После 5-го прошения — о грехах — мы дошли до искушения к ним. Ведь всякий грех начинается с какого-либо искушения. В предыдущем прошении мы просили прощения в совершенных уже грехах, а теперь Господь учит нас тому, как избежать, чтобы мы их лучше бы и не творили. Вот для этого Он и наставляет нас — избавить нас от повода к ним.
Искушение может приходить и не от нас. Что обычно разумеется под этим словом?
Все то, что может соблазнить нас, привлечь, подтолкнуть ко греху, к совершению его. Таковыми причинами могут быть тысячи поводов. Но все они подведены у апостола Иоанна Богослова под одно слово: мир. Не любите мира, ни того, что в мире; кто любит мир, в том нет любви Отчей, или к Отцу, говорит он (1 Ин. 2, 15).
Что же?! Неужели Богом созданный мир служит к нашему соблазну? Если бы это было так, тогда мы могли бы винить Самого Господа? Это никак невозможно! В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом, и Сам не искушает никого, — пишет ап. Иаков (Иак. 1, 13).
Почему же "мир" искушает нас? Потому, что теперь весь мир лежит во зле, говорит апостол Иоанн (1 Ин. 5, 19). Что это значит? Мир создан благим, но вследствие грехопадения первых людей и они, и даже физический мир впали во зло: настоящее состояние мира есть падшее, ненормальное. Дело Спасителя в том и состоит, чтобы восстановить весь мир в то идеальное состояние, каким он был создан по намерению Божию.
Нынешние временные страдания, — говорит апостол Павел, — ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь (мир) с надеждою ожидает откровения сынов Божиих ...и сама ... освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. ...И мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего (Рим. 8, 18—23).
Но этого мы лишь ожидаем (2 Пет. 3, 13).
Теперь же мир еще лежит "во зле"; не сам мир — зло, а он только "лежит во зле", подобно тому, как вымытая свинья идет валяться в грязи снова (2 Пет. 2, 22). Свинья — не грязь, и мир — не зло, но пребывает во зле пока. Впрочем мы, по обетованию Его, то есть Христа Спасителя, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда (2 Пет. 3, 13).
Теперь же все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего (1 Ин. 2, 16). Это уже нам понятнее, так как мысль переводится на падшего человека, о котором мы знаем по своему опыту и по всей истории мира. Иначе, говорят отцы, в человеке господствуют три главных страсти (если поставить их в параллель со словами апостола Иоанна Бо22гослова): сластолюбие, славолюбие и самолюбие. Это еще понятнее! Человек заражен страстьми, пребывает в падшем состоянии.
Если же к этому мы прибавим падший мир духовных существ, диавола, бесов, то картина будет полна: падший — мир физический, падшее человечество и падшие духи, все это обнимается одним словом "мир", в противоположность Богу и небесному Его Царству с Ангелами.
Отсюда, между прочим, должно сделать такой вывод: никогда нельзя удивляться несовершенству этого мира, потому что он падший. И нельзя даже мечтать, чтобы когда-нибудь на земле водворился идеальный мир: прекрасный, блаженный, любящий, святой, или, одним словом, "рай на земле", как иные говорят. И это совершенно очевидно: вот сколько времени существует человечество, оно знает, что история его полна скорбями: в мире физическом — голод, болезни, смерть. В истории человечества — бедность, взаимная борьба, разделение, войны и невидимый мир злых духов, искушающих нас постоянно.
И сколько бы человечество ни строило планов о "рае на земле", и как бы оно не было уверено, и как бы не уверяло других, что "наконец-то" найдет путь к полному счастью всех людей на земле и что счастье уже начато — все это человеческие мечты. Так было и так будет до конца этого мира!
И если даже допустить, что кто-нибудь возмечтает о начале "счастливого века", то что скажут неверующие на вопрос: а что же умершие раньше нас? Они не сподобились дожить до блаженного исторического мира и счастья? Чем они виновны? Да и "дождавшиеся" (допустим) люди найдут ли себе счастье? Ведь все умрем! Стоит ли заботиться о "земном нашем доме", об "этой хижине", которая несомненно (для меня и для других) разрушится смертью? (2 Кор. 5, 1). Нужно ли любить? Жить чисто? Станем есть и пить; ибо завтра умрем (1 Кор. 15: 32).
Приведу случай из моей жизни. Пришлось мне однажды заехать в Берлин. На литургии я говорил проповедь. Профессор государственного права Московского университета, выслушав ее, после сказал мне: "Из вашей (моей) проповеди я вынес впечатление такое, что идеального состояния никогда в этом мире и не будет. Верно я понял?" "Да!" — "А мы-то в университете только тем и занимались, что придумывали наилучшее устройство государства". "А Христос Спаситель учил, — сказал ему я, — что Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21), и Царство Мое не от мира сего (Ин. 18, 36), но ученые никогда не думают об Евангелии: даже не думают и верующие профессора, что Он есть Сын Божий. Ведь правда?" "Да, это так", — с виноватой улыбкой отвечал профессор: сам он был верующий.
Итак, этот падший мир никогда не будет идеальным впредь до его обновления. И потому в нем и от него всегда будут те или иные искушения и скорби.
Но эти искушения теперь, после пришествия Христова и ниспослания Святого Духа, для нас не безусловно вредны, как это было прежде, до Христа, а могут быть даже направлены ко благу.
Об этом я должен сделать одно разъяснение. В грехе опытные отцы различают несколько моментов, но мы не будем рассматривать всех их, а остановимся только на двух: на самом грехе и искушении к нему.
Собственно, самый грех начинается с того момента, когда человек станет соглашаться с искушением, а до этого он совершенно пребывает невиновным. Между тем мы нередко самое появление мыслей, или, как обыкновенно говорится, помыслов, склонны уже считать за грех. Например, какие-либо хульные помыслы на веру, или блудные мысли при взгляде на женщину, или пожелание (в уме) сделать что-нибудь иное дурное и т.п. еще не есть грех, ибо нашего соизволения не дано. Да и самое слово "искушение" говорит нам о том, что пред нами стоит только соблазн, повод, именно искушение, но греха мы еще не сделали. И поэтому нам не должно пугаться этого соблазна: он еще вне нас, а не в нас. Вот иное дело, если мы начнем обдумывать этот соблазн, как бы осуществить нам его? Это значит, что мы в сердце уже согласились с ним. Тогда начинается уже в нас самый грех, хотя в зачаточной еще степени: и мы еще вольны прервать его; тогда мы уже "входим" в грех. Но можем и не войти в него. В этом отношении интересен и поучителен для нас случай с Каином. Он позавидовал брату Авелю: И поникло лице его (Быт. 4, 5). И он задумал убить брата. Вот перед ним стало искушение, соблазн. Но он был еще волен не делать его. Тогда на помощь является Сам Господь и безгневно, а только предупредительно вопрошает: Почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? если делаешь доброе, то не поднимаешь ли (тогда) лица? (вверх, с сознанием правоты своей)? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним (Быт. 5, 6-7).
В этом описании можно отметить следующие моменты: явилась мысль, искушение об убийстве брата. Но она еще не грех. Идет борьба в Каине. Тотчас же совесть предупредительно начинает беспокоить, мучить человека, "лицо поникло", стало невесело; искушение влечет, а совесть мучит.
Приходит, так или иначе, помощь Божия: то Господь пошлет какого-нибудь человека на пути ко греху, то взгляд упадет на икону, то духовник окажется здесь. И еще есть возможность не согрешить: грех уже "лежит у дверей", но еще не вошел в дом души твоей. Все эти предупредительные меры хотят остановить лежащий пред тобою грех — искушение.
Но ты, говорит нам Господь, не подчиняйся ему, а наоборот, победи его, "господствуй над ним". Значит, и тут еще ты свободен для этого "господства" — так нам Сам Господь говорит! Вот тут предстоит выбор для человека: сделаться ли рабом греха или "возгосподствовать над ним". Свобода за человеком еще остается. Но если он пойдет навстречу искушению, тогда ему уже не удержаться, потому что он своим согласием впустил грех, доселе лишь лежавший у дверей, то есть еще вне твоего согласия, впустил в самый дом души твоей. И Господь тогда отступает от грешника, допуская ему делать избранное: человеческое существо свободно, и эта свобода дорога Богу, лишь ею ценна для Него добродетель наша. И пусть согрешит человек, но оставит у себя свободу, чем не грешил бы (так сказать), но уничтожил свою свободу.
Теперь воротимся к вопросу о невменяемости помыслов. Итак, до окончательного нашего выбора они только искушают ко греху, но не являются грехом. Поэтому неправильно поступают те, которые их считают за самый грех. Чтобы это стало понятнее, приведу примеры.
Одна женщина, после хорошей исповеди, стала подходить уже к причастию. И вдруг у нее явились хульные помыслы. Она страшно испугалась и готова была отказаться от причащения.
Другая прежде исповеди обдумала все грехи свои. Но на самой исповеди забыла один какой-то грех. Вспомнив потом о нем пред причащением, она в смущении не знала, что ей делать. Идти снова доисповедоваться? Или отказаться от причащения?
В монастыре жил один послушник. На него напали помыслы неверия. Видя лицо его расстроенным, игумен спросил его, почему это, и вообще, как он себя чувствует. Послушник, опасаясь, что его за такое неверие выгонят из монастыря, как негодного, скрыл свое искушение и ответил, что он чувствует себя хорошо. Так было и второй раз. И много времени он провел в таком мучительном состоянии. Наконец игумен велел ему открыть, что у него на душе. Послушник, упавши в ноги, все рассказал отцу игумену со страхом. Тогда тот сказал ему: "Раскрой грудь от своей одежды!" Он раскрыл. "Стань против ветра!" Он стал. "Можешь ли ты запретить ветру прикасаться к твоему телу?" — "Нет!" "Так и мы не можем запретить злому духу прикасаться к нашей душе". И, объяснив ему, как нужно правильно смотреть на помыслы, успокоил брата. Еще один послушник слушал, как его старец в соседней пещере говорил: "Не соизволю! Не соизволю!" Послушник просил разъяснить ему, с кем он разговаривает. Старец сказал, что отвечает врагу на всеваемые им помыслы и не считает их за грех, ибо они не ему принадлежат, а исходят от врага.
И, зная это все, опытные отцы дают следующие советы: никак не должно смущаться ими, не приписывать их себе — а искусителю, не бороться даже с ними, а просто "пренебрегать" ими. Сильные же подвижники, как отец Иоанн Сергиев, даже советуют (и конечно, сами так поступают) со святым гневом презирать их и плевать, как на бесовские мысли.
Поэтому глубокий смысл имеет обычай при отречении от диавола (перед крещением) исполнять слова крещающегося: "Дунь и плюнь" на него! Этим выражается презрение и решительный отказ от власти диавола.
Мало этого — чтобы не смущаться и презирать искусительные помыслы; но их можно и должно обратить еще ко благу. Как? Когда войдут такие мысли, помолись спокойно Богу. Если и это не поможет, — смиренно потерпи. Если и этого мало, — пойди открой помыслы отцу духовному или хоть брату. А прочее предай в волю Божию.
Опытные отцы объясняют, что подобные помыслы бывают попускаемы от Бога или за гордость, чтобы смирить человека, или по зависти врага, или для опытного научения в борьбе духовной, или чтобы дать со своего опыта благой совет собрату, или чтобы человек не надеялся на себя, уповал бы на Бога, или во славу Божию, дающего нам победу.
По тому или по иному попущению Божию делается это, не только не следует нам страшиться подобных искушений и смущаться ими, но и считать их не грехом своим, а вражиим нападением.
К искушениям относятся и всякого рода трудные обстоятельства, в которые может впасть человек. Например: болезни, бедность, еще более богатство, война, ссылка и т.п. Обыкновенно эти скорби считаются нами искушениями, соблазном, поводом к ропоту. И конечно, отчасти это так и бывает у нас. Но, по существу, со спасительной точки зрения, далеко не так может быть на деле. Например, возьмем вопрос о бедности. Нигде — ни в Евангелии, ни в посланиях — не сказано, что в бедности трудно спасаться, тогда как про богатство, которое почти всеми почитается за счастье и о котором никто, решительно никто (кроме редчайших исключений, я их все-таки видел в жизни) не просит Господа избавить от него, однако, сказано Господом: Как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие (Лк. 18, 24).
Подобным образом нужно смотреть и на другие искушения: скорбями, болезнями, войнами и пр.
Даже можно сказать обратное: скорби, с точки зрения спасения, нам полезнее в веке сем. И не случайно Господь и Сам о Себе сказал, что Ему должно много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту (Мф. 16, 21). И крест заповедал всем своим последователям (Мф. 16, 24—26). А апостола Петра, который после исповедания Христа Сыном Божиим (16) стал противоречить Ему: Будь милостив к Себе, Господи; да не будет этого с Тобою! (22), назвал "сатаной", то есть противником, соблазнителем, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое (23). И в прощальной беседе, на Тайной вечери, Он предсказал апостолам неизбежные скорби: Если мир вас ненавидит; знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира; то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал (отделил) вас от мира; потому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если меня гнали; будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали; будут соблюдать и ваше (Ин. 15, 18-20).
Потому и мы с вами носим на своей шее кресты; потому на храмах высится крест, потому и все таинства совершаются крестным знамением, то есть во имя Креста Христова, потому мы и крестимся в молитвах все крестом!
Почему же именно необходим Крест и Господу, и нам? Господу потому, что через Крест Христов мы "примирились" с Богом, как об этом говорит Писание (Мф. 3, 17; Ин. 7, 29; 12, 27-33; 19, 28-30; Рим. 5, 10, 11; 2 Кор. 5, 18, 19; Кол. 1, 20-22; Еф. 2, 16; Рим. 6, 3; Гал. 6, 14; Кол. 2, 14; Евр. 12, 2; 1 Кор. 1, 18), а для нас потому еще, что и нам необходимо пройти чрез крест страданий для усвоения заслуг Христовых (Мф. 16, 24; Мк. 8, 34; 10, 21; Рим. 3, 20) и получения прощения от Бога через Крест Христов.
Но если крест скорбей так нам необходим, если легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу (2 Кор. 4, 17), когда внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2 Кор. 4, 16), если страдающий плотию перестает грешить (1 Пет. 4, 1), если мы особенно страдаем несправедливо (1 Пет. 2, 19), если апостол Павел пишет о себе: Ныне радуюсь в страданиях моих (Кол. 1, 24), если апостол Петр пишет: Огненного (то есть огнем) искушения, для испытания вам посыпаемого, не чуждайтесь, как (бы) приключения для вас странного (1 Пет. 4, 12), если злословят вас за имя Христово, то, говорит он, вы даже блаженны, ибо Дух славы, Дух Божий почивает на вас (14), если вообще страждующие по воле Божией да предадут Ему ... души свои, то есть положатся на волю Божию, делая добро (19), если ап. Иаков учит нас: С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения (Иак. 1, 2), ибо они ведут к совершенству (4), и если неискушенный неискусен и, наконец, если Сам Господь был 40 дней искушаем диаволом (Мф. 4, 1 — 11) и врагами Своими (Мф. 16, 1; 22, 35), то как же Он велит нам в Своей молитве просить избавить нас от искушений? Как он упрекает учеников в саду Гефсиманском, что они заснули, и заповедует им, как и в Молитве Господней: бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение, ибо дух бодр; плоть же немощна (Мф. 26, 41)? Как Он и Сам говорит: Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу. Но я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя (Лк. 22, 31—32)? Как все это согласовать?
На эти вопросы ответить мы думаем так. Есть искушения, влекущие нас ко злу, и есть скорби, содействующие нашему благу. Первые — ко злу — идут от диавола, мира и плоти, вводя нас в соблазн греха, а есть скорби, посылаемые нам Богом. Первых мы должны опасаться, вторые же, например, страдания за имя Христово, с "радостью и веселием" принимать, ибо велика награда наша на небесах (Мф.
5, 12). Так же учит и апостол Петр: так как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете (1 Пет. 4, 13).
Не опустим из своего внимания и слов "не введи". Обычно их понимают в смысле "не попусти". И это тоже правильно. Святой пророк Амос говорит: Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь попустил бы? (Ам. 3, 6). А так как все в мире совершается по воле Бога, по Его Промыслу, так как Ему все подчиняется, и, собственно, поэтому, Он является Господином всего, то лучше говорить "не введи", а слово "не попусти" дает некую власть и бесам, и злым людям, которые могут действовать, однако, когда лишь Бог соизволит на это или "даст" им право и власть, позволение. Пример такой власти Христа над бесами и свиньями был по исцелении бесноватого. Бесы просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну, а чтобы позволил им войти в стадо свиное. И бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло (Лк. 8, 31-33).
Это один смысл.
Но возможно предположить и другой.
Иногда Господь изволит или в наказание, или для исправления людей Сам послать им какие-либо скорби, хотя бы болезни, войны и т.п. Здесь уже более уместно употребление слова "вводить" в искушение, в испытание.
Но Господь в тех и других случаях повелел нам просить: "не введи" нас в эти искушения. Так молиться заповедал Господь, думаем, потому, что это смиреннее для нас. Пусть и ко благу, Господи, хочешь научить и нас искушениями скорбей, но мы, немощные, все же просим: лучше "не введи". Но, конечно, вспоминаем и 3-е прошение: "Да будет воля Твоя!"
Так молился и Сам Искупитель Господь: хотя Он знал, что на сей час Он и пришел, однако, как человек, заколебался, не зная, что сказать: Отче! Избавь Меня от часа сего! (Ин. 12, 27)
И тогда, казалось, Сын Божий решился на страдание, ибо этим Он прославит Имя Отца. И Бог Отец дал с неба глас: и прославил, и еще прославлю (28).
Но вот наступил этот последний час, и в Нем, как в человеке, снова вспыхнули мучения: Отче! о если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня... И, находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю (Лк. 22, 42, 44). Таково было одно желание, по человеческому естеству. Но другое было совершенно иное. Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет (42). А Он же говорил: "Вот иду", то есть соглашался поступить по воле Отца: пострадать за мир. И как мы видели раньше, Христос соглашался на Крест: Когда Я вознесен буду от земли; всех привлеку к Себе. Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертию (то есть распятием на Кресте) Он умрет (Ин. 12, 32, 33).
И это второе прошение, или молитвенное согласие на страдания и смерть, побороло первое желание немощного человеческого естества. И услышан был за Свое благоговение (Евр. 5, 7), за Свое послушание Отцу, то есть принял Крест, для которого был послан Отцом, и для которого "и пришел", чтобы спасти человество.
Теперь остается решить один вопрос. Если нужно полагаться на волю Божию и если нужно просить: "Не введи нас во искушение", то как такой великий молитвенник, как отец Иоанн не раз молился: "Господи! Не оставь меня без искушения!" А другим пишет в своем дневнике "Моя жизнь во Христе" — даже "жажди искушений"?
На это ответим: сильным духовно людям это допустимо. Нам же, немощным, подобная молитва не по силам. Нам, слабым, смиреннее молиться, как указал Господь: "Не введи нас во искушение". Слава Богу, если мы смиренно переносим те искушения, которые попускаются нам Господом. А просить себе их не будет ли свидетельством нашей самоуверенности в своих силах? Не будет ли это гордостью? Даже скажу больше: не будет ли прошение скорбей новым искушением нашего врага? Думаю, возможно это!
И если Господь научил нас молиться "не вводить во искушение", то нам следует быть Ему послушными, а не дерзать на большее.
Расскажу два-три различных случая.
Один был еще в древности. Вошедшая в церковь женщина подошла к иконе, пала на колени и горько плакала. Служба кончилась, люди ушли, только служитель кончал убирать храм, а она все плакала. Он подошел к ней и спросил:
— Должно быть, у тебя большое горе?
— Да, очень большое!— Что? Умер ли кто у тебя?
— Нет!
— Болеет ли кто?
— Нет!
— Бедность?
— Вот то-то и дело, что ничего этого нет! За три года хоть бы куренок околел! А сказано в Писании, что лишь многими скорбями можно войти в Царство Небесное (Деян. 14, 22). Знать, Господь забыл меня?
И удивился служитель, какие еще есть рабы Божии на свете.
Другой случай почти современный. В Киевской Лавре был иеромонах Парфений, горячий молитвенник и ежедневный служитель Божественной литургии, духовник митрополита Филарета Киевского. Однажды он обратился с вопросом к владыке:
— Смущает меня мысль, что нет у меня скорбей!
— Ты сам, — отвечал ему митрополит, — столько скорбей наложил на себя, что и их довольно для тебя!
Кстати, припоминается случай и про самого митрополита. По каким-то причинам он был в опале. И сильно скорбел об этом. В одно время появляется на стене рука, которая пишет: "Судьба Филарета — в руках Божиих". И он успокоился. В мое время в тех же помещениях жил архиепископ Феофан и тоже много скорбел. Ему и рассказали это чудо, бывшее в той же комнате, в которой жил архиепископ. И он в этих словах Божиих нашел себе мир.
При этом во всех скорбях нужно всегда помнить слова апостола Павла: Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но... так, чтобы вы могли перенести (1 Кор. 10, 13). Большего Он не позволит и врагу — искусителю: бесы вошли в свиней лишь с его разрешения (Лк. 8, 31—32).
Поэтому нам не нужно чрезмерно бояться искушений: они не выше наших сил. Но и не нужно от-
носиться к ним легкомысленно: нет, всегда нужно помнить слово Божие: у дверей грех лежит (Быт. 4, 7). Тем более не нужно желать себе скорбей и искушений.
Вот третий случай, бывший приблизительно в 1911 году. На Кавказе жили пустынники и пустынницы. В женской обители была богоугодная игумения М. Житие с сестрами было такое благодатное, что она не видела никакой скорби. И это одно смущало ее. Однажды она шла по лесной тропинке. И ей явился Господь Иисус Христос с Чашей в руках. Она поклонилась Ему в ноги и говорит:
— Господи! Спаси меня! Я не спасусь! Скорбей у меня никаких нет!
Он сказал ей:
— Будут! — и с той поры и начались беды для нее. Да и какие. Ее выгнали. Монастырь разогнали. А когда эти слова об отсутствии скорбей дошли до старцев, те заявили, что никогда не нужно просить скорбей, не накликать их на себя.
А иногда приходится задумываться, наоборот, над тем, почему иным людям дается слишком много искушений? Лишь ныне, 22 декабря 1954 года, я получил следующее прискорбное письмо от одной женщины. Вот что она пишет мне: "Я мать Александра (ребенка лет 3-х, с которым она была у меня с неделю назад, а ныне была с ним в соборе на литургии) и болящего младенца Сергия... Мы (то есть она и отец) в таком отчаянии из-за его болезни, что готовы бы сами в несколько раз больше проболеть, но лишь бы не ребенок... много и очень много грехов я производила (пишу точно ее слова. — М.В.) в своей жизни, в чем, конечно, в настоящее время сокрушаюсь; да ведь еще каждую минуту прибавляются. Ребенок Сергий родился в 1949 году 20 ноября: рос до трех месяцев полный и как будто здоров. С трех месяцев у меня не стало молока: и я не оторву, то через несколько дней оно появится немного, то опять не бывает. И так как он вырос на искусственном питании: мальчик не кушал, а так кое-что. Месяцев с 10-ти у него была дизентерия — до 4-х лет. Все время организм истощался, не кушал и не кушал. В храм Божий, Всех святых, я его всегда старалась водить и причащать Св. Таин, что для него заметно стало очень дорого (то есть полезно. — М.В.). Там же и дома со своим братишкой (3 года 5 месяцев) Александром очень часто восхваляют Всевышняго своими детскими размышлениями: поют и часто представляют — алтарь, вынос Евангелия, Чаши и т. д. (это для нас так радостно: радостно, что я и пишу Вам это)*. Ну, а дальше болел несколько раз воспалением легких; а бронхоаденит, все время ангины бесконечные и еще прочие детские заболевания. Когда ему было 6 месяцев, у него, по-моему, был испуг: к сонному подошла его крестная, и он ее испугался, 1 месяц и 18 дней кричал, пока молитвами я не успокоила его. С 19/8 заболел так, что до настоящего дня болеет. Правда, уменьшились крики, но зато стал говорить безобразные слова, и даже безобразия делает (простите, поднимает юбки) и говорит, вижу то и другое; как в храме стоит, говорит: "Вижу батюшку, а у него все открыто"; то мои ноги мертвецом пахнут ему, то вода нехороший запах имеет; еще стал смеяться неестественно. Еще говорил: "Я тебя, мама, не люблю, зарублю, и из дому вас всех выгоню!". Кто зайдет в дом, он оборвет слова его, и выгоняет. А иногда ничего. Чтобы он был без сознания, этого нет. А вот последние дни происходит с ним: раздражителен, говорит все как-то с криком... В течение
предыдущей недели он несколько раз соскакивал ночью с постели и кричал: "Мама! Ты не спишь?" В течение недели его рвало раза два... с большими криками и болями. Было с ним, что он вытягивался и глаза устремлял в одну точку. Мы крестом и молитвой его ограждали.
Врачи в конечном итоге признали "капиляр — токсикоз", т. е. капилярные сосуды лопнуты, и кровь блуждает под кожей и в желудке: и пошли пятна красные, и ноги опухли, не мог ходить. И шишки выскакивали на лбу и на спине, а через несколько времени или часов удалялись... Когда я вошла в храм Александра Невского, он был причастник, он там подбоченился и затанцевал. И это для нас — новое было. Отдала его в больницу, в клинику... Что я хочу? Молитесь о нас! И дайте мне благословение: оставить ли его в больнице или забрать оттуда? Он и там гадости говорит. Врачи ссылаются еще и на то, что уличные слова болтает, а у меня он никогда не говорил ничего подобного. Всегда старался закрыть калитку и уйти неслышно.
Плач в доме — без конца, а я так дошла до такого состояния, что кричу и на мужа, и на тетю, вся в слезах".
Потом она пишет про брата Леонида, что он "был душевно болен: и бил всех нас, и воровал, и мать бил, и губу ей перекусил, мы в таком страхе находились всю свою жизнь, до 1942 года. И я вся испуганная и забитая дрожала не днями, а секундами ...
В 1933 году умер мой отец, Семен, а мне тогда было 16 лет. Я бросила свою учебу по бухгалтерии. Брат все воровал, но ничем сам не пользовался, а люди и жаловались. Маму бил и душил, приставал: дай денег на папиросы. А у нас их не было.
Конечно, я не хочу думать, что я одна переносила такие скорби. Мне хочется упасть к Вашим ногам и плакать, и плакать.
Мой муж, Александр, человек хороший и верующий: и он Вас просит, просит за нашу семью: Александра, Александру, младенца Александра, болящего младенца Сергия: один раз помолитесь за нас, и Господь даст и меня укрепит и детей укрепит в вере (это главное для нас).
Что мне делать, Владыко!
Не испуг ли это у него? Не младенческое ли? Или, может, наследственность? Что? Скажите мне: Господь Вам поможет мне сказать.
Простите за такое длинное письмо мое к Вам. Только скажите мне, может какое другое положение надо изменить Сергию? Ради Господа Иисуса Христа, благословите меня: какой конец я должна положить с Сережей?
Как тяжело! Я сама вся больная. А ведь мне только 37 лет.
Заранее Вас благодарю!"
Потом адрес...
Какое, в самом деле, тяжелое положение... Даже плачется. И не знаю твердо, что же делать им, несчастным?
Но об этом подумаю, Бог даст, после...
А сейчас нужно сказать просящим у Бога скорбей: Ой! Остерегитесь от этого! Видите, какие искушения бывают у людей. Да еще и худшие бывают! Почитаешь Евангелие: бесноватые как мучились! Вон про одного пишется: Он имел жилище в гробах (пещерах, где погребали умерших); и никто не мог его связать даже цепями. Потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи, и разбивал оковы; и никто не в силах был укротить его. Всегда, ночью и днем, в горах и гробах, кричал он, и бился о камни (Мк. 5, 3). У евангелиста Луки еще дополняется: одержим был бесами с давнего времени, и в одежду не одевавшийся... И был гоним бесом в пустыню (Лк. 8, 27, 29).
Какое страдание! Какое несчастие! И как мы осмеливаемся желать себе страданий и искушений! Не нужно, не нужно! Наоборот, благодарить Бога, что с нами нет этого. Вон родители ребенка хотели бы в отчаянии "в несколько раз более проболеть", чем он. Так тяжко им!
Нет, нет, люди! Не просите себе искушений!
Но что же им делать, что сказать, как помочь? Вот и думаешь: Слава Богу, что хоть сострадаешь им немного. Да что из того? Им не легче... Я бессилен. И не знаю, зачем Божиим Промыслом прислана мать (на прошлой неделе) ко мне? И еще она придет, по моему приглашению, во вторник (28 декабря). А что я скажу ей? Бедная!
Молиться бы нужно, чтобы Господь Сам, по всемогуществу Своему, помог бы им. Польза, может быть, хоть мне: больше сострадать "братьям".
И еще думаешь: какие бесы злые! Мучают несчастных людей! И тогда немного поймешь, какой род человеческий несчастный! Весь мир — несчастный, бедный! Вся история его — войны, стихии природные, болезни, беды, бесы. Жалеть нам нужно друг друга. Семья ведь одна.
И недаром сказал опять Господь: "Не введи нас", а не меня лишь одного. Все мы несчастны. И должны сочувствовать всем, всему человеческому роду. А мы?
Потому и Господь пришел избавить нас именно от власти "князя мира сего".
Но об этом в последнем прошении...
А вот что же сказать мне бедной матери? Конечно, "сказать"-то не трудно: но вот что "сделать" ей? Как помочь? Пока хоть помолюсь о них... Господи! Спаси их!
И вдруг пришла мысль: "А может быть, все это нужно им? Может быть, полезно в духовном смысле?"
Тогда остается сказать: "Не наша воля, а Твоя да будет!"Другие в подобных случаях советуют: святой воды подливать в пищу незаметно, особенно причащать Святых Христовых Таин... Тем более, что как пишет мать, прежде это помогало больному ("дорого" было).
И еще думается: как мы должны благодарить Бога, что с нами так не бывает. Слава Богу!
Как счастливы те, которые здоровы. За одно это нужно благодарить. Да болезни телесные еще куда легче, чем душевные бесовские искушения! Читать о них и то тяжело. А мучиться в них?
И как счастливы христиане, что они избавлены от таких мук!
И хорошо еще, что есть такие больницы, куда можно поместить этих страждущих, мучимых врагом и мучающих своих близких.
Кстати, посоветую ей непременно оставить ребенка в больнице, а не брать его оттуда, иначе и сам замучаешься и даже расстроишься душевно. Но посещать их должно!
Припоминается случай. Я жил в Париже. И мне пришлось посетить больницу душевнобольных. Там было до 5000. Целый городок. Я зашел к доктору-директору. Он принял меня очень любезно и скромно. И, между прочим, сказал грустно: "Монсиньор! (Владыко!) Я с ними и сам начинаю с ума сходить. Помолитесь обо мне, монсиньор!" Жив ли он? Это было лет 25 тому назад. Спаси его, Господи!
Нужно попросить и наших знакомых (Глинскую пустынь, монастырь Рижский, здешних трех священников) помолиться за всех них.
Вот и мы должны молиться тоже.
А после всего этого — следует отдать все на волю Божию. Кто знает... может быть, лучше ему умереть уж? Бог знает, что было бы из него дальше?
А родителям нужно терпеть да каяться о прошлом. Может быть, это и от наследственности, как пишет мать? И это бывает ведь! Да и часто.
Господь говорит: Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим Заповеди Мои (Исх. 20, 5—6; ср.: 34, 7—9; Числ. 14, 18).
И это терпение вменится во спасение родителям и детям.
Да и нам. Да, да! И нам, грешным.
Вот какие мысли нашлись по вопросу страждущей семьи.
Пришла и еще мысль: хорошо ли делаю я, что не принимаю в доме никого, кроме редких знакомых? Или это смиреннее, чем принимать и страждущих? Но молиться о них должно бы. Надобно завести бы особую книжечку для имен таких.
Но и скорби такие ныне необходимы: они хоть отрывают от безбожного направления и обращают к Богу иных.
А будет еще хуже, как сказано: люди при конце мира хулили имя Бога ...и не вразумились, чтобы воздать Ему славу... Они кусали языки свои от страдания; и хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих (Откр. 16, 9—11).
Тогда уж нужно всецело положиться на волю Божию.
Ведь будут же и вечные мучения.
Не нашего ума это дело!ПРИБАВЛЕНИЕ УТЕШЕНИЕ КАЮЩЕМУСЯ (из Преп. Ефрема Сирина) | "И НЕ ВВЕДИ НАС ВО ИСКУШЕНИЕ" | ПОСЛЕДНЕЕ ПРОШЕНИЕ, СЕДЬМОЕ "НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВАГО" |