Каждый слышал, как люди ссорятся. Иногда это смеш­но, иногда - неприятно; по как бы это ни выглядело, мы можем извлечь для себя важные уроки, слушая, что говорят ссорящиеся друг другу. Они говорят, на­пример: «Как бы вам поправилось, если бы кто-нибудь сделал то же самое вам?», «Это мое место, я его пер­вый занял», «Оставьте его в покос, он ничего вам не делает», «Почему я должен тебе уступать?», «Дай мне кусочек апельсина, я же тебе давал!», «Ты же обещал!» Каждый день люди говорят это - и образованные, и необразованные; и дети, и взрослые. Здесь важно одно: человек говорит, что ему не нравится по­ведение другого человека, и взывает при этом к какому-то стан­дарту поведения, о котором, по его мнению, другой человек знает. И тот, другой, очень редко ответит: «Какие еще стандарты?» Почти всегда он старается показать, что на самом деле стандарта не нарушил, а если нарушил, для этого есть особые, веские причины. Он делает вид, что в данном случае у него эти причины были, - скажет, что ему дали кусочек апельсина со­всем при других обстоятельствах или что нечто непредвиденное освобождает его от обязанности выполнить обещание. Так и кажется, что обе стороны имели в виду какой-то закон, какое-то правило игры, или поведения, или морали, или чего-то в этом роде, с которым они согласны. И это действительно так. Если бы они не имели в виду такого закона, они могли бы, конечно, драть­ся, как дерутся звери, но не могли бы ссориться и спорить. Ссо­рясь, мы стараемся показать, что другой человек неправ. В этом не было бы смысла, если бы между нами не было какого-то согласия в том, что такое правота.

Точно так же нет смысла говорить, что футболист что-то нару­шил, если нет определенного соглашения по поводу правил, регу­лирующих игру в футбол.

Этот закон раньше называли «естественным», то есть природ­ным, законом природы. Когда мы теперь говорим о «законах при­роды», мы подразумеваем тяготение, или наследственность, или химические законы. Но когда мыслители древности говорили о «законе человеческой природы», они подразумевали под этим за­коны добра и зла.

Мыслили они так: все физические тела подчиняются закону тяготения, все организмы подчиняются биологическим законам, у существа по имени человек есть свой закон, с той великой разни­цей, однако, что физическое тело не может выбирать, подчинять­ся ли ему закону тяготения или нет, тогда как у человека есть право выбора - подчиниться естественному закону человеческой природы или нарушить его.

Ту же мысль можно выразить по-другому. На каждого чело­века постоянно, каждую секунду действует несколько разных законов; и среди них только один он волен нарушить. Будучи физическим телом, он подвластен закону тяготения и не может пойти против него; если вы оставите человека без поддержки в воздухе, у него будет не больше свободы выбора, чем у камня, упасть на землю или не упасть. Будучи организмом, он должен подчиняться биологическим законам и не может нарушить их по своей воле, как не могут нарушить животные. Словом, человек непременно подчиняется законам, которые он разделяет с другими телами. Но тот закон, который присущ только челове­ческой природе, который не распространяется на животных, растения или на неорганические тела, человек может нарушить но своему выбору. Этот закон назвали «естественным»; люди ду­мают, что каждый человек знает его по естеству, инстинктивно и никого не надо ему учить.

Конечно, мыслители понимали, что время от времени будут попадаться люди, которые не знают о нем, как время от времени встречаются дальтоники или те, у кого совершенно нет музы­кального слуха. Но, рассматривая человечество в целом, они полагали, что представление о том, как себя надо вести, очевидно для каждого. По-моему, они были правы. Будь они не правы, все, что мы говорим о войне, например, лишилось бы смысла. Есть ли смысл говорить, что враг жесток или подл, если нет такой вещи, как добро? Если бы нацисты не знали в глуби­не сердца так же хорошо, как и мы с вами, что надо подчинять­ся голосу добра, если бы они не имели представления о том, что хорошо, что плохо, то, хотя нам и пришлось бы воевать против них, мы смогли бы их винить в содеянном зле не более, чем в цвете волос.

Я знаю, некоторые думают, что у закона порядочного поведе­ния, знакомого всем нам, нет твердого основания, потому что в разные века разные цивилизации по-своему смотрели на нрав­ственность.

Это неверно. Различия были, но они всегда касались част­ностей. Если кто-нибудь возьмет на себя труд сравнить нрав­ственные учения, господствовавшие, скажем, в Древнем Египте, Вавилоне, Индии, Китае, Греции и Риме, то его поразит, насколько эти учения похожи друг на друга и на наше, сегодняшнее понятие о нравственности. Некоторые свидетель­ства я обобщил в одной из моих книг под названием «Человек отменяется», а сейчас хотел бы лишь попросить читателя, чтобы он подумал о том, к чему бы привело совершенно разное представление о морали. Представьте себе страну, где восхи­щаются людьми, которые убегают с поля битвы, или где чело­век гордится тем, что обманул своих благодетелей. С таким же успехом можно представить страну, где дважды два будет пять. Люди расходились во взглядах на то, по отношению к кому нельзя быть эгоистичным - только ли к членам своей семьи, или к тем, кто живет вокруг, или вообще ко всем на свете. Однако они всегда были согласны в том, что не следует ставить на первое место самого себя. Эгоизм никогда и нигде не счита­ли похвальным качеством.

По-разному думали и о том, сколько жен следует иметь, одну или четырех. Но всегда были согласны в том, что брать каждую понравившуюся женщину мы права не имеем.

Однако самое замечательное - в другом. Когда бы вам ни встретился человек, утверждающий, что он не верит в добро и зло, вы тут же увидите, как он возвращается к отвергнутым принципам. Он может нарушить обещание, данное вам, но если вы попробуете нарушить обещание, данное ему, то не успеете вы и слово вымолвить, как он воскликнет: «Это нечестно!» Представители какой-нибудь страны могут утверждать, что договор не имеет значения, но тут же, перечеркнув собственное утверждение, скажут, что договор, который они собираются нарушить, несправедлив. Однако если договоры не имеют значения, если нет добра и зла, иными словами - если нет никакого естественного закона, какая же может быть разница между справедливыми и несправедливыми договора­ми? Я думаю, шила в мешке не утаишь: что бы они ни говори­ли, совершенно ясно, что они знают этот закон так же хоро­шо, как любой другой.

Отсюда следует, что мы вынуждены верить в подлинное суще­ствование добра и зла. Иногда люди ошибаются в определении, как ошибаются, скажем, при сложении чисел, но понятие о добре и зле не больше зависит от вкуса и взглядов, чем таблица умноже­ния. Теперь, если вы согласны со мной в этом, мы пойдем дальше. Никто из нас по-настоящему не следует естественному закону. Если среди вас найдутся исключения, я прошу их меня простить и советую почитать какую-нибудь другую книгу, потому что все то, о чем я собираюсь говорить здесь, не имеет к ним отношения.

Итак, возвратимся к обычным, нормальным людям.

Надеюсь, вы не поймете превратно то, что я собираюсь ска­зать. Здесь я не проповедую и, видит Бог, не пытаюсь показаться лучше других. Я просто стараюсь обратить ваше внимание на то, что в этом году, или в этом месяце, или, что еще вероятнее, сегод­ня мы с вами не сумели вести себя так, как хотели бы, чтобы вели себя другие люди. Объяснений и извинений может быть сколько угодно.

Например, вы страшно устали, когда были несправедливы к детям; не совсем чистая сделка, о которой вы почти забыли, под­вернулась вам в ту минуту, когда у вас было очень туго с деньгами; вы обещали что-то сделать для старого приятеля (и не сделали) - да вы никогда не стали бы связывать себя словом, если бы знали заранее, как ужасно будете заняты! Что же до вашего поведения с женой (или мужем), сестрой (или братом), то если бы я знал, как они могут раздражать, я бы не удивлялся - и кто я такой в конце концов? Да, я такой же. Мне самому не удается соблюдать есте­ственный закон, и только кто-нибудь начнет говорить мне, что я его не соблюдаю, в моей голове сразу же возникнет целый рой извинений и объяснений. Но сейчас нас не интересует, насколько они обоснованны. Дело в том, что они - еще одно доказательство того, как глубоко, нравится нам это или нет, верим мы в есте­ственный закон.

Если мы не верим в ценность порядочного поведения, почему мы так ревностно оправдываем свое, не совсем порядочное? Прав­да - в том, что мы верим в порядочность очень глубоко, испыты­ваем очень сильное давление этого закона, просто не можем выне­сти, что нарушаем его, и пытаемся списать ответственность на кого-то или на что-то.

Вы заметили, что мы подыскиваем объяснения только нашему плохому поведению? Только его мы объясняем тем, что устали, или обеспокоились, или проголодались. А вот хорошее свое пове­дение мы не объясняем внешними причинами, мы ставим его в заслугу себе.

Итак, я хочу обратить ваше внимание на две вещи. Первое: во всем свете люди принимают любопытную мысль о том, что они должны вести себя определенным образом, и не могут от нее отде­латься. Второе: в действительности они себя так не ведут. Они знают естественный закон и нарушают его.

На этом основано то, как мы понимаем самих себя и мирозда­ние, в котором живем.

Книга первая. ДОБРО И ЗЛО КАК КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ ВСЕЛЕННОЙ.  1. Закон человеческой природы.

2. Некоторые возражения