Глава 35 НЕОБХОДИМОСТЬ ВОЗДЕРЖАНИЯ

 

Своего рода отреченностъ обязательна и для мирян.

Еп.  Феофан Затворник

Воздержание есть первый шаг во всех добродетелях.

Игумения Арсения

 

Воздержание. Это слово обычно вызывает неприязнь у людей мира. Да и для многих христиан воздержание чуждо и непонятно. А между тем воздержание — одна из первоначальных, всегда необходимых добродетелей христианина и является одновременно и условием стя­жания, и плодом сопребывания с ним Духа Святого Божия  (Гал. 5, 23).

Но что надо понимать под словом  «воздержание»?

Это — удерживание себя от исполнения тех своих желаний, которые не согласуются с Божией волей, не дают пользы душе, не обогащают ее духовно, не служат к накоплению ею «сокровищ» в Царстве Небесном.

Апостол Павел говорит: «Все мне позволительно, но не все полезно» (1 Кор. 6, 12). А если не полезно, то зачем же мы будем врагами себе, касаясь вредного?

Не будем думать, что воздержание есть только «монашеская наука» и что поучение о нем св. отцов относится только к инокам, но не к христианам, живу­щим  в  миру.

В той или иной мере каждый христианин должен быть подвижником, а «все подвижники воздерживаютсяот всего: те (мирские) для получения венца тленного, а мы (христиане) — нетленного» (1 Кор. 9, 25), — говорит апостол Павел.

Выше было уже сказано о необходимости для хрис­тианина проявить воздержание в отношении ненужных житейских дел (для сбережения своего времени).

Но не только в этом необходимо христианину в каждый из дней его жизни проявлять воздержание, если только он действительно хочет идти путем «стяжания Духа Божия» и быстрее достичь цели своей жизни.

Наша природа глубоко испорчена. Извращены гре­хом наши телесные потребности и душевные склонно­сти и привязанности. Поэтому удовлетворение их без рассудительности (а ее нам всегда недостает) так часто ведет нас если не к греху и соблазну, то всегда к рас­сеянности и потере драгоценных сил и времени и упу­щению благих возможностей. О. Иоанн С. пишет:

«Говорят: как бы не смотрел, так не соблазнился бы; как бы не услышал, так и сердце не болело бы; как бы не вкусил, так и не хотелось бы...

Видите, сколько соблазна от наших глаз, слуха и вкуса. Как много людей страдали и страдают от того, что, не будучи тверды сердцем в добрых расположени­ях, взглянули неосторожно нечистыми глазами, послу­шали непривычными для различения добра и зла уша­ми, вкусили жадным вкусом.

Чувства грехолюбивой жадной плоти, не обузданной разумом и Божиими заповедями, вовлекли в  разные страсти житейские, помрачили через них ум и сердце, лишили покоя сердечного и отняли свободу у воли.

Как же осторожно нужно смотреть, слушать, вкушать, обонять и осязать, или — лучше — как нужно беречь свое сердце, чтобы через чувства внешние, как через окно, не пробрался грех, и сам виновник греха диавол не омрачил и не уязвил своими стрелами ядовитыми и смертоносными небесного птенца — нашей души».

Вот почему христианину нужно воздержание. Цепь добродетелей христианских образует собой как бы пло­тину, удерживающую благодать в душе христианина, и надо бояться прорыва этой плотины хотя бы в одной из добродетелей.

И тот, кто думает серьезно о спасении своей души, не может пренебрегать добродетелью воздержания.

Приучить себя к воздержанию — это большая победа-Воздержание   в   малом   поможет  укрепить   волю   и поведет к победе в великом.

Епископ Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Побежда­ющийся малыми пожеланиями побеждается непремен­но и великими. Невозможно преодолеть ни страсти вож­деления, ни страсти гнева, не научившись побеждать вообще все пожелания, чем исключительно исправляет­ся испорченность воли».

 

Глава 36

 ОБЛАСТИ ВОЗДЕРЖАНИЯ ХРИСТИАНИНА

 

Что не полезно, то и вредно.

Прп. Варсонофий Великий

 

Невозможно перечислить все стороны человеческой жизни, в которых христианину нужно проявить воздер­жание.

Как пишет прп. Варсонофий Великий: «Мера воздержания не ограничивается только пищей и питием, но простирается и на разговоры, и на сон, и на одежду, и на все чувства».

Следует сказать, что христианину необходимо воздер­живаться и от очень многого такого, что обычно в миру не считается предосудительным.

Так, мы бываем неразборчивы в знакомствах и не воздерживаемся от общения с людьми, заведомо влияю­щими на нас нехорошо в духовном отношении.

Как пишет прп. Антоний Великий: «Имеющие на себе замаранную одежду марают платья тех, которые прикасаются к ним. Таким же образом люди, злые нравом и неисправные поведением, обращаясь с про­стейшими и говоря к ним неподобающие речи, как грязью оскверняют душу их через слух».

Прп. Серафим Саровский говорил, что «одного много­словия с теми, которые противных с нами нравов, до­вольно, чтобы расстроить внутренность внимательного человека».

«Знай, что для того нам и надобно не выходить из келий, чтобы не знать худых дел человеческих, и тогда, в неведении ума своего, во всех видеть людей святых и добрых», — пишет прп. Исаак Сириянин.

Вот один из примеров опасности для христианина общения с инакомыслящими.

В компании рассказывают кощунственный рассказ, все смеются. Христианин не может смеяться, так как тогда он будет принимать участие в кощунстве, т. е. грешить тяжким грехом. Если же его поведение и выражение лица будет отличным от других, то он будет «белой вороной» и привлекать к себе внимание.

Боясь потери времени, христианин должен мудро отнестись и к обычаю посещать своих родных и друзей («ходить в гости»).

Здесь могут быть два случая. Если идут в гости для того, чтобы убить время в праздных разговорах, сплет­нях и пересудах или хорошо попить и поесть, то, конеч­но, здесь будет более вреда для души, чем пользы, и здесь надо проявить воздержание.

Но в гости можно пойти и так, как рекомендует о. Иоанн С: «Когда идешь в гости к кому-нибудь из родных и знакомых, иди не для того, чтобы у них хо­рошо поесть и попить, а для того, чтобы разделить с ними дружескую беседу, чтобы беседою любви и искренней дружбы оживить свою душу от житейской суеты, чтобы соутешиться верою общею. "Я ищу не вашего, а вас"  — пишет ап. Павел   (2 Кор. 12, 14)».

Есть и еще область, невоздержание в которой счита­ется достоинством. Это область знаний и удовлетворе­ния своей любознательности и любопытства.

На первый взгляд действительно кажется, что чем больше знаний имеет человек, тем для него лучше, тем он «умственно богаче», или, как говорят, эрудированнее. Так думают, кажется, все «образованные люди». Но не идет на пользу эта светская аксиома душе христианина.

Вот как думает об этом о. Павел Флоренский: «Мы осуждаем жадность в пище. Но почему ж в таком случае необузданное удовлетворение другой естествен­ной потребности — познания — не считается пороком? Обуздывать жадность в познании есть такая же добро­детель, как полагать предел похотям плоти».

И действительно, наш ум — это сосуд определенной вместимости, и его неразумно переобременять, а время, в которое мы наполняем его сведениями, отсчитано нам точною мерою. Благо нам, если он наполняется нами вечными ценностями — тем «Светом истинным, Кото­рый просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1, 9).

Но если мы тот же сосуд — наш ум — наполняем в изобилии наукой, светской литературой, политикой, новостями, то в нем мало останется места для богопо­знания; вместе с тем мы теряем и время и силы при стяжании мирской мудрости с очевидным ущербом для приобретения истины вечной.

Вместе с тем излишнее богатство знаниями есть один из видов богатства. Отсюда следует и опасность его, поскольку Господь предупреждает всех богатых: «Труд­но богатому войти в Царство Небесное»   (Мф. 19, 23).

По словам схиархимандрита Софрония:

«Подлинное христианство простирается на нестяжа­ние не только материальное, но и на интеллектуальное. В своих научных познаниях люди видят свое духов­ное богатство, не подозревая при этом, что есть иное, высшее познание и подлинно несравнимое богатство, приносящее великий покой.

В погоне за материальным комфортом люди утеря­ли комфорт духовный, и современный материалистиче­ский динамизм все более и более приобретает демони­ческий характер, и неудивительно, ибо это есть не что иное, как динамика греха».

А старец Силуан пишет: «Кто читает плохие книги или газеты, тот наказывается голодом души, потому что пища души и наслаждение ее — в Боге. В Боге и жизнь ее, и радость, и веселие...»

Конечно, не все свои силы на земле возможно отда­вать непосредственно Богу: есть и «кесарево», которое надо отдавать «кесарю» (Лк. 20, 25). И нам надо ка­кое-то время тратить на изучение полезных для жизни знаний и наук. Но, тратя на них время, надо воздержи­ваться от траты сил и времени на изучение и знаком­ство с теми областями знаний, без которых мы можем свободно обойтись.

Если неполезна бестолковая, неразумная любознатель­ность, то тем более вредно любопытство, т. е. желание осведомиться о том, что не имеет отношения к моей жизни и ее насущным интересам. Любопытный чело­век — это пустой, неглубокий человек, который запол­няет свой мозг преимущественно последними новостями и сплетнями, т. е. тем, о чем завтра все забудут.

Св. отцы говорят, что любопытство есть большой грех, от которого погибла Ева.

Несколько подробнее необходимо остановиться на воздержании от светской литературы.

Художественная литература есть один из видов ис­кусства. А искусство  — огромная сила.

Как пишет протоиерей и профессор В. Зеньковский:

«Искусство, по существу своему, может сообщать во­ображению   возвышенную   и   светлую   силу...   Светлые образы, создаваемые искусством, как вечные спутники, всегда зовут нас к тому, что чисто, изящно, благородно.

[...] Однако в искусстве, как мы его находим и в современности и раньше, всегда есть много и двусмыс­ленного  — этого отрицать не следует.

Именно поэтому и действие искусства в нас двой­ственное: оно возвышает душу, но оно же вносит и яд в нее».

И действительно, литература содержит и хорошие, глубокие книги, написанные верующими людьми (на­пример произведения Достоевского), но вместе с тем и произведения, сеющие разврат (как например произве­дения Мопассана, Арцебашева и др.), или поистине са­танинские (например немецкого писателя Эрнста и др.) И если первые могут углубить наше знание жизни, то последние будут вливать яд в наши души и питать страсти.

Более того, кто может учесть то влияние, которое может оказать на христианского читателя перо всякого атеиста? И пусть оно не лишит христианина веры, но кто знает, в какой степени оно охладит эту веру и в какой степени заразит читателя прилогами сомнений, страстей, пристрастий и мирской суетой?

Поэтому христианину нужна осторожность при чте­нии светской литературы.

Вместе с тем надо всегда учитывать, что светская литература отнимает у нас много времени и часто засо­ряет мысли праздными воспоминаниями, от которых нелегко освободиться. Кроме того, в общераспространен­ной светской  художественной литературе могут всегда встретиться отдельные места, полные скверны, что от­равляет душу и загрязняет воображение. И если писа­тель талантлив и созданные им образы ярки, то зараза этой скверны может засесть в нас так глубоко, что ничто в жизни не сможет вытравить ее из нашей памяти. Недаром один из философов древности сказал:   «Я не так хотел бы иметь хорошую память, как способность забывать».

Как говорит архиепископ Иоанн: «Забвение есть такой же дар Божий, как и память. Мы бы сошли с ума, если бы все помнили или все забыли».

Следует отметить, однако, что у христианина есть возможность достижений и в этом отношении. Прп. Варсонофий Великий пишет: «Воспоминаний о том, что ты видел, слышал или сделал, ничто не уничтожает, кроме молитвы, соединенной со смирением, трудами, слезами и с отсечением своей воли».

Итак, при усиленной молитве и развитии христиан­ских добродетелей благодать Святого Духа помогает христианину в изглаживании нечистых и горьких вос­поминаний. Однако для этого уже потребуются великие духовные труды.

Естественно, что далеко не всем будет возможно полностью отказаться от чтения светской художествен­ной литературы. Невозможно уклоняться от ее чтения, например, школьникам, которые обязаны изучать ее, и учителям, наставникам и пастырям, которым надо раз­бираться в ней: здесь остается лишь молиться об ис­полнении обетования Господа о безвредности ядов — в данном случае душевных — для уверовавших в Него (Мк. 16, 18).

В тех случаях, когда мы не можем уклониться от чтения светской литературы, надо непременно читать и Священное Писание и духовные книги. Благо тем, кто будет замечать в себе при этом рост интереса к после­дним и ослабление влияния и вкуса к первой. Такой человек на верном пути  к Царствию Божию в своей душе.

Поистине, надо считать величайшим несчастьем, что значительную часть времени у современного человече­ства отнимают политические интересы — чтение газет, радио, разговоры о политике, размышления о последних политических новостях и событиях.

С точки зрения цели христианской жизни, для души христианина это только потеря драгоценного времени и отвлечение себя от важнейшей из своих задач — работы над духовным совершенствованием себя. Ведь почти никто из рядовых христиан не может сам повлиять на ход политической жизни. А если так, то зачем же тра­тить время и энергию на праздное чтение и праздные размышления?

Однако многим из христиан невозможно по своему положению в обществе быть вполне чуждыми к его интересам или быть невеждами в вопросах современно­сти. Поэтому для них нужно бывает и чтение газет.

Здесь можно упомянуть о том, что современный нам подвижник благочестия о. Виталий Брикбекский про­сматривал газеты, стремясь рассмотреть в происходя­щем в мире невидимое действие Божией воли.

Вместе с тем здесь следует указать, что газеты мож­но читать по-разному: можно прочитывать достаточно полно и несколько их, затрачивая часы, и можно про­глядывать заголовки в одной и прочитывать лишь наи­более важные сообщения в короткое время.

В последнем случае мы отдаем дань «кесарю», но сберегаем и время и душу от той массы пустых и раз­влекающих мыслей, которые вольются в нас при чтении в течение длительного времени...

Тот, кто обладает способностью самонаблюдения, мо­жет заметить, как засоряет всякая светская литература (книги, статьи, газеты, радио, сообщения, и т. д.) нашу душу.

Уходят куда-то вдаль духовные интересы и мысли о Боге и о Его Промысле, устраняются заботы об очище­нии сердца, не интересуют более вопросы внутренней жизни — словом, исчезает из жизни все то, что приоб­щает душу к жизни в вечности. Ум всецело занят последними мирскими новостями и впечатлениями, ко­торые будят суетливое беспокойство, волнуют и напол­няют душу подсознательной тревогой. Нет уже мира в душе —- она наполнена суетою. Как будто бы в храм души, где ранее звучало славословие Творца, ворвались крикливые голоса и нестройные зву­ки мира и заглушили молитву.

Пусть плачет тогда душа, если она имела возмож­ность избежать этого нашествия мира и по небрежности не оградила себя от него.

Ограждать свою мысль от рассеяния мира, который всюду окружает нас, конечно, нелегко. Здесь нужна склонность сердца к духовным, а не к светским инте­ресам.

Равнодушное к чему-либо сердце не позволит глубо­ко запечатлеться мысли о чуждом ему предмете — и наоборот. Однако длительное сосредоточение мысли на каком-либо предмете всегда затронет и сердце, даже и при малой склонности к нему.

«Человек — слишком ограниченное существо, — го­ворит С. Волков, — у него слишком большая связь между телом и духом; и если он сосредоточивает вни­мание на телесной части своего существа, то не может с такой же напряженностью жить духовной жизнью; одно обязательно живет за счет другого, в ущерб дру­гому.

Это явно подтверждает нам жизнь великих людей — художников, мыслителей и тем более религиозных ге­ниев, которые с презрением взирали на всякую чув­ственность и телесность».

Будем же помнить про непреложный закон: если хочешь духовных достижений — мира души, умиления, теплоты молитвы, тихой духовной радости, то откажись от мирских услаждений, удовольствий и развлечений.

Как нельзя сохранять горящие уголья в сосуде, наполненном водой, так и Дух Святой не может присут­ствовать в той душе, которая исполнена мирскими при­вязанностями, склонностями и пристрастиями.

Великая польза бывает христианской душе, когда она осознала необходимость воздержания и имеет возмож­ность практиковать его в своей жизни.

Старец Силуан пишет:

«Для мира душевного нужно быть воздержанным, потому что и от нашего тела теряется мир. Не должно быть любопытным, не нужно читать ни газет, ни мирс­ких книг, которые опустошают душу и приносят уны­ние и смущение.

Не осуждай других... не старайся знать чужих дел, кроме своего. Кто послушлив и во всем воздержан: в пище, в слове, в движениях, в смотрении, в помыслах, — тому Сам Господь дает благодать и молитву, и она лег­ко совершается в сердце».

Епископ Вениамин (Милов) добавляет к этому: «Целомудренники и постники в Церкви сначала удостаива­ются от Бога тонких переживаний благодатной любви, а по мере усовершенствования в подвигах целомудрия и воздержания получают высшие ощущения благодати любви».

Прп. Исаак Сириянин пишет: «В какой мере сердце перестает тревожиться внешними предметами, в такой же ум может доходить до постижения и дел Божиих и изумления ими».

Как и во всякой добродетели, и у воздержания есть много ступеней. Конечно, нам не подобает сразу думать о тех высоких ступенях, на которые поднимались неко­торые подвижники во Христе.

Мы можем надломиться от непосильного и несвое­временного воздержания. «Всякую добродетель красит мера», — говорят св. отцы. И «Всякому овощу — свое время», — говорит народная мудрость. Поэтому и в воздержании, как и во всякой добродетели, также надо «показать рассудительность».

Процесс стяжания Святого Духа Божия есть процесс перерождения внешнего человека во внутреннего. Этого «внешнего» человека, очевидно, нельзя ранее известного времени лишить всех мирских интересов, развлечений, светской литературы и знакомств, так же как нельзя головастика лягушки полностью лишить воды, когда у него еще не развились легкие.

Вот почему старцы многим из своих духовных детей не запрещают ходить в театр, читать светскую литера­туру и т. п., хотя знают, что это не принесет духовной пользы.

Все эти склонности отомрут в свое время, если толь­ко будет продолжаться процесс возрастания «внутрен­него» человека под влиянием духовного чтения, молит­вы, Таинств и среды духовно-нравственных людей. Тог­да рано или поздно отмирают у человека мирские склонности и потребности и он начинает жить интере­сами духа, потеряв вкус к миру и его пристрастиям.

 

Приложение к главе 36-й

Посещение общественных развлечений

Допустимо ли для христианина, стремящегося идти путем стяжания Святого Духа Божия, посещение театров, цирка и других мест развлечений?

Приводим ниже мнения по этому вопросу как св. отцов Церкви, так и современных духоносных пастырей и подвижников благочестия.

В отношении к современным им постановкам у всех у них нельзя найти двух мнений. Они отвечают первыми словами первого псалма пророка Давида: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых, и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его и о законе Его размышляет он день и ночь!»   (Пс. 1, 1-2).

Много места посвящено вопросам о зрелищах в сочи­нениях Тертуллиана, св. Киприана Карфагенского, св. Ва­силия Великого и, в особенности, св. Иоанна Златоуста. Следует указать, что отцы Церкви предостерегали не только против грубых, безнравственных зрелищ — цирка и состязаний, но также и против театра комедии и дра­мы. Лактанций («Божественные наставления») пишет: «Надобно избегать всякого рода зрелищ, дабы они не вызывали беспокойных волнений в душе и дабы... не отвлекали нас от служения Богу и от исполнения добрых дел».

«Положим, — пишет Тертуллиан, («Трактат о зрелищах»), — что на зрели­щах происходят иногда вещи, в самом деле приятные, простые, скромные, не бесчестные.

Но вспомним, что обыкновенно яд смешивается не с желчью, а с сладкими и вкусными жидкостями. Так все­гда диавол поступает: он кроет смертельный яд свой в яствах наиболее приятных и лакомых. Обращай внима­ние не столько на удовольствие, сколько на опасность, неминуемо сопряженную с этим удовольствием».

Св. Иоанн Златоуст так рисует состояние духа чело­века, возвращающегося из театра («Слово  против  зрелищ»).

«Ты уходишь, получив множество ран... жена кажет­ся тебе не так приятною, а дети несносными... дом от­вратительным, и обыкновенные заботы беспокойными, и всякий приходящий — обременительным и несносным... Не отсюда ли брани и ссоры? Не отсюда ли бесчисленные неприятности? »

Вот образ духа человека, обольщенного прелестью жизни, виденной им на сцене, раздраженного и недоволь­ного действительностью, которая кажется ему теперь до­садной и скучной.

Считая несовместимым ремесло актера со званием христианина, в первые века Церковь подвергала актеров отлучению. А св. Иоанн Златоуст даже запрещал христи­анам общение с ними или вкушение вместе пищи.

Благочестивые миряне первых христианских веков чуждались театра. Такова, например, была Нонна — мать св. Григория Богослова. В отношении же клириков име­лось запрещение им посещения театров.

Это запрещение так поясняется о. Александром Ель­чаниновым:

«Почему священники не ходят в театр? Самый прин­цип театральности отвергается Церковью. Запрещаются маски, ряжения, переодевание в костюм другого пола, так как все это подделка, двусмысленность, фальшь. Даже смотрение на это — какое-то участие. Что же касается актера — то с чем большим увлечением он играет, тем больший ущерб наносит своей душе, поселяя в ней пута­ницу и ложь».

Но не только отцы Церкви первых веков христиан­ских восставали против посещения христианами театра.

Вот что пишет об этом также старец Амвросий Оп­тинский («Письма к мирянам»).

«Сцены эти по временам бывают очень грязные. Кроме того, какая обстановка в театре? Светская музыка, не дающая возникнуть в душе человека ни одной духовной мысли, ни одному духовному чувству.

А эти рассеянные лица зрителей, переглядывающихся, смеющихся, иногда иронически пересмеивающих друг друга, а при некоторых сценических представлениях приходящих в негодование, выражающееся в бурных криках...  Это ли школа нравственности?»

Так же мыслил о театре и другой светоч благочестия о. Иоанн С.

Вот что пишет он о театре в своем дневнике: «В театре многим приятно чувствуется, а в церкви — тяже­ло, скучно: отчего? Оттого, что в театре все прекрасно подлажено чувственному человеку и диавола мы там не трогаем, и он нам делает удовольствие, не трогает нас: веселитесь себе, друзья мои, думает, — только смейтесь, да Бога не помните... Театр и Церковь — противоположности. То — храм мира, а это — храм Божий; то — капище диавола, а это   — храм Господа».

Некоторые могут возразить: а как же не оценивать такие, например, постановки, как «Царь Иудейский»? Такие постановки были и ранее очень редки,  а теперь — тем более. И если они являются редкими исключениями, то исключения, как говорится, подтверждают лишь общее правило.

Во всяком случае, как пишет епископ Аркадий (Лубенский):

«Всякие развлечения и зрелища вредны для христи­анина хотя  бы  по  следующим  трем  причинам:

1)  Они крадут у человека драгоценное для него время, которого едва ли кому хватит для главнейшей цели   — очищения  себя  от  греха  и  приобретения  добродетелей. Так,   многие   из   подвижников   благочестия   умирали   с мыслью, что они «еще не начинали дела спасения своей души».

2)  Развлечения приучают человека к праздности. После обманчивой сладости зрелищ трудно возвращаться к тя­желому труду, к молитве и духовному подвигу.

3)  Зрелища приучают человека к сильным ощущени­ям, отчего наступает некоторое пренебрежение к собствен­ной тихой жизни: хочется включиться в бурный водово­рот  жизни.   Часто  зрелище  вредно  действует  и  на  не­рвную систему».

Учитывая мнение св. отцов Церкви и старцев послед­него времени о вреде зрелищ, следует оговориться, однако, в отношении к современным, таким широко распростра­ненным развлечениям, как радио, телевизор и кино. В последних ставятся научные фильмы. Кроме того, из отдельных уголков мира имеет место и передача христи­анских общественных богослужений, проповедей и духов­ных концертов. Это одно из счастливых исключений: современная цивилизация в этом случае приносит не вред, но и большую духовную пользу человечеству.

Вместе с тем, для всех ли людей вредно развлечение в театре, в кинематографе и у телевизора?

На этот вопрос отвечает архимандрит (а ныне архи­епископ) Иоанн, выдержки из работы которого «Филосо­фия игры»  приводятся ниже.

«Обессиливание христианского общества пошло ги­гантскими шагами с появлением широкой культуры теат­ральных развлечений (кинематографии и телевизоров). Театральный психический гипноз утишения боли мира — вывод из жизни реального мира — усыпляет бодрственное состояние духа человеческого, не говоря уже о том, что заваливает, массово засоряет его психику на­стоящим мусором "душевных", безблагодатных пережи­ваний...

"Отныне узрите, — говорит Бог, — небо отверстым и ангелов Божиих,, восходящих и нисходящих к Сыну Че­ловеческому"   (Ин. 1, 51).

А христиане еще жадно сидят перед занавесами и экранами, за которыми и на которых их "утешают" животнообразные, а иногда и демонообразные переживания.

Жизнь не нуждается в театре. Жизнь — не игра, но истина... В аналогии храма и театра верно лишь: и тот и другой предназначены, чтобы увести человека из того состояния внутренней жизни, в котором он находится. Один — направо, другой налево. Путь развлечения чело­века   — широкий путь: "Многие идут им"   (Мф.  7, 13).

Путь служения Богу — узкий, радостный совсем по-иному, и его может понять лишь тот, кого коснулось веяние Духа (оттого пусты храмы): "немногие находят его" (Мф. 7, 14)».

Однако архиепископ Иоанн указывает, что все выше­изложенное относится лишь к истинным христианам — «"ученикам Слова". Для "внешних" же (1 Кор. 5, 13) театр может быть и полезен как некое предварительное оформление хаоса души.

Так бывает промыслительна для внешних людей вой­на... Для человека, погруженного в развратную, своеко­рыстную жизнь, война может быть даже единственным средством отрезвления. В этом и смысл войны как про­мыслительного попущения — отвлечение человека от мелкой себялюбивой жизни к жертвенной, от ада похотей и сластей к  граням подлинного бытия.

Для христианина же война может быть огрубением, оземлением,  погружением в плотскую стихию...

То же и в театре. Театр для христианина — духовная болезнь, противоречие устремлениям глубочайших дви­жений  его  души;  для  преступника,   черствого  эгоиста,

для житейской души театр может быть ступенью к ду­ховному благородству. Чем сам по себе театр будет нрав­ственнее, чище, тем более полезен он будет для этих людей.

Существенно здесь, чтобы соблюдался всегда основной закон духовного совершенствования: окружение себя об­становкой возвышающей, а не принижающей уровень души.

Потому в отношении к так называемым культурным ценностям мира вообще не может быть абсолютных суж­дений, и узнать их положительный смысл и вес можно только в отношении к данному, определенному человеку, а не комплексу человеческого общества.

Для учеников Слова театр есть духовное ниспадение; для людей плоти он может быть возвышением, восстанов­лением...

Духовная жизнь человека не идет скачками. Лестни­ца духа имеет свои ступени, видимые и невидимые.

Театр учит вживаться в чужую жизнь, связывать с ней свое переживание. Вживание это, конечно, «душев­ное», не причастное духу, но и как таковое, не дающее подлинных знаний душе, оно пробьет кору первобытного ее окаменения.

Оттого всякий театр, который не будет разнуздывать низших инстинктов, будет для масс безрелигиозного че­ловечества   —  хорошим  театром.

Развлечение — зло для сознательно влекущихся к совершенному добру.

Для влекущихся же ко злу, для кипящих даже, может быть, в этом зле — развлечение, отвлечение, перевод стрел­ки жизни в более чистую и спокойную атмосферу есть благодеяние и спасение.

Здесь раскрывается глубочайшая и совершеннейшая тайна Божьего строительства человеческого спасения. Нельзя исчислить мудрость и промыслительность Божию и использование всего в мире для целей Блага...

Но человек должен бодрствовать. Если ему удается познание, он не должен застаиваться на ветхих путях своей жизни. Из класса в класс должна переходить человеческая душа. Закваска благодати должна производить органический рост самосознания.

"Хлеба и зрелищ!" — это не только отвержение бла­годатного счастья, но и восстание против пустоты жизни, против несчастья, против холода смерти и последних падений человека, возможных лишь в подполье.

И потому христианин, видя зло насквозь, имеет оп­равдание для мятущегося мира явлений. Христианин не судит мир, он хочет видеть во всем промыслительную, "правую", добрую сторону жизни и изучает лишь еван­гельское отношение ко всему.

Ибо каждая душа может и должна во благо восприять все внешнее. Лишь голое зерно греха и сознательное богопротивление могут быть названы хулою на Духа.

Театр — апокалиптически неевангеличен, нецерковен, но для тысяч и тысяч апокалиптических людей нашего времени он является их естественной атмосферой, в кото­рой они могут, по своей мере, питаться крохами истины, падающими с Небесной Трапезы, освещаться сумерками — светом, не слишком режущим их привыкший к темноте глаз ».

Соглашаясь с мнением о развлечениях архиепископа Иоанна, в отношении христиан можно сделать следую­щий вывод.

Ответ о вреде или пользе развлечений может быть дан лишь индивидуально для каждого человека, в зависимо­сти от его душевного состояния или степени духовного возраста.

Вместе с тем следует учитывать, что надрыв в духов­ной жизни опасен и несвоевременный подвиг воздержа­ния для невозросшего духовно христианина может при­нести вред. Господь говорил: «Милости хочу, а не жерт­вы» (Мф. 9, 13) и зовет к полноте отданности Богу лишь «могущим   вместить».

 

Глава 37

УЕДИНЕНИЕ

 

Все лучшее рождается, вынашивается и творится в уединении.

Еп.  Аркадий (Лубенский)

 

Как говорилось уже выше, со своей первой — утрен­ней и внимательной молитвы христианин отходит очи­щенным, обновленным духом и умиротворенным. Как сохранить возможно полнее эту тишину духа в течение дня? Одним из главных и надежных средств для этого является достижение возможно большего уединения, для устранения себя от мира страстей и суеты и от тех, кто носит в себе эти страсти и суету.

Как пишет прп. Варсонофий Великий: «Пока ты пребываешь с людьми — ожидай скорбей, опасностей и приражения мысленных ветров. Когда же достигнешь в уготованное тебе (пристанище безмолвия), тогда не бу­дешь иметь страха».

Как советует старец Парфений Киевский: «Все сред­ства употребляй для снискания мира душевного, и ни­чем, кроме молитвы и уединения, не обретешь его».

Поэтому благо тем счастливцам, которые любят и ценят уединение и имеют возможность пользоваться им. Хорошо и тем, кто в какой-то мере еще может приоб­щаться к нему. Но как трудно тем, кто не имеет воз­можности уединяться хотя бы по временам — на не­сколько часов в день.

Христиане, если они действительно Христовы, долж­ны иметь желание, чтобы в их душах отображался Сам Христос. Они должны стремиться, чтобы эта власть Христа над душой была возможно полнее, ничто бы ей не соперничало, ничто бы не мешало подражать Христу. Поэтому наиболее ревностные из христиан бежали от мира, уединялись, жили в монастырях, пустынях и затво­рах. Там они достигали того тесного единения со Хри­стом и той полноты отображения в себе Его образа, которая, может быть, уже более будет невозможна лю­дям последнего времени, когда не будет ни пустынь, ни монастырей, ни уединения.

Как пишет прп. Антоний Великий: «Всякий,  желающий быть истинно духовным под­вижником,  должен  стараться  держать  себя  вдали  от шумного многолюдства и не приближаться к нему, что­бы быть и телом, и сердцем, и умом вне смятения.

Господь наш показал нам образец удаления от лю­дей и уединения, когда Один особо восходил на гору для молитвы. В мире врагу удобнее теснить нас своими орудиями и внешними, и внутренними: так, привлекая к себе некоторых людей как пособников и подручников, ему послушных, он при посредстве их ведет брань про­тив верных».

О том же пишет и прп. Исаак Сириянин: «Кто любит собеседование со Христом, тот любит быть уединенным. А кто любит оставаться со многими, тот друг мира сего. Если любишь покаяние, возлюби и безмолвие. Ибо вне безмолвия покаяние не достигает совершенства».

Здесь следует упомянуть, что не только подвижники искали уединения, но и многие из мудрых светских людей очень ценили его.

Так, например, известный английский писатель Валь­тер Скотт говорил, что если бы ему предложили на выбор жизнь, полную довольства и богатства, но лиши­ли бы его возможности оставаться на несколько часов наедине с собой самим, и с другой стороны — одиночную камеру в тюрьме, то он выбрал бы последнее.

«Все лучшее рождается, вынашивается и творится в уединении», — пишет епископ Аркадий (Лубенский).

Духовная жизнь нежна, и звуки неба едва уловимы для нашего так слабо развитого внутреннего слуха. И можно ли среди канонады дневных впечатлений — су­еты и страстей мира — услышать нежные мотивы рай­ских мелодий и тихие голоса небожителей?

Звезды всегда сияют в безоблачном небе, но можем ли мы их видеть в ослеплении солнечного дня? И лишь когда глаз сохранен от ярких впечатлений света, то он делается способным к восприятию мерцающих тихим светом   звезд.

Так, только в уединении мы сможем прислушаться к внутренним нежным голосам совести и ангела хра­нителя и уловить те посылаемые нам от Господа мыс­ли, которые направляют нас к жизни духа и обличают нас во грехе, нерадении и преданности суете.

Поэтому уединение нужно всем христианам, чтобы найти свою душу, заглянуть в свое сердце, понять свою греховность, разглядеть пятна на своей духовной одежде.

Уединение — это «санаторий», где можем излечи­вать себя от духовных болезней — греха и страстей, где мы спасаем себя от постоянной опасности нового зара­жения грехом и имеем возможность побеседовать с врачами душ (Священное Писание и духовные книги) и принимать регулярно и в полной мере духовное врачевство — молитву. В какой-то мере эти условия духовно­го роста должны иметь место для всякого христианина, какое бы положение в обществе он ни занимал.

Прп. Никодим Святогорец дает такой совет подви­зающимся в «невидимой брани»:

«Всячески старайся сколько можно более уединяться как внутренне, так и внешне, чтобы всеми силами души предаться таким деланиям (начиная с молитвы), кото­рые особенно сильны воздвигать крепкую любовь к Богу.

Люби, сколько можешь, молча сидеть с Марией (Лк. 10, 39) у ног Христа и внимай тому, что будет говорить Он душе твоей. Смотри, чтобы враги твои, из которых самый большой ты сам, не помешали этому святому твоему пред стоянию в молчании Господу».

Один святитель так писал об этом же своей духовной Дочери:   «Должно   вести   жизнь,   насколько  возможно замкнутую и уединенную, так, чтобы не обращать на себя внимание других и своего на других», и что «самопо­знание — лучшее из знаний, и тому смерть тяжела, кто, будучи слишком известен всем, умирает, не зная себя».

Необычайно высоко ценил пользу от уединения ста­рец Парфений Киевский. Он говорил:

«Неизреченная польза проистекает от уединения. Однако уединение внешнее должно сопровождаться уеди­нением внутренним. Только совершенное удаление че­ловека — телом и мыслию, может даровать мир душев­ный.

Однако без молитвы нельзя снести уединения; без уединения нельзя стяжать молитвы; без молитвы же никогда не соединишься с Богом, а без сего соединения сомнительно спасение.

Если Бог с нами невидимо на земле — это знамение, что будет с нами и на небеси. Если же не узрим серд­цем на земле Бога, и в небе не узрим. Поэтому уедине­ние и молитва выше всякого блага».

Св. Василий Великий так оценивает действие уеди­нения: «Безмолвие есть начало очищения души. Ибо когда во внешних членах прекратится внешний мятеж и развлечение во внешности, тогда ум от внешних раз­влечений и парения возвращается в себя и успокаива­ется в себе, а сердце пробуждается к исследованию внутренних душевных мыслей».

А один из безмолвников говорил: «Когда при про­должительности безмолвия утихает сердце мое от мятежа воспоминаний, тогда посылаются мне непрестанно волны радости внутренними помышлениями, сверх чаяния вне­запно приходящими к услаждению сердца моего».

Тем, кто умеет пользоваться уединением и безмолви­ем и видит в себе духовные плоды от них, опасно их нарушение.

Св. отцы говорят, что всякий уединенник, который покидает свою келью, возвращается в нее не тем, каким вышел: мир разрушает его духовную собранность, ли­шает его в какой-то мере плодов Святого Духа.

Однажды прп. Антоний Великий оставил свою гору, чтобы посетить одного военачальника по неотступной просьбе последнего. По окончании беседы преподобный заспешил в обратный путь.

На просьбу военачальника остаться преподобный ответил: «Как рыбы, оставаясь долго на сухой земле, умирают, так и монахи, замедляя с вами и проводя время в вашем обществе, расслабевают. Поэтому, как рыбе должно спешить в море, так и нам на гору, чтобы про­медлив у вас, не забыть того, что внутри».

Как пишет о. Александр Ельчанинов: «Наша обыч­ная жизнь, вся сплошь занятая делами и почти ни минуты не оставляющая, чтобы передохнуть и опом­ниться, серьезно вредит тому подсознательному, что должно созревать в тишине и некоторой бездеятельно­сти ».

Хотя мы и очень далеко стоим от высоты духа уединенников и не имеем возможности подражать им в их подвиге, все же и в своей жизни мы можем и должны использовать их опыт, их знание законов духовной жизни и в какой-то, хотя и слабой, мере применять их на сво­ем пути к Царству Небесному.

Поэтому христианину, который умеет ценить и пользо­ваться (в духовном отношении) уединением, надо по возможности избегать таких дел, которые нарушают уединение.

Нам надо помнить, что уединение — это наша сво­бода от рабства окружающей нас суеты мира.

И бесценно уединение, если душа христианина ищет прежде всего пребывания с Богом в непрестанной мо­литве и богомыслии.

 

Приложение к главе 37-й

Следует упомянуть, что в практике духовного руковод­ства Католической церкви имеется специальное удаление от общения с людьми на некоторое время, практикуемое как для иноков, так и для мирян.

Срок подобного удаления бывает длиннее или короче (месяц или более), смотря по желанию уединяющихся и в зависимости от того, уединяется ли духовное лицо или светское.

Проводится это уединение при монастырях под опыт­ным духовным руководством. Время уединяющегося строго распределено: молитва, духовное чтение и занятия, размышления, наставления, отдых — чередуются и напол­няют день.

Есть такой рассказ. Один отец, умирая, призвал непо­корного и распутного сына и взял с него обещание, что тот в продолжение месяца ежедневно будет проводить полчаса, сидя один в комнате отца.

Сыну вначале очень не хотелось так делать, но помня, что это была последняя просьба покойного, он счел дол­гом  выполнить  данное  им  обещание.

Сначала обещанные полчаса показались ему тягост­ными. Но потом в раздумьях о своем отношении к по­койному отцу, о тех огорчениях, которые он ему прино­сил, о своей неразумной жизни его сердце стало размяг­чаться, и он все дольше и дольше стал оставаться в комнате отца. Наконец, он полностью осознал свое нрав­ственное падение, духовно возродился и стал истинным христианином.

 

Глава 38

 НЕДОВЕРИЕ К СЕБЕ

Смотрите, поступайте осторожно...

Еф. 5, 15

 

Помимо воздержания христианину надо проявлять всегда, каждый день и недоверие к себе.

Нет точного обозначения этой добродетели. В миру недоверие к себе скорее считают пороком и почитают самоуверенность положительным качеством характера. Однако с духовной точки зрения это не так.

Даже Соломон — мудрейший из людей своего време­ни — считал необходимым в каждом деле искать сове­та у других людей.

Христианин же всегда должен помнить о глубокой испорченности человеческой (и своей) души и о посто­янной опасности для себя услышать внутренним ухом лукавые советы и внушения со стороны своих врагов — темных сил.

К величайшей осторожности в словах и тем более поступках ведет христианина и та «нищета духа», кото­рая поставлена Господом как первая ступенька при восхождении по заповедям блаженства (Мф. 5, 3).

Как говорилось уже ранее: всякую добродетель кра­сит мера. Недоверие к себе должно проявляться у хри­стианина в постоянном самоконтроле, в тщательной проверке каждого своего слова, желания и решения.

Эта проверка иногда должна быть достаточно быст­рой, если дело идет о том, чтобы, например, в разговоре сразу дать ответ на серьезный вопрос.

Но в тех случаях, когда имеется возможность отсро­чить важный ответ, то надо попросить у собеседника время для того, чтобы подумать. Имея для того возмож­ность, надо помолиться на свободе, чтобы Господь про­яснил ум и сердце познало волю Божию.

Так поступал, например, великий старец архиепис­коп Арсений (Чудовской). При важных вопросах его духовных детей он просил прийти за ответом на другой день.

Как говорилось уже ранее, египетский старец св. Памва также имел обыкновение отвечать не сразу.

В других случаях, когда задумывается какое-либо большое и серьезное дело, например женитьба, выход замуж, переселение в другую местность, выбор себе профессии или ее изменение, то, может быть, должны прой­ти месяцы (если не годы) для того, чтобы дело было тщательно продумано и решен вопрос — согласуется ли предполагаемое решение с волей Божией.

Как проверить себя, никогда не доверяя себе? При случаях, не терпящих отлагательства (как, например, при ответе на вопрос), естественно, у человека остается лишь возможность вспомнить о Боге и без слов — одною мгновенною мыслью — попросить у Него помощи для правильного ответа или мгновенного решения (напри­мер, при внезапной опасности).

В противоположном случае, когда время терпит и решение можно отложить, надо начать молиться каж­дый день (а может быть, и несколько раз в день), чтобы Господь вразумил (как о том говорилось в главе о послушании в части 3).

Вопрос упрощается тогда, когда у христианина есть духовный отец или старец, к которому имеется полное доверие и к которому христианин проявляет послуша­ние во всех делах.

Если нет такового, то кроме усердной молитвы, хри­стианину надо искать совета у опытных в данном деле людей. Если таких несколько, то в серьезных делах надо посоветоваться со всеми и затем снова молиться, чтобы Господь открыл, кто из советчиков говорит дей­ствительно в согласии с волей Божией.

Между этими двумя крайностями — необходимости сразу принять решение и возможности длительной от­срочки — в жизни чаще бывают промежуточные поло­жения: решение своего ума нужно осуществить в жиз­ни, но, однако, без долгого отлагательства.

И в этом случае христианину надо проверять себя, также прежде всего молитвой, и просить Бога о прояс­нении ума.

Затем надо заставить себя спокойно отнестись к делу и не иметь пристрастия ни к одному из возможных решений вопроса.  Сознавая и скудость своего ума,  и свои слабости и пристрастия к кому-либо или к чему-либо, надо постараться заранее отрешиться от них, бла­годаря Господа за любое решение вопроса. В молитве Господу надо сказать: «Я ничего не знаю сам, ничего не могу понять верно, но я хочу лишь Твоей святой воли и хочу узнать решение вопроса от Тебя — Премудрого и Всеблагого. Открой мне его путями, которые Ты Один знаешь».

Как советует старец Варсонофий Великий, надо по­молиться об этом три раза, через некоторые проме­жутки времени, подражая Господу, молившемуся три раза в Гефсиманском саду.

И христианин, всецело преданный воле Господней, получит указание Его воли.

В одном случае может случиться, что сами обстоя­тельства в деле укажут на единственно возможное ре­шение вопроса.

В другом случае христианин услышит от кого-либо такой мудрый совет, который не оставит в нем сомне­ния, что через его уста Господь открыл Свою волю.

В третьем случае просящий вразумления ясно осозна­ет единственно правильное решение вопроса с безуслов­ной уверенностью в согласии этого решения с волей Господней.

При искреннем желании христианина творить не свою, а Божию волю Господь несомненно даст знать ее душе христианина тем или иным путем.

Будем помнить Его обещания: «Просите, и дано будет вам; ищите и найдите; стучите, и отворят вам; ибо вся­кий просящий получает, и ищущий находит, и стучаще­му отворят»   (Мф. 7, 7-8).

Это залог того, что в определенный момент, хотя бы и не сразу, христианин найдет правильное решение всякого жизненного вопроса в согласии с Божией волей и с высоким предназначением каждого христианина на пути его служения Господу.

 

Глава 39

МОЛЧАЛИВОСТЬ И СДЕРЖАННОСТЬ В СЛОВАХ

 

...Сокровенный сердца человек в нетлен­ной красоте кроткого и молчаливого духа.

1 Пет. 3, 4

Буду обуздывать уста мои.

Пс. 38, 2

 

В течение всякого дня христианину надо стремиться и к проявлению молчаливости — заботливого огра­ничения себя в словах, не вызванных действительной необходимостью.

Вместе с другими добродетелями молчаливость укра­шает человеческую душу. Эта сокровенная красота не бьет в глаза, от многих закрыта и не просто распознается.

Главными ее признаками служат, по словам апосто­ла Петра, наличие в человеке кротости и молчаливости.

Однако не всегда молчаливость и сдержанность в словах соединены с кротостью. Бывает иногда молчали­вость, соединенная с ограниченностью — скудостью ду­шевного содержания и нелюдимостью.

Но есть другая молчаливость, когда сердце человека отображает красоту Христа; тогда вместе со смирением и кротостью человек проявляет и молчаливость. Она как бы дополняет ту гармонию добродетелей, которая расцветает в душе истинного христианина.

Чаще всего молчаливость является природной чер­той характера. Но ее можно и развить в себе, хотя это и не легко. Так, древнегреческая школа пифагорейцев для начала обучения мудрости налагала на уста своих учеников длительное молчание. И всегда мудрецы всех веков одобряли молчаливость.

Премудрый Соломон пишет: «Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою» (Притч. 13, 3); «При много­словии не миновать греха» (Притч. 10, 19); «Голос глупого познается при множестве слов»   (Еккл. 5, 2).

Один святой отец говорил: «Я никогда не раскаи­вался в том, что молчал, и очень часто сожалел о том, когда говорил».

Прп. Варсонофий считал, что «многоглаголание оск­верняет человека».

А прп. Антоний Великий пишет: «Умен тот, кто Богу угождает и больше молчит, или, если говорит, то говорит не много и только нужное и угодное Богу».

«В раю много покаявшихся грешников, а говорливо­го нет ни одного», — говорил старец Зосима из Троице-Сергиевой Лавры.

А авва Агафон Египетский своим ученикам запове­дал: «Не давать себе воли говорить и вмешиваться в такие дела, которые тебя не касаются».

Недаром народная мудрость говорит: речь — сереб­ро, а молчание — золото.

Итак, при многословии трудно не согрешить. Тогда в душе появляется грусть, что является, по словам епис­копа Феофана Затворника, признаком «того, что мы через разговор удалились от Господа».

Молчаливость — это вместе с тем исполнение запо­веди Христа: «И если правая рука твоя соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну   (Мф. 5, 30).

На основе этих слов Господа, при желании совершен­но обезопасить себя от греха в слове, некоторые под­вижники брали на себя подвиг молчания. Последний вместе с тем имеет и еще положительные стороны: он дает возможность молчальникам все свое время посвя­тить молитве и вниманию к внутренней жизни, ничем не отвлекаясь от нее, никакими разговорами и беседами с людьми. Прп. Иоанн Лествичник так говорит про связь молчаливости с преуспеванием в молитве: «Благора­зумное молчание есть матерь молитвы... любитель мол­чания приближается к Богу и тайно беседует с Ним, просвещается от Него».

А прп. Исаак Сириянин пишет: «Сперва будем при­нуждать себя к молчанию, и тогда от молчания родится в нас нечто, приводящее к самому молчанию. Да подаст тебе Бог ощутить нечто, рождаемое молчанием.

Если же начнешь молчаливым житием, то не умею и сказать, сколько света воссияет тебе отсюда... Если сохранишь язык свой, то от Бога дастся тебе, брат, бла­годать сердечного умиления, чтобы при помощи ее уви­деть тебе душу свою и благодатию умиления войти в радость Духа».

Для тех же, кто думает о душе, ищет ее спасения, знает цену уединения, стремится жить внутренней жиз­нью и быть близким к Богу, для тех говорливые друзья или близкие являются помехой в их работе над собой, препятствием на пути к исканию внутри себя Цар­ствия Небесного.

«Между духовным ростом и многословием — обрат­ная пропорциональность», — говорит о. Александр Ель­чанинов.

Если произвести анализ тех основ души человечес­кой, которые сообщают ей свойство говорливости, то мы найдем  нижеследующее:

Говорливость прежде всего свидетельствует о само­мнении, т. е. гордости человека. Такой человек, нахо­дясь в обществе, считает себя наиболее достойным, что­бы говорить и чтобы его слушали все остальные. Он думает, что затронутый в разговоре вопрос он может осветить лучше всех и потому спешит взять слово и говорит долго, не давая места другим.

Говорливость свидетельствует, затем, о легкомыслии. Большое количество слов и мыслей болтливого челове­ка не могут быть глубокими и ценными, как слишком скороспелые плоды. Мудрым мыслям и решениям надо время, чтобы созреть. Как и во всяком творчестве, так и в творчестве слова требуется время для достижения совершенства.

Здесь можно вспомнить случай из жизни американ­ского писателя Марка Твена.

Он как-то произнес очень интересную речь на одном собрании. Его друзья поздравляли его с успехом и удивлялись его таланту произносить речи «экспромтом» (т. е. без подготовки), как это им казалось.

Марк Твен тогда сознался одному из них: «Этот "экспромт" стоил мне нескольких бессонных ночей для того, чтобы его продумать».

В-третьих, болтливость есть проявление эгоизма и ограниченности ума. Говорливый человек, повинуясь склон­ности к болтливости, обычно не дает себе отчета о цели того, для чего ему надо было говорить то или другое.

Он быстро перескакивает от одной мысли к другой и никогда не дает себе труда проверить, надо ли действи­тельно высказывать вслух вновь появившуюся мысль.

Он не задается вопросом, чем интересуется собесед­ник, и эгоистично навязывает ему тот поток мыслей, газетные новости, рассказы из своей жизни и т. п., ко­торые сейчас случайно текут у него в голове. Он, таким образом, чаще всего насилует внимание своего собесед­ника, заставляя слушать о вещах, не интересующих собеседника.

К сожалению, в обществе обычно считается непри­личным молчать со знакомыми при их посещении дома. Между тем, не было ли бы иногда более целесообраз­ным, при необходимости длительного совместного про­ведения времени, предложить друзьям и знакомым, помимо собеседования, также поинтересоваться хороши­ми книгами или альбомами?

Интересно, что в Лондоне имелся клуб «молчальни­ков». Первым параграфом устава этого клуба было запрещение в стенах его каких-либо разговоров. Здесь можно было дать отдых своей нервной системе, пере­утомленной условиями жизни большого города, и спа­саться от знакомых и друзей, больных «логореей», как в медицине называют болезнь чрезмерной говорливости.

В ряде случаев жизни молчание можно особенно рекомендовать или даже считать его необходимым.

Так, нам нужно молчать тогда, когда наши собесед­ники осуждают кого-либо и нам следует бояться быть соучастником в осуждении.

Не следует отвечать и при похвалах нас или лести. Здесь отрицание наших заслуг или достоинств может оказаться подчеркиванием в себе скромности и смирения, т.е. рисовкой — «смирением паче гордости». Св. отцы в этих случаях всегда рекомендуют молчание. Оно пока­зывает, что мы отказываемся сами принимать какое-либо участие в обсуждении вопроса о наших достоинствах.

При этом надо следить и за своим сердцем, чтобы похвала не дошла до него и не возбудила бы гордости и тщеславия и мы не почувствовали бы себя действи­тельно достойными похвалы.

Поэтому при похвалах надо в душе сейчас же внут­ренне уничижить себя пред Богом как недостойнейших и ничего доброго не сделавших. Иначе услышанная похвала окрадет нас и отнимет надежду на воздаяние от Господа в том мире, где мы только и должны «собирать себе сокровища»   (Мф. 6, 20).

Следует терпеливо молчать и тогда, когда собеседник еще не кончил своей речи. Перебивать собеседника является безусловно предосудительным. Еще премуд­рый Соломон писал в своих Притчах: «Кто дает ответ, не выслушав, тот глуп, и стыд ему»  (Притч. 18, 14).

Есть и еще одна причина, когда неизбежно молча­ние. Это, как говорит Н.: «Молчание души, переполнен­ной невыразимым. Его знают поэты: они тщетно борют­ся с бедностью языка, при которой в известные момен­ты "мысль изреченная есть ложь"».

«Лишь в ограниченных пределах возможно выраже­ние Божественной истины человеческим словом», — говорит схиархимандрит Софроний.

«Как беден наш язык, хочу и не могу... Не передать того ни другу, ни врагу, Что буйствует в груди прозрачною волной. Напрасно вечное томление сердец, И клонит голову маститую мудрец Пред этой ложью роковой», — пишет Фет.

Говорят, что «дипломатам язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли».

В испорченном мире некоторые люди являются до известной степени такими дипломатами и, применяя ложь и лицемерие, с помощью языка стараются скры­вать свое истинное лицо и свои мысли.

Поэтому не по разговорам только надо постигать иных людей: разговоры иногда скорее могут сбить с толку. Есть возможность постижения людей, их чув­ствований и их отношения к себе помимо языка.

Так, в произведении «Сокровище смиренных» Метерлинк описывает содержание разговора без слов.

При встрече двух людей, еще до того как они про­изнесли хотя бы одно слово, между ними уже произо­шел целый обмен мыслей и чувств, заранее решающий в значительной степени все дальнейшие их взаимоотно­шения.

По взгляду встретившегося нам человека, по выра­жению его лица, позе, по характеру пожатия руки наша душа интуитивно уже в какой-то степени оценила че­ловека и поняла отношение к нам встречного, расшиф­ровала гамму промелькнувших в уме его мыслей и охвативших его чувств и со своей стороны ответила ему многими мыслями, окрашенными соответствующими чувствами, выражая их в своем взгляде, игре черт лица, позе и рукопожатии.В таком непринужденном разговоре без слов значи­тельно менее может быть лжи и лицемерия, особенно когда встреча была внезапной и к ней не готовились. Здесь сердца говорят одно другому: а сердце не умеет лгать, как лгут уста. Поэтому истинное познание сущ­ности человека достигается более интуицией — являет­ся познанием сердцем, а не умом.

Развитие же способности к подобному постижению достигается посредством предварительного постижения самого себя и очищения своего сердца.

Итак, по мере движения человека к совершенству, дается ему способность видеть и понимать души окру­жающих его, даже не прибегая к посредству слова, по­стигать их в молчании, когда говорят между людьми их сердца.

Кто-то из святых сказал, что «слова — орудия этого века; молчание — таинство будущего века». Если в этом веке уста могут говорить ложь и скрывать за словами состояние своего сердца, то в том веке ложь, вероятно, вообще будет невозможна. Обмен душ мыслями без слов, т. е. разговор сердцами, исключает возможность лжи и обмана.

Предел молчаливости — «священное молчание», ко­торого достигают лишь великие из подвижников. Про последнее так говорит Н. в своей книге «Путь чистоты и священного молчания»: «Когда действием благодати Божией, в результате победы над темной стихией греха, будет достигнуто "умирение помыслов", когда  мир и божественная тишина безмолвия низойдут на душу, тогда услышит она, как доносятся до нее голоса иных миров, и начнет познавать тайны неведомые и в слове невыра­зимые».

*  *  *

Как достичь молчаливости? Она развивается у чело­века тогда, когда он приучается непрерывному внима­нию к внутренней жизни, приучается следить не только за всяким своим поступком, но и за всяким словом, чувством  и пожеланием.

Иначе говоря, оно есть плод его непрерывного «трез­вения» и духовной бодрости. Когда поймет человек полноту ответственности за всякое свое пожелание и слово, когда захочет во всем, в самых малых вещах, творить не свою, в Божью волю, тогда уста его будут не легко и не всегда открываться.

Развивается молчаливость и с возрастанием челове­ка в смирении и кротости.

Вместе с тем теряет человек склонность к говорли­вости и тогда, когда душа его поймет истинную цену житейской суеты и глубоко задумается над смыслом и целью жизни человеческой, постигнет несоизмеримость временных мирских ценностей с тем, что ждет его в вечности.

Но как и во всякой добродетели, и в молчаливости нужна рассудительность, и бывают положения, когда молчание является предосудительным и будет постав­лено нам в осуждение.

Прп. Серафима спросили: предпочитать ли молча­ние словам?

Он ответил: «Когда надо — не воструби, а когда надо — не премолчи».

А прп. Варсонофий хотя говорит, что «многоглагола­ние оскверняет человека», но вместе с тем дает такое определение молчаливости:

«Не в том состоит молчание, чтобы молчать устами; ибо один человек говорит тысячи слов полезных, а дру­гой скажет одно праздное слово — и оно вменяется ему в попрание учений Спасителя».

Также бывают случаи, когда мы обязаны бываем давать ответ о нашей вере в Иисуса Христа. Для этого случая Господь говорит: «Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами»   (Мк. 8, 38).А ап. Петр пишет: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением»   (1 Пет. 3, 15).

Нельзя молчать и уклоняться и тогда, когда мы можем защитить ближних от обиды, нападок, неспра­ведливых укоров и упреков. Здесь наша совесть укажет нам, что молчание недопустимо, и будет свидетельство­вать при молчании лишь о нашем бесчувствии, немило­сердии или трусости.

Вместе с тем молчаливость и сдержанность в словах не должны переходить у христиан, живущих в миру, в нелюдимость, обособленность и неприветливость. Общи­тельность является обязательной добродетелью христи­анина, и ап. Павел в своих посланиях указывает на это. Он пишет к Тимофею: «Чтобы они (богатые. — Авт.) благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны»   (1 Тим. 6, 18).

Здесь, однако, следует оговориться: и при общитель­ности надо проявлять рассудительность. Так, прп. Иса­ак Сириянин пишет: «Будь дружен со всеми, а мыслью своею пребывай один».

Можно думать, что в этом совете прп. Исаак реко­мендует христианам всегда ощущать не только собесед­ника, но и Бога в своей душе, т. е. непрестанно тайно молиться.

 

Глава 40

СКРЫТНОСТЬ

 

Будьте мудры, как змии.

 Мф. 10, 16

 

Кроме молчаливости и сдержанности в словах хрис­тианину в ряде случаев необходимо проявить в жизни и скрытность.

Господь сказал: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерза­ли вас»   (Мф. 7, 6).

Поэтому христианин в отношении своей веры и сво­их убеждений должен быть осторожен, скрывая своя «святая святых» от нескромных взглядов, непонимания и насмешек людей мира.

В этом случае скрытность не есть порок, а доброде­тель. Примеры скрытности в некоторых случаях пока­зывал Сам Господь.

В Евангелии говорится, что Он «не вверял Себя» людям (Ин. 2, 24). Также, когда братья Его предлагали Ему идти в Иудею и «явить Себя миру», то Он отказал­ся от этого и сказал им, что «Я еще не пойду на сей праздник». Однако, позднее «Он пришел на праздник не явно, а как бы тайно»   (Ин. 7, 3-10).

Также многим, исцеленным Им от болезней, Он за­прещал рассказывать об этом другим (Мк. 7, 36; 1, 44; 8, 26-30; 9, 9; Мф. 8, 4; 16, 20; Лк. 5, 14), не желая того, чтобы народ видел в Нем только врача телесных болезней.

Следует вспомнить, что многое из того, что Он откры­вал Своим апостолам, Он открывал не всем им, а толь­ко тем, кого Он считал подготовленными к этому.

Так, при воскрешении дочери Иаира, при преображе­нии на горе Фавор и при молитве Господа в Гефсиман­ском саду были допущены присутствовать лишь три Его апостола из числа двенадцати — Петр, Иоанн и Иаков  (Лк. 8, 51; Мф. 17, 1; Мф. 26, 37).

Примеры скрытности имеются и у святых Христо­вой Церкви. Про одну из причин, которая заставляла их не говорить о себе, так пишет схиархимандрит Со­фроний:

«Через всю историю христианства можно проследить великую осторожность святых подвижников, когда, ка­залось бы, надлежало поведать откровенно об опыте, им данном.Эта осторожность вызвана, с одной стороны, сознани­ем, что если бы люди, которые вообще боятся страданий и малодушно не идут даже на малый подвиг, узнали о понесенных ими (святыми) трудах и скорбях, то просто отшатнулись бы от христианства.

С другой стороны, святые отцы знали, что когда Бог призывает на этот подвиг Своей благодатью, тогда то, что не познавшим любви Божией кажется несносным, предстает (самим святым)  совсем в ином образе».

Христианину в жизни нужна вообще большая осто­рожность. Он для мира чужд по духу, между христиа­нином и человеком мира очень мало общего в их сер­дечных стремлениях.

Христос говорил ученикам: «Я посылаю вас, как овец среди волков: будьте мудры, как змии» (Мф. 10, 16). Эта мудрость должна проявляться в том, чтобы христи­анин предохранил себя от мира, который мог бы пресле­довать его и изгонять как чуждую ему «белую ворону».

Скрывая свою «белизну» от мира, стремясь не навле­кать на себя внимание мира, пусть христианин вспом­нит о насекомых и их «мимикрии» — приспособлении своего вида к другим насекомым и окружающей обста­новке.

Так, некоторые безобидные насекомые подражают своим видом жалящим осам, пчелам и муравьям и этим спасаются от нападений и преследований. Другие подражают сухим листьям и являются как бы придат­ками сухих растений, незаметными для глаза, и т. п.

Так и христианин должен соответствовать по обыча­ям, костюму и внешнему образу жизни той среде, в которой он живет. В разговоре он тоже не должен рез­ко отличаться от других и для видимости иногда инте­ресоваться и теми вопросами, к которым совсем холод­на его душа.

Так, к внешней среде считал долгом приспосабли­ваться ап. Павел, чтобы иметь успех в проповеди и не оттолкнуть сразу от себя тех, кто впоследствии мог стать христианином. Он пишет коринфянам: «Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подза­конных был как подзаконный, чтобы приобрести подза­конных; для чуждых закона — как чуждый закона... для немощных был как немощный»  (1 Кор. 9, 20-21).

Эти как будто притворство и скрытность были вели­чайшей мудростью, так как позволяли апостолу сбли­жаться с людьми, не отпугивая их резкою разницею мировоззрения, взглядов и обычаев.

Христианин без особой нужды не должен говорить другим и о своих делах или делах близких. Скрытно­стью своей он предохраняет себя от тщеславия, а отсю­да и от гордости. Он, может быть, избавит этим и своего ближнего от искушения завистью или осуждением.

Как говорил прп.  Серафим Саровский:

«Не должно без нужды открывать другому сердца своего; из тысячи найти можно только одного, который бы сохранил твою тайну.

Когда мы сами не сохраним ее в себе, как можем надеяться, что она может быть сохранена другими?»

Для этого случая у японцев имеется такая поговор­ка: когда ты доверяешь тайну своему другу, то не за­будь, что у него есть свой друг...

Вместе с тем зачем навязывать другим свои дела и интересы, если только те сами не просят сообщить им о них? При этом особенно тщательно должен скрывать христианин свои добрые дела, следуя при этом запове­дям Господа о необходимости скрывать как дела мило­сердия, так и молитву и пост  (Мф. 6, 1; 6, 6; 6, 18).

Прп. Варсонофий Великий своим ученикам гово­рил: «Старайся скрывать все, что ни делаешь доброго» (Отв. 254).

Также и прп. Серафим Саровский советовал скры­вать от взоров людей все свои духовные достижения, способности и дары. Он говорил: «Что есть лучшего в сердце, того мы без надобности не должны обнаружи­вать;  так как только тогда собранное остается в безопасности от видимых и невидимых врагов, когда оно как сокровище хранится во внутренности сердца. Не всем открывай тайны сердца твоего. Если же не скро­ешь в себе сокровище дарований, то потеряешь его и не найдешь».

То же утверждает и архимандрит Иоанн (Шахов­ской): «Злое (чужое) утаивать надо, чтобы никого не замарать. Доброе (свое) утаивать надо, чтобы не рас­плескать. Утаивать надо ради пользы всех. Скрывание душою своею зла иногда бывает необходимостью духов­ной; скрывание своего добра почти всегда бывает муд­ростью и праведностью. Не всякая непрямота есть не­правда».

Епископ Феофан Затворник писал: «Сколько можно скрывайте свои дела по жизни духовной, и ни во взоре, ни в разговорах, ни в других отношениях не обнаружи­вайте их».

Подобная скрытность идет об руку со скромностью, совершенно очевидной добродетелью.

Бывают и еще причины для скрытности у христиа­нина. Это в том случае, когда христианин бывает не в силах победить своей неприязни к какому-либо челове­ку. Хотя это и будет лицемерием, но нужно и в этом случае проявить к человеку хотя бы внешнее благорас­положение. Как говорит св. Иоанн Златоуст: «Если нечисто у тебя сердце, пусть чисты будут хотя бы уста твои».

В ряде случаев христианин бывает вынужден мол­чать, чтобы не покривить душой и не говорить неправ­ды. Но не всегда бывает удобно молчать. Чтобы выйти из подобных затруднений, нужна большая доля мудро­сти и рассудительности. Поясним это на следующем примере.

После своего крещения великомученик Пантелеимон пробыл семь дней у старца Ермолая. Когда он пришел домой, отец (бывший тогда язычником) спросил у него, где он был. Святой отвечал:  «Был с учителем у Царя во дворце: лечили больного, которого Царь очень любит, и не отходили от него семь дней, пока не возвратили ему здоровье».

Великомученик говорил правду, так как понимал под царем Христа, под учителем — старца Ермолая, а под больным — свою душу. Он говорил иносказательно и своею мудростью сумел не озлобить отца.

Но не всегда такое иносказание может удаться и не все сумеют так сделать.

Про такие случаи авва Дорофей пишет, что «могут быть исключения, когда и случается такое дело, что бывает крайность скрыть мало, а если кто не скроет мало, то дело приносит большое смущение и скорбь». Для такого случая как для крайней нужды авва допус­кает сказать неправду.

В житиях святых можно найти подобные случаи искажения правды ради благого намерения.

Так, св. Иулиания Лазаревская (память 2 января) обычно отличалась воздержанием в пище и мало ела.

Во время голода Иулиания стала уносить пищу к себе в комнату в большом количестве, а затем тайно раздавать ее голодным.

Свекровь была удивлена переменой в аппетите Иулиании и спросила ее о причине этой перемены.

Святая не сказала правды. Она отвечала свекрови: «Когда я не рождала детей, мне не хотелось так есть; теперь же я от родов обессилела и мне хочется есть не только днем, но и ночью, но я стыжусь просить у тебя пищи на ночь».

Этот ответ святой имел последствием то, что обрадо­ванная свекровь стала присылать ей пищу и на ночное время, что позволило Иулиании усилить помощь голод­ным.

Назидательным примером служит и следующий рас­сказ из древнего патерика.

Два старца-пустынника были во вражде между со­бой. Однажды один из них послал своего послушникак другому старцу с поручением, причем он велел пере­дать тому обидные для того слова.

Дорогою послушник думал: «Не могу я передать старцу того, что сказал мне авва, так как от этого враж­да их усилится еще более». Придя к старцу, он сказал: «Авва кланяется тебе в ноги и просит прощения у твоей святости».

С первого момента сердце старца не размягчилось от этих слов и в ответ он велел передать также обидные для аввы послушника слова.

Придя обратно, послушник, однако, опять изменил речь старца и сказал своему авве: «Старец плачет от сожаления о прошлом и просит простить его, как и Христос велит всем прощать».

Слова смирения пали на сердце обоим старцам, и проснувшаяся совесть заставила их идти друг к другу. Встретившись на дороге, они пали друг другу в ноги, искренно прося прощения, и с тех пор жили во взаим­ной любви.

Описывая необходимость искажения правды в по­добных случаях, авва Дорофей, однако, добавляет, что к этому следует прибегать, «как к опасному лекарству, лишь в крайних случаях и очень редко и делать это со страхом и трепетом, показывая Богу и произволение свое, и необходимость, и тогда он будет прощен, но вред он все-таки получает».

О последнем нам надо помнить всегда и к неправде в словах прибегать, действительно, как к крайнему сред­ству и, слушаясь аввы Дорофея, просить Бога о проще­нии нас за искажение истины ради нашего благого намерения.

ДЕНЬ ХРИСТИАНИНА

ВОЗДЕРЖАНИЕ

ПИЩА