Никейское богословствование требовало не только времени для его постижения и усвоения широкими кругами общецерковного сознания, но оно имело и свои пределы и само нуждалось в уточнении. 70 лет длилась не только оппозиция Никее, но и оформление, чеканка догматического достижения Никеи. Как показал вскоре Сердикский собор 342-343 гг., сонная в этой сфере мысль Запада не могла помочь Востоку в его догматических исканиях, a только затянула процесс на некоторый срок.

Позволим здесь же, ранее обстоятельного изложения этих восточных богословских “исканий,” некоторое общее указание, как постепенно прояснялось и оформлялось никейское догматическое сознание. Очень характерно, что первые ведущие ряды никейских и посленикейских отцов еще не разбирались в точном значении терминов “усиа” и “ипостасис.” Прежде всего сам Великий Афанасий до конца своих дней так и не заинтересовался их точным различением. Уже к концу своей жизни, как это выявилось на примирительном Александрийском соборе 362 г., св. Афанасий признал, по выслушании прений двух сторон, что догматическая мысль их одна и та же, хотя одни (александрийцы) привыкли утверждать “одну ипостась,” a другие (антиохийцы) “три ипостаси.” Признали также, что Никейский собор не разработал этого вопроса, т.е. не связал богословских исканий.

Наступал момент победы младшего никейского поколения. Β его сознании восторжествовала не римо-александрийская, a антиохийская формулировка: “одна сущность (усиа) в трех ипостасях.” Это и закреплено в тексте общепринятого затем символа, прослывшего Никео-Цареградским. Β этот символ вошло Никейское вероопределение с исправлениями. Тут опущено “из сущности (эк ти усиас) Отца.” Опущено потому, что сущность (усиа) Отца не есть свойство и принадлежность Одного Отца. Она равно принадлежит также Сыну и Духу. Она y Отца Одна и та же, что и y Сына и Духа. Никейское выражение “рожденного из сущности Отца” логически открывало бы дорогу и к такому выводу, что Сын рожден как из сущности Отца, так и из Своей собственной сущности, a значит, и из сущности Духа Святого. Так мысль попадала бы в абсурд савеллианства, как слияние Лиц Св. Троицы. Гранью, предохраняющей от этого слияния, является четкое различие и разделение Лиц по ипостасям. Ипостаси максимально разделены для нашего человеческого различения и узрения. Одна, “безначальная,”- Отец, другая - “рожденная” от Отца, третья - “исшедшая” от Отца. Так сохраняется библейское и евангельское, если так можно выразиться, старейшинство Отца (“Отец Мой болий Мене есть”), a вместе с тем и существенное богоравенство, т.е. божественное равенство Отца, Сына и Духа по единству их общей сущности.

Латинские отцы понимали рождение Сына как actus substantiae ex substantiae, a потому и сделали впоследствии вывод, что исхождение Духа Святого надо мыслить ex utroque, т.е. от Обоих - и от Отца, и от Сына. Но ведь это срыв в савеллианскую бездну, в стирание разделяющих отличительных граней между Лицами. На субстанциальном уровне и в субстанциальном измерении Сын должен мыслиться рождающимся не только от Отца, но и от Духа (Spiritique). Следует надежно отгораживаться от этой бездны савеллианства перенесением основания троичных различий из бездонной бездны substantiae на твердую почву ипостаси. До термина, равного “усии” - “essentia,” латиняне додумались только позднее, во времена схоластики. B нашей опоре на термин “ипостась” секрет превосходства восточной триадологии над западной. При опоре на этот же термин “ипостаси” удалась и конечная победа никейскому знамени - “омоусиос.” Оно сделалось убийственным подрывом всем ухищренным доктриальным попыткам и ариан, и полуариан, и просто запуганных восточных консерваторов - как-нибудь избежать решительного утверждения полного богоравенства всех трех Лиц Св. Троицы. Боязливые восточные консерваторы думали, что надо главным образом освободиться от корня “усиа” - сущность, что в нем савеллианская отрава, что достаточно выражений “омиос ката панта” (“подобный по всему”), подобный, следовательно, и по сущности (омиос кат усиан), или омиусиос. Только бы не омоусиос!

Афанасий Великий сообщает нам, что антиникейцы против термина “омоусиос” выдвигали указание самого Аристотеля в его “Метафизике”: Ταυτα μεν γαρ, ων μια ουσια - т.е. “тождественны те предметы, y которых одна сущность; подобны те, y которых одинаковое качество Ισα δε ων το ποσον εν, т.е. a равны - y которых одинаковое количество.”

Но, говорили, тут нет совсем места ни понятию, ни слову “омоусиос.” A сами выставляли взамен его “омиусиос.” Афанасий и бил их тем же Аристотелем, который термин “омиос” позволял прилагать только к предметам равноколичественным. Когда Афанасию предлагали формулу “омиос ката панта,” т.е. подобный во всем, он считал это также недопустимым, по Аристотелю, ибо это значило бы, что “подобен в чем угодно, но не по существу.”

Но, конечно, и “омоусиос” не верх совершенства, a только лучше, предпочтительнее других терминов. Святитель Афанасий признавал, что омоусиос может быть синонимом “омодоксос (единомысленный), омогенис (того же рода),” т.е. что корень “омо” обычно означает участие нескольких носителей в родовом, собирательном единстве. Но Афанасий имел в виду, что единство Божественного существа есть единство не родовое или видовое, не единство целого рода или вида существ, a единство конкретное, в нумерическом значении слова, т.е. омоусиос не значит равносущен в смысле одинаковосущен, a в узком смысле - односущен. И все-таки эта “односущность” не есть савеллианское сокрытие Трех Лиц в бездне одной сущности, ибо утверждение кого-то как омоусион по отношению к другому предполагает сопоставление этого одного не с самим собой, a c кем-то другим. Ариане подметили эту неадекватную задаче ограниченность термина “омоусиос” и говорили православным: ваши Отец и Сын суть “братья.” И надо признаться, что хотя омоусиос и несравненно более совершенный термин, чем омиусиос, но ни он, ни другой какой-либо философский термин не в силах вогнать в рамки разума всю тайну Божественного бытия.

И например, в оросе IV Вселенского Халкидонского собора термин “омоусиос” употреблен в ином, более упрощенном смысле качества, делимого несколькими его носителями. A именно в оросе сказано: “Единосущного Отцу по Божеству и Его же, Единосущного нам по человечеству.”