Здесь мало что нужно объяснять.

Господь Иисус Христос подводит основание, как бы фундамент, под все предыдущие прошения в очень кратких словах.

Господи Отче! Ты все содержишь во Своей вла­сти: Твое Царство, Ты и заботишься о нас. А мы, как Твои рабы, на Тебя и надеемся во всем, как дети на отца своего.

Твоя сила! Ты все можешь! Тебе все повинуется, даже и преисподняя. Наше дело только просить и опять надеяться на Тебя, потому что сами мы немощны, Ты же всесилен.

Твоя слава! Ты все творишь во славу Твою. И мы этого же и желаем, и исповедуем, и в самом начале просили: "Да святится имя Твое"! Да прославляешь­ся Ты всегда, везде и во всем.

Это истина! Аминь.

С этого начал молитву Христос и этим же ее и заканчивает.

Слава Богу вовеки!

М. Вениамин, 1954 27/12 — 14/12 ст. ст.

Ростов-на-Дону

p.s. Теперь в конечном славословии прибавля­ются слова: "Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков", то есть обычный конец возгласов. Но когда Господь говорил Свою молит­ву, тогда Он еще не мог добавлять этого конца, потому что не открыл тайны Пресвятыя Троицы и Своего равенства со Отцом, как, например, при вознесении на небо (Мф. 28, 19), при исповедании Его Петром (Мф. 16, 13—20), в беседе с Никодимом (Ин. 3, 12-17) и др. (Ин. 5, 26, 37, 43; 6, 27, 38, 57; 7, 39; 8, 14, 28, 29, 42, 58; 9, 35; 10, 15, 30, 33; 14, 10,11, 16, 23; 15, 26; 16, 7, 15, 28; 17, 6, 26; 20; Мф. 11, 27 и т.д.) А после открыл, вот потому и добавляем.

М.В.

 

прибавление. "Случай диавольского искушения" В начале еще иеромонашества моего пришла на Ярославское подворье одна простая женщина лет 40, высокая, скромная. Она сообщила мне, что ей "вержется" (то есть представляется, бросается в глаза, от слова "ввергать"): то кошки у нее по потолку бега­ют, головой вниз, то нашего иеродиакона бросают через иконостас, а не выходит он вратами, то в хра­ме падает к ногам ее ведро с огурцами, хочет соби­рать их, но нет ничего и т. д. Я спросил ее, с чего это у нее началось.

Она ответила так: "Сидела я в своей комнате (муж ее был пожарным на Невском судостроительном за­воде, высокий ростом, тоже скромный; детей у них не родилось почему-то) у окна. И говорю вслух: "Уж как нам хорошо живется!" После этого из иконы сво­ей выходит Предтеча, как живой, и говорит: "Если хорошо, то принеси себя за это в жертву — зарежь себя!" А она была очень покойная женщина, как и муж ее. "У меня так забилось сердце, что мне пока­залось лучше зарезать себя, чем жить. Я взяла нож. И не помню, как уж выпал из рук моих. И все исчезло. Вот с этих пор и началось "вержиться" разное.

Я посоветовал принести эту икону Предтечи ко мне: она уже стала бояться и ее. Она принесла. Икона четверти в две с половиной высоты и вершка три ширины. В рамочке из коричневого дерева. За стек­лом. Потом я посветовал ей исповедаться, причас­титься и обещал отслужить у нее водосвятный мо­лебен. Когда она исповедывалась, я удивлялся чи­стоте ее.

Потом пошли к ней домой. Помню, я забыл взять епитрахиль, а прочее взял: крест, евангельице, треб­ник, кропило. Но велел ей дать мне чистое полотен­це, но после повесить его на иконы или отдать в церковь. Отслужили: все освятили. Я видел и окно с правой стороны от икон в углу, где она сидела и все началось...

Через неделю я снова ее увидел:

—  Ну, как с вами?

—  Все кончилось, — ответила она.

После я рассказал все это епископу Ф. Он сказал мне:

— Это от того, что она вслух похвалилась: хорошо живется! А враг не переносит, когда человеку хоро­шо, и старается чем-нибудь повредить.

— А как же быть, если и в самом деле хорошо?

—  Ну, тогда, — ответил он мне, — хоть нужно оградить себя именем Господним: "Слава Богу, хо­рошо"!

Но конец этого случая был в Валаамском монас­тыре (на Ладожском озере), куда я приехал по дру­гим делам. Там я встретил юродивого, лет 30, миря­нина. Он меня удивил тем, что прозорливо узнал, о чем я тайно молился у гробницы святых Сергия и Германа. На другой день я пошел к нему в гостиницу.

Он лежал в лихорадке, в большом жару. У него был обычай: то он говорит явную бессмыслицу, то вставляет разумные слова. А лицо у него умное и при­ятное. Волоса кудрявые. И вдруг он начал рассказывать мне про эту женщину, как у нее кошки по по­толку бегали, огурцы в храме подали и т. д. А он и в Петербурге-то никогда не был. И у меня даже в мыс­ли тогда не было воспоминания о случае. Вдруг он, посмотрев на меня, говорит мне совершенно разум­но: "А ты думаешь, что доброе дело сделал?"

Я молчу. "Если бы она все вытерпела, из нее вышла бы мученица. А теперь нет страданий, но нет и на­грады". И опять заговорил будто что-то неразумное. Св. отцы не любили ни корить, ни хвалить.

 

КОНЕЦ.

ПОСЛЕДНЕЕ ПРОШЕНИЕ, СЕДЬМОЕ "НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВАГО"

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛАВОСЛОВИЕ "ИБО ТВОЕ ЕСТЬ ЦАРСТВО И СИЛА И СЛАВА ВО ВЕКИ. АМИНЬ"