Никогда в истории России идеал православного царства не был так дорог царю и так активно не претворялся в жизнь, как в первые годы царствования Алексея Михайловича. Правда, это время, с 1645—1652, нам несколько напоминает лучшие годы царствования Ивана IV, позднее ставшего Грозным, когда царь сотрудничал с митрополитом Макари­ем и «избранной радой». Но и в это, лучшее, время царство­вания Ивана IV правительство не было так вдохновлено са­мой идеей благочестивого государства, желанием превратить Московскую Русь в подлинную святую Русь, в настоящий Третий Рим. В эти годы сам новый молодой царь Алексей Михайлович, его ближайшее придворное окружение и его правительство строго придерживались правил православного благочестия в своей личной жизни и делали все возможное для утверждения этого идеала в сердцах людей и в церквях страны.

Когда в 1645 году Алексей Михайлович взошел на пре­стол, ему еще не было и шестнадцати лет от роду и поэтому совсем не удивительно, что он попал под влияние близко стоявших к нему людей. Трое из этого ближайшего окруже­ния царя имели на него особое влияние. Это был пожилой и умудренный опытом дядька царя боярин Морозов, цар­ский духовник Стефан Вонифатьев и личный близкий друг

юного Алексея молодой Федор Ртищев. Все трое были твер­до преданными церкви и подлинно верующими людьми, для которых вера была частью их личной жизни и государствен­ной деятельности и основы которой они всегда стремились претворить в жизнь. Вполне вероятно, что привязанность к ним царя усилилась в самые ранние дни его царствования ввиду некоторых неприятных, хотя до сих пор все еще и не вполне ясных обстоятельств его воцарения. Видимо, неко­торые из придворных, в том числе, кажется, и князь Семен Шаховской, распускали слухи, что Алексей будто бы не был сыном царя Михаила Федоровича и что царь Михаил наме­ревался оставить трон не ему, а принцу Вальдемару Датско­му, которому он прочил в жены свою дочь Ирину. Может быть этими слухами можно объяснить почти что немедлен­ную, после смерти царя Михаила, высылку из России Валь-демара Датского и некоторые противопротестантские меро­приятия, которые были приняты властями в виде репрессий против протестантского окружения принца. Во всяком слу­чае, высылка протестантского жениха царевны Ирины была значительным торжеством всей церковной партии при дворе и в Москве, во главе которой был сам патриарх Иосиф, за­тем редактор Печатного Двора отец Иван Наседка, долго на­стаивавший на перекрещивании принца в случае его женить­бы на Ирине, и, наконец, Стефан Вонифатьев, за которым, по-видимому, стояли и его друзья боголюбцы.

Морозов вошел в русскую историческую литературу, как суровый и малоразборчивый в средствах временщик, фаво­рит царя, по преимуществу старавшийся о своем личном обо­гащении. Более пристальное и внимательное изучение жиз­ни и действий боярина, однако, показывает, что этот умелый правитель и успешный делец снискал нелюбовь своих совре­менников вовсе не растратой или присвоением царской каз­ны, а, именно, наоборот, защитой интересов государства от алчности придворного окружения и сильных людей Москвы. Его свержение в 1648 г., в результате бунта, происшедшего среди широких кругов московского населения, произошло, главным образом, из-за его попытки ввести новую более ра­циональную систему налогового обложения, которая била по карманам богатых людей. Кроме того Морозов не сочув­ствовал и дальнейшему усилению крепостного права. Во вся­ком случае, свергнув Морозова, его враги, во главе с князем Н. И. Одоевским, поспешили окончательно превратить кре­постное право в систему вечной зависимости крестьян от помещиков, легализовав ее в составленном, под руководст­вом Одоевского, новом кодексе законов, — «Уложении 1649 года». Сам же Морозов, хотя и был очень крупным земле­владельцем и был требователен в отношении своих крестьян, тем не менее, всегда старался им помочь, и по его деловой переписке видно, что он заботился об их благополучии, по­могал в хозяйстве, защищал от своих же, не в меру ретивых, управляющих и приказчиков, настаивал, чтобы они не рабо­тали по воскресеньям и регулярно ходили в церковь.

Одной из важных черт характера, которую он несомненно привил своему воспитаннику-царю — была любовь к поряд­ку и основы хозяйственности. Начав свою собственную дело­вую жизнь со сравнительно небольшого состояния, этот ум­ный и практичный аристократ, за сорок лет, с 1620 по 1660, увеличил свое состояние в пять раз и к концу жизни имел свыше 30 000 десятин, которые вместе с его промышленными начинаниями давали ему более 100 000 руб. дохода, необыч­ную цифру для России его века, весь бюджет которой в то время был меньше миллиона рублей (годовой доход). Его современники считали, что по доходам он уступал только Строгановым, богатейшим людям России, владельцам север­норусской и сибирской промышленной и торговой империи. Он управлял Россией в первые годы царствования Алексея Михайловича осторожно, умно и, видимо, честно, хотя по словам Мейерберга твердо «держал в своих руках скипетр слишком тяжелый для рук юноши [царя]». Талантливый и внимательный предприниматель, облик которого так ясно выступает из его писем, он, конечно, мог умножить в пять раз свое имущество без присвоения государственных денег. Судя по его переписке, работе и долголетию, — он родился в 1590 году, а умер в 1662, будучи семидесяти двух лет от роду, — Морозов был человеком умеренным и трезвым, очень консервативной и деловой складки. Тем не менее он дал своему воспитаннику очень передовое образование, по­знакомил будущего царя с Западом, на основе лексикона, космографии, карт и картин западной жизни; он приучил его даже носить западноевропейское одеяние; привил при­вычку и уменье в хозяйственной и государственной работе. Но вместе с тем он воспитал его в строго православном духе и в уважении церкви.

В своей деловитости и в своем уважении к церкви Федор Ртищев несколько походил на дядьку царя. Во всем осталь­ном он был совсем другим человеком, одним из тех «добрых людей древней Руси», которых прославил в своей моногра­фии В. Ключевский. Несмотря на знатный род и близость к царю, он совсем не интересовался политикой, государствен­ной карьерой и придворными делами. Это был своеобразный и очень православный покровитель церкви и культуры, кото­рый своими заботами о просвещении и искусстве несколько напоминает итальянских меценатов раннего возрождения. Но Ртищев не был, как и большинство русских культурных и церковных деятелей того времени, любителем развлечений, человеком, оторванным от жизни и забывшим о земле. На­оборот, он всегда помнил о жизни, отлично знал хозяйство, умел его вести и получать от него доходы, заботясь при этом, чтобы его собственное богатство помогало жить не только ему, но и другим. Люди средины семнадцатого века, — киев­ляне, греки и, конечно, москвичи, любили его и отзывались тепло и с благодарностью об этом тонком и отзывчивом человеке. Во время польской кампании 1654—1655 годов Рти­щев на свои личные средства организует медицинскую по­мощь раненым и больным воинам, лично принимая участие в заботах о них. В Москве он строит больницы и дома для стариков, выкупает пленных из татарской неволи, помогает голодающим, отводит свою землю под огороды для бедных горожан. Его благотворительная и социальная деятельность отличались постоянной активностью и даже изобретатель­ностью. По его инициативе, в Москве и других городах, была проведена государственная организация госпиталей и домов для бедных стариков, организована помощь бедным, улуч­шены тюрьмы. Его последние мысли перед смертью были о его крепостных и слугах. Он умолял своих детей хорошо от­носиться к крепостным, «которые нам суть братья», и отпу­стил на волю своих дворовых.

В годы сотрудничества с боголюбцами, 1645—1652, Рти­щев немало сделал для русского просвещения. Он помог пе­реезду ученых монахов из Киева в Москву, устроил многих из них или у себя на дому или в своем подмосковном имениии, построил для них монастырь и организовал школу. Благода­ря его стараниям, Неронов в 1647 году был переведен из Нижнего Новгорода в Москву, был введен в близкий царю кружок, в котором кроме него важную роль играл и Стефан Вонифатьев, и был назначен настоятелем храма Казанской Божьей Матери. В это время само окружение царя превра­щается в нечто похожее на главный штаб движения «бого­любцев».

Протопоп Стефан Вонифатьев, духовник царя и настоятель Благовещенского собора в Москве, наименее известен из это­го окружения молодого царя. Известно только, что в 1645 году он был уже духовником Алексея и имел на него боль­шое влияние. Откуда он был родом, что он делал до 1645 го­да, как он стал царским духовником, почему он позже ока­зался так близок к Неронову, — остается совершенно неяс­ным. В роли царского духовника он был до самой своей смерти, последовавшей в 1654 году, и с 1645 до 1652 года, когда Никон стал патриархом, Вонифатьев играл руководя­щую роль в церковной политике правительства. Его деятель­ность в эти годы показывает, что он был активным сторон­ником боголюбцев и другом Неронова, нередко проводя по­литику последнего. Для него, как и для Неронова, Морозова и Ртищева особенно характерной чертой была христианская социальность. Отец Стефан постоянно навещал своего воспи­танника : глаголя от книг [божественных] словеса полезные, увещевая со слезами юного царя ко всякому доброму делу, и врачуя царскую душу от всяких злых начинаний.

Для его настроений очень характерна одна статья, видимо его же сочинения, находящаяся в принадлежавшем ему сборнике. В этой статье Вонифатьев пишет об обязанности царя быть справедливым к своим подданным, требует облег­чения тяжелого положения бедных классов населения и устранения злоупотреблений властей. Этот ранний русский народник полагал, что крестьянство является главным про­изводительным классом страны и цитируя Ермолая-Еразма, русского публициста шестнадцатого века, писал: в начале всего потребни суть ратаеве [крестьяне], от их трудов есть хлеб, от хлеба же есть всех благ главизна.

Он не только словом, но и делом проявлял свою христиан­скую заботу о ближних и на свои средства построил приют для бедных и бездомных, основал дом-больницу для боль­ных и широко раздавал милостыню. Он обращал сугубое внимание на русское судопроизводство, в котором к сожале­нию часто главную роль играла не справедливость, а богат­ство сторон, вовлеченных в судебный процесс. Поэтому отец Стефан часто обращался к боярам, заступаясь за неимущих и обиженных, увещевая со слезами да имут суд праведный без мзды. Строгая,  почти  что  пуританская   мораль  и  социальность были наряду с возрождением церкви основными побуждениями в деятельности царского духовника. Он особенно за­ботился о нравственном здоровье своего духовного сына, мо­лодого царя, стараясь охранить его от всякого соблазна. Когда молодой царь Алексей женился, то свадьба, по настоя­нию Вонифатьева, прошла без обычных шумных торжеств и забав, игр и «песен студных», старинных полуязыческих обрядов. Вместо традиционных народных свадебных песен, в которых сказывались вовсе не церковные обычаи и миро­воззрения,  певчие  пели  церковные песнопения,  а  после свадьбы молодые сразу же поехали на богомолье в монас­тырь. Вместо языческой радости настроения христианской ответственности в браке, освященном таинством церкви, от­ражали новые веяния при дворе.

В том же году, когда Неронов из Нижнего Новгорода пере­ехал в Москву, в маленькую дворцовую группу «боголюбцев», состоявшую помимо Неронова и Вонифатьева из само­го царя и его друга, Федора Ртищева, вошел и Никон, энер­гичный игумен Кожеозерского монастыря,  недавно пред­ставленный царю Вонифатьевым и сразу же покоривший сердце молодого самодержца. По просьбе царя игумен Никон был переведен из своей дальней северной обители в Мос­кву и назначен архимандритом Ново-Спасского монастыря, и уже через пять лет стал патриархом «Всея Руси». Он был выходцем с верхней Волги, из того же Нижегородского края, где проповедовал Неронов и из которого вышло большинство деятелей русского реформационного движения XVII века. Жизнь Никона, Неронова и другого главного вождя боголюбцев — Аввакума, а также епископа Илариона, одного из ответственных помощников Никона, странно переплета­лась в их детские и молодые годы. Аввакум, Никон и Иларион были почти соседи по деревне, а Неронов и Никон были оба учениками старца Анания.

Полурусский, полумордвин по происхождению, Никон ро­дился в 1605 году, в селе Вальдеманове. В двенадцать лет он ушел от мачехи в Макарьевский Желтоводский монас­тырь у Нижнего Новгорода, но, когда ему исполнилось двад­цать, Никон оставил монастырь, не сделавшись монахом; затем он женился и получил приход неподалеку от монастыря. Все же монашеское житие видимо вошло глубоко в душу молодого клирика. Когда его дети умерли, он уговорил жену постричься и сам ушел, теперь уже как инок, в Анзерский скит. Но и здесь, на берегу сурового моря, на маленьком острове, около Соловок, Никон не нашел духовного утеше­ния. Скит, недавно основанный св. Елеазаром, был беден и не создал традиции, а небольшое число живших там монахов относилось безо всякой симпатии к аскетически настроенно­му и властному иеромонаху. Через несколько лет, не ужив­шись с Анзерской братией, Никон перешел в Кожеозерский монастырь, на южных берегах того же Белого моря. Глубо­ко религиозный, аскет, умница и энергичный хозяин, он в тридцать лет был выбран братией этого монастыря в настоя­тели. Когда же он в 1646 году вернулся по делам в Москву, то его уже там хорошо знали, как выдающегося духовника, монаха и администратора, и Вонифатьев решил представить его царю и своим друзьям, как верного и полезного сына церкви.

Никон целиком принял программу боголюбцев и стал од­ним из самых энергичных деятелей церковного возрождения: введения единогласия, проповеди в церквях и нравственного оздоровления духовенства и паствы. Его природный и ясный ум, высокое мнение о роли церкви в государстве, вполне совпадавшие со взглядами царского духовника и других бо­голюбцев, энергия и дар слова произвели сильное впечатле­ние на молодого царя, который был на 24 года  моло­же этого северного игумена. Ставши архимандритом Ново-Спасского монастыря, традиционной обители семьи Романо­вых, Никон еще больше сблизился с царем. Никон был мо­ложе большинства членов «главного штаба боголюбцев», и только Федор Ртищев был по годам ближе к возрасту Алексея Михайловича, чем Никон. Ввиду этого и взаимной личной симпатии, царь Алексей, Никон и Ртищев составили особен­но тесную группу внутри боголюбческого руководства и дворцового обихода. Главным качеством Никона была силь­ная, стремившаяся всего добиться, воля, хотя в годы архимандритства в Москве он еще далеко не был тем, все подав­ляющим, безмерным в своих требованиях властолюбцем, ка­ким он стал, будучи уже патриархом. Но воля не была единственной выдающейся чертой Новоспасского архимандрита: он был очень умен, начитан, логичен, хозяйствен, горячо любил церковь и православие, знал, как обходиться с духо­венством.

Крепкого телосложения, с длинными, слегка вьющимися волосами, приятным голосом и неутомимой энергией, Никон обращал внимание и завоевывал симпатии окружавших его людей. В своей частной жизни он был нередко аскетом, умевшим подчиняться строгостям православной монашеской дисциплины, был щедр к бедным, любил навещать больных, несчастных и даже заключенных в тюрьмах. Не удивитель­но, что он быстро завоевал привязанность царя-юноши, ко­торый вскоре поручил ему взять на себя царскую личную канцелярию, заведовавшую вопросами благотворительности и челобитных. И в этой роли он зарекомендовал себя акку­ратным, неподкупным и умным администратором.

«Собинный друг» царя — Никон, как называл его Алексей Михайлович, быстро выдвинулся на посту столичного архи­мандрита, советника и докладчика государя. Иностранцы, зная его влияние на царя, старались встретиться с ним и угодить ему. Когда в 1649 году митрополит новгородский вышел в отставку по своему преклонному возрасту, то нахо­дившийся в это время в Москве патриарх Паисий Иерусалим­ский посоветовал царю назначить Никона, которого он очень высоко ценил, на этот второй по важности пост в русской церкви. Девятого марта 1649 года архимандрит Никон, в возрасте 44-х лет, стал митрополитом второй по величине, по историческому влиянию и богатству в России старинной новгородской митрополии, где он немедленно и настойчиво стал проводить программу боголюбцев.

Число боголюбцев быстро росло и в провинции. Самым за­мечательным из этих новых провинциальных проповедников был священник, позже — протопоп, Аввакум, родившийся около 1620 г. в районе Нижнего Новгорода; в 1642 г. он был уже назначен на пост священника в село Лопатище. Встречая недовольство властей и населения, не всегда отзывавше­гося на проповедь сурового обличителя нравов и настаивав­шего к тому же на постоянном посещении церкви мирянами, Аввакум в 1651 году переходит в город Юрьевец, а в 1652 году — в Москву, где становится помощником Неронова и входит в кружок, руководивший всем движением боголюб­цев. В Костроме, опять-таки на Волге, проповедь вел прото­поп Даниил, старый друг Неронова и Аввакума, и Герасим — настоятель Богоявленского монастыря. Все они всячески старались поднять нравственность духовенства и мирян и прекратить пьянство, и также ввели во всех своих приходах строгое единогласие. В Романове-Борисоглебске пропове­довал священник Лазарь, будущий соузник Аввакума по Пустозерску, в Муроме — протопоп Логгин, тоже друг Не­ронова, защищая которого вождь боголюбцев в конце концов попал в ссылку. В Ярославле проповедником благочестия был протопоп Ярмил, в Темникове другой протопоп Дани­ил, в Нижнем Новгороде, после отъезда Неронова в Москву, его заменил протопоп Гавриил, ставший настоятелем храма Воскресения Христова и протопоп Конон. В больших мона­стырях: — Троицком, Суздальском и Печерском программу духовного возрождения и единогласия проводили архиман­дриты — Адриан, Иосиф и Тихон. В Вязниковском монасты­ре такую же роль играла игуменья Марфа. Много сторонни­ков движения было и в Москве, особенно среди молодого ду­ховенства и прихожан собора, где служил Вонифатьев и Неронов и их друзья. Многие из них позже заплатили жиз­нью, ссылкой и тюрьмой за преданность вере и их духовни­кам. Многие из этих молодых энтузиастов среди духовен­ства были глубоко преданы «вере Неронова» и ему самому и так же, как и он, вели пропаганду в церквях и на улицах Москвы.

В Москве, в Тверском монастыре, архимандрит Феоктист ввел единогласие и проповедь и горячо поддерживал Неронова. Так же энергично поддерживали боголюбческое дви­жение и представители Печатного Двора во главе с отцом Наседкой и Ш. Мартемьяновым.

Мемуары современников, как, например, житие Аввакума, документы и переписка, к сожалению, сохранили только не­много имен участников этого движения, главным образом тех из его деятелей, которые после нововведений Никона остались верны своей программе и старому обряду. Те же, кто остался с иерархией и церковью, естественно, предпочли не напоминать о своей близости с вождями боголюбцев и самим движением. По тем же причинам их не упоминают ни старообрядцы, ни документы церкви. Судя по позднейшему распространению раскола и по успехам 1645—1652 годов, можно судить, что число боголюбцев все время увеличи­валось.

8. ПЕЧАТНОЕ ДЕЛО

III. БОГОЛЮБЦЫ У КОРМИЛА ЦЕРКВИ. 9. НОВЫЙ ЦАРЬ И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ

10. ЕДИНОГЛАСИЕ