяснив по-новому понятие Церкви, я все же не могу понять, почему нельзя чувствовать Бога и молиться Ему без всяких посредников и внешне установленных форм? Неужели для этого недостаточно той веры, которую и ты признаешь возможной в каждом человеке, не потерявшем образ и подобие Божие, и той нравственности «хорошего человека», кото­рая и по-твоему возможна как индивидуаль­ное достижение. Неужели и здесь нужно обя­зательно что-то сверхъестественное?

Духовник. Да. Непременно. И я думаю, что в этом вопросе, так же, как и в вопросе о нравственности, наше разногласие объясня­ется тем, что мы говорим о совершенно раз­ных понятиях. Когда ты говоришь, что воз­можно богообщение без Церкви, а я говорю, что оно невозможно, — мы под словом «бого­общение» разумеем не одно и то же.

Неизвестный. Объясни тогда, в чем это различие.

Духовник. Знает всеведущий Господь все, что делается в душах человеческих. Знает Они о тех молитвах, которые обращены к Нему людьми вне Церкви. С другой стороны, и ду­ша человеческая, не вместившая в себе пол­ноты Церковной истины, не лишена образа и подобия Божия и может до некоторой степе­ни воспринимать Божественное начало. Вот это и есть то богообщение, о котором гово­ришь ты, и которое возможно вне Церкви. А мы говорим о другом. То богообщение, о ко­тором говорим мы, не есть только молитва или неясное чувствование Бога — это есть та­инственное, существенное соединение с Ним. Такое соединение, такое живое, так сказать, органическое влияние возможно только в Таинстве Евхаристии. Только причастники Тела и Крови Его находятся в реальном, действительном, настоящем богообщении. Вот это-то и невозможно вне Церкви. Но только это теснейшее органическое Церков­ное соединение в Таинстве Евхаристии и мо­жет быть названо богообщением в настоящем смысле слова.

Неизвестный. Да, я под словом «богооб­щение» разумел нечто иное.

Духовник. Вот видишь, как трудно не­верующим людям понять людей веры. Как

искаженно, по-мирскому представляют они себе все учение Церкви. Тебя ошеломили мои слова, что без Церкви невозможна вера, нравственная жизнь и богообщение. Они по­казались тебе нелепыми. Но когда перед то­бой, хотя и в самых общих, самых неясных очертаниях, встал истинный образ Церкви, ты не только понял, что это не нелепость, но увидел, что и вера, и нравственность, и бо­гообщение при соприкосновении с чудесным сверхъестественным и непостижимым су­ществом Церкви становятся чем-то иным. А что, если откроется перед тобой то, что ви­дят и ощущают люди веры? Что, если ты пе­реживешь сам никакими словами не вырази­мое чувство слияния с этим таинственным новым телом Церкви? И Церковь станет для тебя не отвлеченным богословским поняти­ем, а чудесной и самой несомненной действи­тельностью, которую ты не в силах постиг­нуть умом, но которую будешь ощущать всем существом своим. Сможешь ли ты сказать тогда о Церкви хоть одно слово, подобное тем словам, которые говорятся неверующими людьми, для которых она обыкновенное «ис­торическое явление»?Неизвестный. Да, твои слова кажутся мне убедительными. Но я чувствую какую-то двойственность. С одной стороны, все, что ты говоришь, кажется мне близким к истине, а с другой, — мне трудно отказаться от тех сом­нений, о которых я говорил тебе в начале на­шего разговора. Передо мною теперь как бы две Церкви: одна та, о которой говоришь ты, другая — которую привык видеть перед собой я, и никак не могу соединить их в одну.

Духовник. Да. Теперь наступило время го­ворить нам о твоих сомнениях. Это даст нам возможность облечь истинное понятие о сущ­ности Церкви, раскрытое перед тобою, в более конкретные внешние формы. А это поможет тебе соединить в одну Церковь двойственное твое представление.

Неизвестный. Возможно.

Духовник. Итак, в начале нашего разгово­ра ты сказал, что тебя смущает чисто земной характер церковной истории. Для тебя Цер­ковь — человеческая организация, отразив­шая на себе все обычные человеческие слабос­ти и грехи. Все изыскания в жизни Церкви, по твоим словам, легко объяснить внешними причинами, как всякое другое историческое явление. И затем ты подтвердил эту основ­ную мысль отрицанием всех свойств Церк­ви — ее единства, святости, соборности — и сомнением в ее апостольской преемственнос­ти. Я ответил тебе на это, что все сомнения твои основаны на незнании истинного учения о Церкви и что с раскрытия этого учения и надо начать. Ложно понимание Церкви как естественной человеческой организа­ции. Представь, что ты будешь видеть в че­ловеке только внешнюю его жизнь, только чередование ничем внутренне не связанных фактов. Какую биографию ты сможешь тог­да написать? Как бы ни были точно описаны тобою факты из истории жизни такого чело­века, они будут от начала до конца ложны. Нечто подобное происходит с теми, кто, не видя внутренней жизни Церкви, пишет или изучает ее «историю».

Церковь — явление сверхъестественное и по своему происхождению, и по своему разви­тию. Ее история — это лишь внешнее выраже­ние в земных условиях ее сверхъестественного содержания. Нельзя понять по-настоящему ис­тории Церкви, если не видеть и, тем более, от­рицать это внутреннее содержание за внешним  чередованием событий. Действительным ис­ториком Церкви может быть только тот, кто сам живет церковной жизнью и потому видит и понимает ее внутреннюю таинственную жизнь. Твое смущение было совершенно по­нятно, потому что та Церковь, которую предс­тавлял себе ты, действительно была бы толь­ко «человеческой организацией», не могла бы иметь никакого внутреннего отношения к ре­лигиозной жизни и вся определялась бы в сво­ем развитии различными внешними условия­ми. Легко указать историческую связь того или иного внешнего события или тех или иных внешних условий с тем или иным явле­нием церковной жизни. Но вопрос весь зак­лючается в том, как понять эту связь? Ведь понять ее можно по-разному. Все зависит от общего твоего взгляда на сущность и жизнь Церкви. Одни и те же факты будут по-разному истолковываться и пониматься в зависимости от различия в этом основном вопросе о сущ­ности Церкви. Можно события церковной жизни рассматривать как механическое след­ствие грандиозных политических и экономи­ческих факторов, а можно, напротив, сами из­менения внешнего порядка в мировой жизни рассматривать как действие тех незримых сил, которые содержатся в Церкви. Для того чтобы так понимать историю Церкви, не надо знать какие-то особые неизвестные нам фак­ты. Факты одни и те же. А надо веровать, что Церковь — не человеческое, а Божественное установление, что глава Церкви — действи­тельно Господь наш, Иисус Христос, что она является действительным и непостижимым живым Телом Его, что Дух Святой действи­тельно пребывает в ней и водительствует ею, и потому церковная история — не что иное, как тот земной путь, который проходит сверхъестественная и непостижимая Цер­ковь в естественных, внешне осязательных условиях. Вот ответ на твой вопрос, и вот в каком направлении лежит разрешение твоих сомнений.

Неизвестный. Не знаю, смогу ли я встать на эту точку зрения. Но что дело действитель­но в этом, теоретически я согласен.

Духовник. Теперь будем говорить о свой­ствах Церкви, ни на минуту не теряя из виду открывшегося внутреннего ее содержания. Оно при рассмотрении свойств Церкви нач­нет облекаться в живой совершенный образ, где найдет свое полное выражение и внутрен­няя сущность Церкви, и внешняя ее форма.

Неизвестный. До некоторой степени те­перь я уже предугадываю твои слова.

Духовник. Прекрасно. В этом тоже мож­но видеть подтверждение истины. Но с чего же мы начнем определение Церкви? Не с вопроса ли о святости? По твоим словам, только в насмешку можно назвать Церковь святой, зная хоть сколько-нибудь ее историю. Ты обвинял Церковь в насилии, лжи, обмане и прямых преступлениях. Но, говоря так, представляешь ли ты истинное учение о свя­тости Церкви? Разве Святая Церковь — зна­чит Церковь, состоящая из святых и безг­решных людей? И разве тяжкие грехи от­дельных представителей Церкви, хотя бы из состава иерархии, могут быть названы греха­ми Церкви? Это не грехи Церкви, а грехи их перед Церковью. Ты укажи мне хоть одно постановление церковного Собора, которое было бы «греховным», или хотя бы одно цер­ковное Таинство, или обряд, или правило, ко­торое содержало в себе «ложь, обман и прес­тупление»? Святость Церкви не есть святость отдельных лиц. Это врачебница, исцеляющая своей святостью человеческие души, потому что не только совершенные и святые, а не­мощные и грешные люди ее составляют. Как же понять святость Церкви и в то же время грехи людей, ее составляющих? Какой образ раскрывается в Символе Веры наименовани­ем Церкви святой? Церковь святая потому, что глава ее — Христос. Потому, что она — сосуд, вмещающий благодатные дары Ду­ха Святого в святых своих Таинствах, пото­му, что она дает душе человеческой все необ­ходимое для ее спасения и достижения свя­тости, потому, что она есть истинное Тело Христово, где верующие соединены в таин­ственное живое единство любви, потому, что все, что есть святого в них, все содержится в теле Церкви, потому, что она, не отсекая падшие души, ведет их к совершенству и тех, кто в каждом своем акте греха отрыва­ется от Церкви, омывает и вновь воссоединя­ет в Таинстве Покаяния и в Божественной Евхаристии. То, что ты называешь «грехами Церкви», несовместимыми с понятием свя­тости, — есть грехи отдельных ее представи­телей, которые не могут Святую Церковь сделать грешной, потому что, поскольку они во грехе, постольку сами разъединены с Цер­ковью.

Неизвестный. Да. Это я уже понял.

Духовник. Ты не признаешь «соборности» Церкви и наименование это считаешь ложью на том основании, что Церковь всегда была прислужницей мирской власти. Говоря так, ты видишь перед собой те или иные злоупот­ребления, дававшие возможность мирской силе употреблять в своих целях внешнюю церковную организацию и отдельных ее представителей. Но ты не видишь истинного образа Церкви и потому не чувствуешь собор­ности ее сознания и действующего через эту соборность Духа в ее жизни. Не «прислужни­цей» мирской власти, а носительницей бла­годати Духа Святого была Церковь, когда соборный разум ее осознавал догматы и неп­реложно утверждал непостижимые Божест­венные истины веры. Этот соборный разум определил и всю внутреннюю жизнь Церкви святыми канонами, которые являются не мертвыми буквами человеческого законода­тельства, а живыми велениями Духа. Потому они и не могут быть отменяемы субъектив­ным актом человеческого сознания и воли, но в то же время, как все живое и Духом преис­полненное в Церкви, могут в отдельных случа­ях восполняться, видоизменяться и временно приостанавливаться в своем действовании со­борным сознанием.

Бывают эпохи, когда носителями этого соборного сознания Церкви и выразителями велений Духа Святого было меньшинство в Церкви, а большинство являлось носителя­ми мирских, субъективных, нецерковных начал. Тогда в порядке сверхъестественном вершителем судеб Церкви в конце концов являлось меньшинство, потому что оно было хранителем церковной истины. Церковь Со­борная — не потому, что всегда была незави­сима от воздействия на нее мирской власти и свободно управлялась своими представите­лями по указанию Соборов, а потому, что и под ужасающим иногда давлением этой власти она все же определялась и развива­лась, как в области догматической, так и в области внутренней своей жизни, действую­щим через соборное сознание Церкви Духом Святым.

Неизвестный. Это мне принять труднее, но допускаю, что и это так. По крайней мере,эту внутреннюю сторону я раньше совсем не принимал во внимание.

Духовник. Ты сказал об апостольской пре­емственности церковной иерархии, что это сомнительно, но что ты не считаешь этот воп­рос существенным. Почему сомнительно? Здесь и история, и предание Церкви чуть ли не поименно сохранили наш преемственный ряд епископов, начиная с первых епископов, рукоположенных самими апостолами. И воп­рос этот о преемственности имеет первенству­ющее значение. В нем один из существенных признаков истинной Церкви, ибо в этой пре­емственности залог неуклонного следования Церкви по тому пути, на который поставлена она через святых апостолов Господом Иису­сом Христом.

Неизвестный. Мне это не совсем понятно. Но не буду возражать и против этого.

Духовник. И вот теперь я спрошу тебя: мо­жет ли такая Церковь не быть единой? Ты го­воришь о «множестве» Церквей. Но что же показывает это множество? Не то ли, о чем предостерегает Спаситель, сказав, что многие придут под именем Моим, и будут говорить: «Я Христос», и многих прельстят (Мф. 24, 5).

Не назвал ли Он Церковь Свою малым стадом (Лк. 12, 32)? Не сказал ли Он: Сын Человечес­кий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18,8). Тогда, если кто скажет вам: вот, здесь Хрис­тос, или там, — не верьте (Мф. 24, 23). Сколь­ко будет отпадений, сколько искажений, ка­кое внешнее торжество заблуждений и лжи. Но истинная Церковь будет едина. Сколько ветвей отпадет от лозы совсем, сколько будет едва держаться не вполне оторвавшимся корешком, и только одна истинная Церковь останется на ней спелой гроздью. Святая Со­борная и Апостольская Церковь — храни­тельница истины и благодатных даров Духа Святого — не может разделиться на несколь­ко истин. Такая Церковь может быть только одна.

Неизвестный. Но как же узнать ее? Ведь каждому кажется, что его Церковь — та одна-единственная Церковь, о которой гово­ришь ты. Где признаки этой Церкви?

Духовник. Истинная Церковь как была, так и пребудет навеки не от мира сего (Ин. 18,36). Дух Христов никогда не смешается в ней с мирским духом Велиара, и потому всегда она будет свободна от мирских стихий. В ней неизменно сохранится все, что даровано Церкви благодатью Святого Духа: и апос­тольская преемственность иерархии, и собор­ность церковного строя, и чистота догматов веры, и неизменность ее святых канонов, и верность ее преданию. Там, где будут все эти признаки, будет и единая истинная Церковь. И напротив, где прервется апостольская пре­емственность иерархии, или будут отменять­ся святые каноны, или войдет она в единение с Велиаром, или откажется от Свободы Хрис­товой и водительства Духом Святым и отдаст­ся в рабство мирских стихий — там уже не бу­дет истинная Церковь.

Неизвестный. Но как трудно перенести твои слова, так сказать, на реальную почву, то есть с умственного согласия на действи­тельное чувствование.

Духовник. Это может дать только внут­ренний опыт, его нельзя получить с чужих слов.

Неизвестный. Но все же я хотел слышать от тебя об этом опыте.

Духовник. Ощущать Церковь — это значит испытывать то блаженство, которое откры­то нам в обетовании, но которое начинается здесь. И как бы ни страшило тебя сознание соделанных тобою прегрешений, как бы ни была преступна и грязна твоя жизнь, каким бы окаянным ни сознавал бы ты себя перед Богом, сознание, что и ты причащаешься Еди­ного Хлеба, что и ты своей верой, покаянием, молитвой, каждой живой частью своего серд­ца и не угасшей искрой своей совести, каждым не заглохшим в тебе добрым движением ду­ши — по величайшему к тебе милосердию Бо­жию составляешь частицу таинственного светлого Тела Христова, наполняет тебя всег­да чувством благоговейного восторга и радо­стного умиления. Тебе всегда где-то в самой глубине сердца трепетно ощущается чувство надежды, что и тебя простит за все Господь и даст тебе быть хотя бы и самой последней частицей прославленной Церкви. Какие бы скорби ни посещали тебя, в какое униженное состояние ни ставила бы тебя жизнь — ты всегда чувствуешь себя победителем, ибо ты всегда переживаешь ту победу и славу Церк­ви Христовой, которая обещана и как бы ви­дится очами веры. В миру ты не одинокий странник. Ты всегда ощущаешь ту полно­ту любви, которая тебя объемлет, соединяет с собою и не дает тебе оторваться и оконча­тельно упасть в окружающий смрад мирской жизни. Ты дерзаешь молиться о всем мире, а не только о себе, потому что ты молишься в Церкви, и ты не столько просишь, сколько славословишь Господа, потому что твои лич­ные нужды кажутся такими ничтожными пе­ред этой радостью и общим торжеством. По-иному видишь ты и самый вещественный мир, ибо его нетленная основа, как новое не­бо, новая земля, Объемлется Святой Цер­ковью.

Чувствовать Церковь — значит чувство­вать полноту жизни, покой от созерцания Ис­тины, радость от надежды спасения и посто­янное, все освящающее, все очищающее действие Божественной Любви. Войди в Цер­ковь с открытым сердцем, и, если Господу угодно, все это будет тебе дано.

Неизвестный. Может быть, это и так.

Духовник. Сделаться верующим челове­ком и остаться вне Церкви — это все равно, что испытывать жажду, видеть перед собой прозрачный сосуд с чистой водой и не захо­теть поднять руку, чтобы взять его и поднес­ти к своим губам.

Неизвестный. По-видимому, ты прав. Я еще не могу назвать себя верующим, но уже чувствую нечто похожее на то, о чем ты гово­ришь. Только разве можно сказать: не хочу, не могу?

Духовник. Нет, именно не хочешь, хотя и кажется тебе иное. Ты хочешь лишь одним краешком своего существа, а надо захотеть всем существом своим. Великое счастье иметь веру. Но каким словом выразить то, что дает чувствование Церкви?

Неизвестный. Да, я понимаю тебя. И, может быть, без таинств, то есть сверхъестественных сил — это действительно нечто отвлеченное, ка­кая-то прекрасная, но недосягаемая мечта.

Духовник. Совершенно верно.

Неизвестный. Видишь, как трудно так называемому «образованному человеку» де­лать каждый шаг на этом пути. Опять у меня вопросы, опять препятствия.

Духовник. А именно?

Неизвестный. Да вот относительно Та­инств. Для меня много здесь неприемлемого и непонятного.

Духовник. Не смущайся этим. Ты уже близок к познанию Истины. А что касаетсяновых препятствий, то мы постараемся пре­одолеть и их.

Неизвестный. Я очень хотел бы этого.

Духовник. Прекрасно. В следующий раз мы будем говорить с тобой о Таинствах Церкви.

Диалог третий. ОБ ИСКУПЛЕНИИ

Диалог четвертый. О ЦЕРКВИ

Диалог пятый. О ТАИНСТВАХ