Учебные Материалы >>
История Русской Церкви.
Глава: III. Первые училища в России и памятники духовного просвещения и учения
Равноапостольный князь, как только крестились киевляне, повелевая приводить на крещение людей по всем градам и селам и всюду устроять церкви, вместе с тем повелел «поимати у нарочитое чади дети и даяти на ученье книжное». Здесь, как и в просвещении своего народа святою верою, он начал с собственного семейства, ибо известно, что, например, Ярослав, Мстислав, Изяслав и Борис были научены грамоте и сами любили читать книги{201}. Главным советником и содействователем в этом деле для великого князя Владимира был первосвятитель Михаил. Он, если верить Степенной книге, призывал к себе учителей и наставлял их учить детей не только грамоте, но и православной вере и благонравию, действовать на них не гневом и не жестокостию, а ласковостию и страхом, растворенным любовию, и благоразумно приспособляться в своих уроках к силам и понятиям каждого{202}.
Сколько у нас явилось тогда училищ, т. е. первоначальных школ, и где именно, преподобный Нестор не определяет. Но несправедливо было бы выводить из слов его, будто такие училища открыты тогда в одном Киеве. Напротив, по ходу Несторовой речи видно, что наказ великого князя касательно обучения детей относился вообще к тем местам, где повелел он приводить людей на крещение, а в одной из древнейших наших летописей сказание Нестора читается так: «И послав (Владимир) по всем градом своего царства и по странам и повеле дети отъимати у нарочитых людий и учити грамоте». Равно и другой наш писатель XI в. передает это известие следующим образом: «И повеле (Владимир) попом по градом и по селом люди ко крещению приводити и дети учити грамате»{203}. Значит, воля Владимира была та, чтобы в каждом приходе при церкви находилась школа, в которой местное духовенство занималось бы обучением детей. Притом из свидетельства самого Нестора известно, что в Курске (в 1-й половине XI в.) существовало несколько учителей, из которых каждый принимал к себе детей на ученье, и что к одному из этих людей, имевшему у себя немало учеников, отдан был отрок Феодосий, впоследствии знаменитый игумен киево-печерский{204}. Если же в таком городе, как Курск, было уже тогда несколько частных, положим даже весьма небольших, домашних школ, то возможно ли, чтобы они не существовали в городах более важных, например в тех, где открыты были епископские кафедры или имели свое местопребывание князья удельные, дети Владимира? А потому нельзя считать невероятными и слова последующих летописей, что тогда заведено у нас множество училищ книжных, хотя, разумеется, не вдруг, а постепенно, и училищ только приходских, первоначальных{205}.
По примеру равноапостольного Владимира, который «любил словеса книжная», и великий князь Ярослав до того был предан книгам, что часто сам читал их днем и ночью и не менее отца своего заботился о просвещении своих подданных. С этою целию он, во-первых, поставляя по градам и селам священнослужителей, нарочито определял им из имения своего урок (жалованье), чтоб они чаще собирали народ в церкви и ревностнее учили его вере, как поручено им от Бога. Во-вторых, составил вокруг себя целое общество людей, довольно образованных, которые перевели, по его поручению, многие книги с греческого языка на славянский, а другие, вероятно, прежде в Болгарии или России переведенные, списали, и предлагал эти книги для чтения всем верным. В-третьих, собрав много книг, положил их при Киево-Софийском соборе и таким образом основал первую в нашем отечестве библиотеку{206}. В-четвертых, посетивши в 1030 г. Новгород, сам завел там весьма значительное по тому времени училище, в котором с первого раза начали обучаться триста детей старост и пресвитеров, хотя этим отнюдь не отвергается, что и прежде в Новгороде могли быть частные небольшие училища, как в Курске{207}. Судя по таким опытам, естественно думать, что Ярослав старался и в других местах заводить или по крайней мере поддерживать школы для образования народа и приготовления пастырей Церкви. Летописец не сообщает об этом известий, но зато делает общее замечание, что, тогда как Владимир только взорал и умягчил землю Русскую святым Крещением, Ярослав «насеял книжными словесы сердца верных людей» и что даже к концу XI и в начале XII в. сыны России только пожинали посеянное этим достойным князем{208}.
Чему обучали в наших первоначальных училищах? Без всякого сомнения, славянской грамоте и письму, как требовало самое назначение этих училищ для образования русских. И преподобный Нестор пишет о преподобном Феодосии, что когда в детстве он отдан был родителями своими «на учение Божественных книг», то «вскоре извыче вся граматикиа, якоже всем чудитися о премудрости и разуме детища и о скорем его учении». Если допустить, что одною из главнейших целей при заведении у нас училищ было приготовлять в них соответственно вопиющим потребностям того времени священников и причетников для приходских церквей, то необходимо согласиться, что в некоторых школах обучали и церковному пению. А в некоторых могли обучать и языку греческому, который столько был нужен нашим пастырям по делам веры. По крайней мере, польские летописцы об этом говорят ясно, и то неоспоримо, что во дни Ярослава у нас находились уже люди, которые достаточно знали оба языка — греческий и русский, переводя с первого на последний разные книги по воле великого князя, хотя лица эти могли быть и из греков или из славян южных{209}.
Какие же книги тогда переведены у нас, какие списаны с прежних переводов и какие приобретены готовые нашими великими князьями{210}? Решительного об этом сказать почти ничего нельзя. Можно только, по некоторым данным, предполагать, что в юной Церкви Русской существовали уже на славянском языке книги Священного Писания. Не упоминаем здесь о полном экземпляре книг ветхозаветных, который будто бы был написан еще при самом великом князе Владимире и в конце XVI в. доставлен царем Иоанном Васильевичем Грозным острожскому князю Константину, как свидетельствует последний в предисловии к изданной им Библии{211}, потому что при ближайшем рассмотрении этого списка оказывается, что он восходил отнюдь не далее XV в.{212} Но экземпляр Четвероевангелия, написанный в 1056–1057 гг. для новгородского посадника Остромира и дошедший в целости до настоящего времени, конечно, списан был с другого экземпляра времен Ярослава I или даже святого Владимира. Пресвитер Иларион в одном из сочинений своих, явившемся прежде половины XI в., начертал следующие замечательные слова: «Излагать в сем писании проповедь пророков о Христе и учение апостолов о будущем веке было бы излишне и клонилось бы к тщеславию, ибо что писано в других книгах и вам уже известно, о том предлагать здесь было бы признаком дерзости и славолюбия». Значит, книги пророков и апостолов, разумеется на славянском языке, были уже доступны слушателям или читателям Илариона. В то же время сам он привел в своих небольших сочинениях места из книг ветхозаветных: Бытия, Судей, Псалмов, Исаии, Иеремии, Даниила, Осии, Малахии, Иисуса, сына Сирахова,— и новозаветных: Евангелий — от Матфея, Марка, Луки, Иоанна, и Посланий — Иакова и Павла к римлянам, первого к коринфянам, галатам, ефесеям, второго — к Тимофею и к Титу{213}. В 1047 г. для новгородского князя Владимира Ярославича написаны были книги шестнадцати пророков с краткими толкованиями на них из разных отцов и учителей Церкви, сохранившиеся в копиях XV в.{214} Переписывались ли тогда в России еще какие-либо библейские книги с толкованиями на них или без толкований; только ли переписывались готовые, переведенные еще святым Мефодием в Болгарии, или некоторые переведены вновь в самой России при Ярославе, ничего не знаем и не утверждаем.
Кроме книг Священного Писания существовали тогда у нас на славянском языке и жития святых. Преподобный Нестор говорит о святом Борисе, что он, будучи исполнен благодати Божией, часто «взимаше книгы и чтяше житья и мучения святых», а мних Иаков свидетельствует, что святой Борис пред своею кончиною воспоминал именно страдания святого Никиты, святого Вячеслава, князя чешского, и святой великомученицы Варвары, которые, следовательно, были ему известны{215}. О других книгах славянских, сохранившихся в списках XI в., скажем в следующем отделе нашей истории, потому что нельзя доказать, чтобы они относились к первой половине этого столетия, а не к последней. Здесь же ограничимся общим замечанием, что благочестивых книг тогда находилось у нас уже довольно. Ярослав, по словам летописца, собрал и списал «книгы многы», так что из них составилась Киево-Софийская библиотека, и ими поучались не только князья или пастыри, но и вообще «вернии людье». И пресвитер Иларион, который сам получил образование в то время, в одном из своих слов выразился: «Мы пишем не для незнающих, а для насыщающихся с избытком книжною мудростию»{216}. Вот каких людей можно уже было встречать тогда между русскими!
Памятников духовного просвещения и учения, относящихся непосредственно к отечественной нашей Церкви того времени, сохранилось весьма мало. Но тем-то более они и драгоценны для нас и привлекают на себя наше внимание.
Первую драгоценность представляет собою довольно обширный Символ веры, преподанный в пояснение и дополнение краткого Никео-Цареградского Символа великому князю Владимиру вдруг после крещения его в Херсоне. Этот Символ представляет собою буквальный перевод с небольшими по местам пропусками греческого исповедания веры, написанного Михаилом Синкеллом († ок. 835){217[28*]}. И мы думаем, что Символ переведен точно для нашего князя крестившими его греками, а преподобным Нестором, который мог еще видеть перевод если не в первоначальном списке, то в копиях, внесен в летопись без всякой перемены. Ибо, во-первых, этот перевод очень неточен и показывает, что переводчики мало были знакомы с богословскою терминологиею на славянском языке и вовсе не знали, что исповедание Михаила Синкелла уже давно и с большею точностию переведено было на славянский язык для болгарского царя Симеона (889–927) в Сборнике, впоследствии переписанном для нашего великого князя Святослава{218}. А во-вторых, в этом переводе православное, строго догматическое выражение о Сыне Божием и Святом Духе РmooЪsioj — единосущный — заменено полуарианским термином подобносущный — РmoioЪsioj. Но известно, что не только во дни преподобного Нестора, а еще при митрополите Иларионе у нас употребляли о Сыне Божием слово единосущный и что даже гораздо прежде в переводе Синкеллова же исповедания веры для болгарского царя Симеона употреблено это самое слово{219}. Возможно ли, чтобы такое еретическое выражение (подобносущный) о Сыне Божием, и притом в Символе, преподанном просветителю России, мог допустить наш просвещенный летописец, если бы он сам перевел этот Символ или если бы он позволил делать какие-либо перемены в прежнем переводе, внося его в свою летопись?{[29*]} Обращаясь к содержанию Символа, находим здесь в кратких словах все главнейшие догматы православия, какие передала издревле православная Церковь Греческая юной дщери своей — Церкви Русской в лице ее равноапостола.
Догмат о Пресвятой Троице: «Верую во единого Бога Отца нерожденного, во единого Сына рожденного, во единого Святого Духа исходящего — три Лица (Собьства) совершенные, разумные, разделяемые числом и ипостасными свойствами, а не по Божеству, ибо Они разделяются нераздельно и соединяются несмесно. Бог Отец, присносый, пребывает в отечестве, нерожден, безначален, начало и вина всем, и единою нерожденностию отличается от Сына и Духа; от Отца рождается Сын прежде всех век и исходит Дух Святой безвременно и бестелесно. Где Отец, там и Сын, там и Дух Святой: Сын единосущен Отцу, различаясь от Отца и Духа только рождением; Пресвятой Дух Отцу и Сыну единосущен и соприсносущен. Отцу (свойственно) отчество, Сыну — сыновство, а Святому Духу — исхождение. Ни Отец не прелагается в Сына или в Духа, ни Сын в Отца или в Духа, ни Дух в Сына или во Отца, ибо непреложны свойства. Не три Бога, но един Бог, потому что едино Божество в трех Лицах».
Догмат о воплощении: «По хотению Отца и Духа (Сын Божий), не оставляя отеческих недр, сошел спасти Свою тварь, вошел в девические ложесна пречистые, как семя Божие, и, приняв плоть, одушевленную душою словесною и разумною, исшел Богом воплощенным, родившимся неизреченно и сохранившим девство Матери. Не потерпел ни смешения, ни слияния, ни изменения, но пребыл, чем был, и стал, чем не был, приняв зрак раба истиною, а не привиденьем, и соделавшись подобным нам по всему, кроме греха...»
Догматы о крестной Смерти, Воскресении, Вознесении на небеса и Втором пришествии Спасителя: «Распялся же и Смерть вкусил, безгрешный; воскрес в своей плоти, не видев тления; на небеса возшел и седе одесную Отца; приидет же паки со славою судить живых и мертвых. Как восшел с своею плотию, так и снидет...»
Догмат о святых таинствах Церкви: «Кроме того, исповедую едино крещение водою и Духом; приступаю к Пречистым Тайнам, веруя, что оне суть воистину Тело и Кровь...»
Догмат о церковных преданиях, и в частности о поклонении иконам, кресту, мощам святых и священным сосудам: «Приемлю церковные предания, поклоняюся честным иконам, поклоняюся древу Честного Креста и всякому начертанию креста, святым мощам и святым сосудам».
К этим частным догматам, по изложении которых в подлинном Символе веры Михаила Синкелла следует заключение, присовокуплены в переводе для великого князя Владимира еще два общие и весьма важные наставления. Первое — о том, какого начала должно держаться, чтобы быть истинно православным: «Веруй и седьми Соборам св. отец, из коих первый был в Никее на Ария... второй — в Константинополе на Македония... третий — в Ефесе на Нестория...» — и так далее перечислены все семь Вселенских Соборов с обозначением, сколько отцов присутствовало на каждом Соборе и против кого каждый был направлен. Другое наставление — о том, чего надлежало, особенно в то время, остерегаться русским, чтобы не потерять православия: «Не принимай же учения от латинян, коих учение развращено». Вслед за этим указаны некоторые отступления латинян, замечено, что прежде и они были православны и принимали участие во всех семи Вселенских Соборах, пока не совратились, и, наконец, повторен завет: «Блюдися их учения... Бог да сохранит тебя от сего». Мы полагаем, что и это последнее наставление, направленное против латинян, точно преподано великому князю Владимиру крестившими его греками, а не выдумано самим летописцем. Ибо в наставлении между прочим сказано о западном духовенстве: «Ови попове единою женою оженевся служать, а друзии до семые жены поимачи служать». Такой упрек латинянам могли делать на Востоке разве еще в конце X и в начале XI в., т. е. до папы Григория VII, который отлучил от Церкви всех женатых священнослужителей, а отнюдь не во второй половине XI и начале XII столетия, когда жил преподобный Нестор и когда действительно ни преподобный Феодосий Печерский, ни другие наши обличители латинян не делали им этого упрека.
Вторая драгоценность нашей духовной литературы того времени и вместе самое древнее сочинение, появившееся собственно в нашей Церкви, какое доселе известно, есть Служба святым мученикам Борису и Глебу, написанная около 1021 г. нашим третьим митрополитом Иоанном I, о которой мы уже высказали свои мысли несколько прежде{220}.
Третью драгоценность той же литературы составляет Поучение к братии Новгородского епископа Луки Жидяты. Поучение это важно для нас не по одной своей древности, нет, а особенно потому, что оно составлено человеком, который первый из наших соотечественников удостоился степени архипастырства, потому что оно, сколько доныне известно, есть первое собственно русское церковное Слово, которое, судя по содержанию его и тону, святитель Новгородский произнес едва ли не при самом вступлении на свою паству (1035). Не отличается это поучение ни искусственным красноречием, ни глубиною и плодовитостию мыслей; напротив, дышит совершенною простотою и кратко излагает самые общие первоначальные наставления в истинах веры и нравственности. Но зато оно вполне соответствовало настоятельным потребностям времени и места, вполне приспособлено было к понятиям тех младенцев по вере, к которым было направлено.
«Первее всего, братие,— говорит проповедник,— вот какую заповедь все мы, христиане, должны содержать несомненно: веровать во единого Бога, в Троице славимого, во Отца и Сына и Святого Духа, как научили апостолы и утвердили святые отцы: «Верую во единого Бога...» — до конца. Веруйте также воскресению, и жизни вечной, и вечной муке (уготованной) грешникам. Не ленитесь ходить в церкви и на заутреню, и на обедню, и на вечерню; и в клети своей, отходя ко сну, прежде помолись Богу и тогда возлегай на постелю. В церкви предстойте со страхом Божиим; не говори ничего и ни о чем не мысли, но всею мыслию моли Бога, да отпустит тебе Бог грехи».
Указав, таким образом, главные обязанности христианина по отношению к Богу, проповедник начинает преподавать своим слушателям христианские обязанности и к ближним: «Любовь имейте со всяким человеком, а особенно с братиею, и да не будет иное на сердце, а иное на устах. Не рой ямы пред братом, да не ввергнет тебя Бог еще в б€ольшую, но будь так правдив, чтобы ради правды и закона Божия быть готовым положить свою главу, да сочтет тебя Бог со святыми. Прощайте брат брату и всякому человеку, а не воздавайте злом за зло; похвалите друг друга, да и Бог вас похвалит. Не смущай, да не наречешься сыном дьявола, но примиряй, да будешь сыном Богу. Не осуди брата даже мыслию, поминая грехи свои, да и тебя Бог не осудит. Помните и милуйте странных, и убогих, и заключенных в темницах и будьте милостивы к своим сиротам...»
После сего проповедник обращает внимание своих слушателей преимущественно на самих себя и наставляет, как они должны вести себя по-христиански: «Неприлично вам, братие, иметь лицемерие, произносить срамные слова и гневаться на всяк день. Не злобствуй, не смейся ни над кем; в напасти терпи, возлагая упование на Бога. Не имейте дерзости, ни гордости, не прилепляйтесь к чему-либо иному подобному, памятуя, яко заутра мы будем смрад, и гной, и червие. Будьте смиренны и кротки, да и послушницы будьте и творцы Божиим заповедям, ибо в сердце гордого обитает дьявол и слово Божие не может утвердиться в нем».
Наконец, проповедник изрекает еще несколько общих наставлений касательно обязанностей христианина в отношении к Богу, к ближним и к самому себе, особенно в быту семейном, гражданском и церковном, и тем заключает свое поучение. «Чтите старого человека и родителей своих; не клянитеся именем Божиим, ни иного заклинайте, ни проклинайте. Судите по правде, мзды не емлите, не отдавайте в лихву. Бога бойтеся, князя чтите: мы рабы, во-первых, Бога, а потом государя. Чтите от всего сердца иерея Божия, чтите и слуги церковные. Не убий, не укради, не солжи, не будь доверчив лжи; не ненавиди, не завиди, не клевещи; не твори блуда ни с рабою и ни с кем; не пей безвременно, но пей в меру, а не до пьянства. Не будь гневлив и дерзок; с радующимися радуйся, с печальными будь печален. Не ядите скверного; святые дни чтите. Бог же мира со всеми вами! Аминь»{221}.
Повторяем: просто это Поучение и безыскусственно, но оно показывает в авторе пастыря мудрого, ясно понимавшего, какою пищею ему надлежало питать свое духовное стадо, пастыря ревностного и попечительного, который, казалось, хотел напутствовать своими наставлениями вверенных его водительству во всех разнообразных обстоятельствах жизни; пастыря кроткого и любвеобильного, умевшего говорить с духовными чадами голосом убеждения и сердца. Одно уже это объясняет нам, почему Ярослав, несмотря на преобладающее в то время влияние греческого духовенства в нашей Церкви, решился избрать на Новгородскую кафедру русского — Луку Жидяту и предпочел его ученику прежнего Новгородского епископа Иоакима Ефрему, тогда как последний по завещанию своего учителя уже пять лет отправлял обязанности его учительства.
Четвертая драгоценность и, можно сказать, перл всей нашей духовной литературы первого периода есть Слово пресвитера Илариона, бывшего в селе Берестове, впоследствии митрополита Киевского. Мы уже несколько раз приводили краткие отрывки из этого превосходного Слова как свидетельства исторические. Теперь взглянем на него во всей его целости, чтобы составить о нем надлежащее понятие. Нельзя не удивляться зрелости ума, глубине чувства, обилию богословских сведений и тому ораторскому одушевлению и искусству, какими запечатлено это образцовое Слово, написанное Иларионом еще в сане пресвитера. Оно состоит из трех частей, которые, по-видимому, разнородны между собою, но имеют тесную внутреннюю связь и составляют одно художественное целое. В первой части вития показывает превосходство закона евангельского, т. е. веры Христовой, пред законом Моисеевым и распространение ее между всеми народами, и в особенности в земле Русской; во второй — восхваляет равноапостольного Владимира, просветившего землю Русскую этою спасительною верою, столько превосходящею закон Моисеев; в третьей — обращается с молитвою к Богу от лица всей новопросвещенной земли Русской, так что первая часть служит самою твердою основою для второй, а вторая естественно приводит к третьей и заключается ею. Все эти три части означены в самом заглавии Слова: «О законе, Моисеом даннем, и о благодати и истине, Иисус Христом бывшим, и како закон отъиде, благодать же и истина всю землю исполни и вера во вся языки простреся и до нашего языка русскаго; и похвала кагану нашему Владимиру, от негоже крещени быхом; и молитва к Богу от всеа земля наша».
«Благословен Господь Бог Израилев, Бог христианский,— так начинается первая часть Слова,— яко посети и сотвори избавление людем своим (Лк. 1. 68), не презрел твари Своей до конца и не попустил ей быть одержимою мраком идолопоклонства и бесовским служением, но оправдал сперва племя Авраамово чрез скрижали и закон, а после чрез Сына Своего спас все народы Евангелием и крещением, вводя их в обновление пакибытия, в жизнь вечную. Итак, восхвалим и прославим Его, непрестанно хвалимого от ангелов; поклонимся Ему, Которому непрестанно кланяются херувимы и серафимы, ибо Он призрел на людей Своих, и не ходатай, ниже ангел, но Сам спас нас (Ис. 63. 9), пришед на землю не привидением, но истинно, пострадав за нас плотию до Гроба и воскресив нас с Собою. Облекшись плотию, пришел Он к живущим на земле человекам, а быв распят и положен во Гробе, сошел к находящимся во аде, дабы те и другие, живые и мертвые, познали посещение и пришествие к ним Божества и уразумели, что Бог имеет власть и силу над живыми и мертвыми. Ибо кто так велик, как Бог наш? Он един творит чудеса. Он положил закон для приготовления людей к принятию истины и благодати, чтобы человеческое естество при руководстве закона, уклоняясь от идольского многобожия, приучилось веровать в единого Бога, чтобы человечество, как сосуд оскверненный, быв омыто законом и обрезанием, как водою, могло принять млеко благодати и крещения. Закон был предтечею и служителем благодати и истины; истина же и благодать служат веку будущему, жизни бессмертной. Ибо закон приводил подзаконных к благодатному крещению; крещение же препровождает сынов своих в вечную жизнь. Моисей и пророки проповедали о пришествии Христовом, а Христос и Его апостолы — о воскресении и будущем веке».
После этой общей мысли о законе и благодати, составляющей как бы вступление к первой части, вития подробно рассматривает их взаимное отношение под символическими образами сперва Агари и Сарры, потом Манассии и Ефрема и раскрывает преимущественно две истины: во-первых, ту, что закон дан был только на время, служил только приготовлением к благодати, сению грядущих благ и должен был прейти, когда воссияла благодать и начала приводить людей к вечной жизни; а во-вторых, ту, что закон дан был одним иудеям и не простирался на другие народы, тогда как благодать и вера христианская дарована для всех людей, распространилась на множество языков, наполнила всю землю, покрыла ее, как вода морская, и спасает всех.
При созерцании такого превосходства благодати пред законом вития снова возносится к самому виновнику благодати Господу Иисусу и восклицает: «Итак, кто не прославит, кто не восхвалит Его, кто не поклонится величию славы Его? Кто не удивится неизмеримому человеколюбию Его? Рожденный прежде веков от Отца, единый сопрестольный Отцу, единосущный Ему, как свет солнцу, сошел на землю; не отлучаясь от Отца, посетил людей своих, воплотился от чистой, безмужной и непорочной Девы, вошел (в утробу Ее), как Сам ведает, принял плоть и исшел, как вошел, един сый от Троицы в двух естествах: Божеском и человеческом, совершенный человек по вочеловечению, а не в привидении и совершенный Бог по Божеству, а не простой человек. На земле Он явил (свойства и дела) Божеские и человеческие: как человек возрастал в утробе матерней, а как Бог исшел, не нарушив девства; как человек питался матерним млеком и как Бог повелел ангелам с пастырями воспевать: Слава в вышних Богу; как человек повит был пеленами и как Бог путеводствовал волхвов звездою; как человек возлег в яслях и как Бог принял от волхвов дары и поклонение; как человек бежал во Египет, но как Богу поклонились Ему рукотворенная египетская (Ис. 19. 1); как человек пришел креститься, но как Бога, убоявшись, Иордан возвратился вспять; как человек, обнажившись, вошел в воду и как Бог принял свидетельство от Отца: Сей есть Сын мой возлюбленный; как человек постился сорок дней и взалкал и как Бог победил искусителя; как человек вошел на брак в Кану Галилейскую и как Бог преложил воду в вино; как человек спал на корабле и как Бог запретил ветрам и морю, и они послушались Его; как человек прослезился о Лазаре и как Бог воскресил его из мертвых; как человек всел на осла, но как Богу Ему взывали: Благословен грядый во имя Господне; как человек был распят и как Бог по своей власти ввел в рай распятого с Ним; как человек вкусил оцта и испустил дух и как Бог помрачил солнце и потряс землю; как человек положен был во Гробе и как Бог разрушил ад и освободил души; как человек запечатан был во Гробе и как Бог исшел, сохранив печати в целости; иудеи старались утаить Его Воскресение как человека, подкупая стражу, но как Бога Его познали все концы земли. Поистине, кто Бог велий, яко Бог наш? Той есть Бог, творяй чудеса. Крестом и страданиями на лобном месте Он соделал спасение посреде земли (Пс. 73. 12), вкусив оцта и желчи, чтобы горьким вкушением уничтожить преступление и грехи, порожденные сладким Адамовым вкушением от древа».
«Но,— продолжает оратор,— сотворившие с Ним сие сами преткнулись, как бы о камень, и сокрушились» — и показывает, почему и как иудеи не приняли Спасителя и сами за то были отвергнуты, и закон, как вечерняя заря, погас; почему и как благодать распространилась между новыми народами и достигла народа русского. Остановившись особенно на последнем событии, русский пресвитер говорит: «Вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу, а Иудея молчит; Христос прославляется, а иудеи проклинаются, язычники приведены, а иудеи отринуты... Уже не идолослужителями именуемся мы, а христианами; мы уже не без упования (Еф. 2. 12), но уповаем на жизнь вечную. Уже не капища строим, но созидаем церкви Христовы; не закалаем друг друга бесам, но Христос за нас закалается и раздробляется в Жертву Богу и Отцу. Уже не кровь жертв вкушаем и погибаем, но вкушаем Пречистую Кровь Христову и спасаемся. Все народы помиловал благой Бог и нас не презрел; восхотел — и спас нас, и привел в познание истины. Пуста была земля наша и иссохла; зной идолослужения иссушил ее, но внезапно потек источник Евангелия и напоил всю землю нашу... Так, веруя в Него и содержа предание святых отцов седми Соборов, молим Бога, да поспешит нам еще и еще и направит нас на путь заповедей Своих» и проч.
Если хороша первая часть рассматриваемого нами Слова, то еще лучше, вдохновеннее и красноречивее вторая. Здесь прежде всего оратор призывает соотечественников восхвалить своего равноапостола и начертывает картину, как он насадил святую веру в земле Русской: «Славит похвалами Римская страна Петра и Павла, чрез которых уверовала во Иисуса Христа, Сына Божия; Асия, Ефес и Патмос — Иоанна Богослова; Индия — Фому; Египет — Марка; каждая страна, город и народ чтут и славят своих наставников, которые научили их православной вере. Прославим и мы по силе нашей, хотя малыми похвалами, совершившего великие и чудные дела, нашего учителя и наставника, великого кагана земли нашей Владимира... Когда жил он и землю свою управлял с правдою, мужеством и смыслом, пришло на него посещение Вышнего, призрело на него всемилостивое око благого Бога и воссиял в сердце его разум; он уразумел суету идольского заблуждения и взыскал единого Бога, сотворившего все видимое и невидимое. А особенно он всегда слышал о православной, христолюбивой и сильной верою земле Греческой, как чтут там единого Бога в Троице и покланяются Ему, как творятся там силы, чудеса и знамения, как церкви там полны людей, как в селениях и городах благоверных все прилежат к молитве, все предстоят Богу. Слыша все сие, возгорелся он духом и возжелал сердцем быть христианином и обратить всю землю в христианство. По благоволению и любви Божией к роду человеческому это и исполнилось. Совлекся каган наш одежды, а с нею и ветхого человека, сложил одежду тленную, отряс прах неверия и, вошедши в святую купель, возродился от Духа и воды. Во Христа крестившись, в Христа облекся и вышел из купели убеленный; стал сыном нетления, сыном воскресения; принял имя вечное и славное в роды и роды — Василий, по которому и написан в книге живота, в вышнем граде, в нетленном Иерусалиме. Впрочем, на этом еще не остановился он в подвиге благоверия и не в этом только явил свою любовь к Богу, но простерся далее и повелел всему народу своему креститься во имя Отца и Сына и Святого Духа, чтобы открыто и громогласно славилось во всех городах имя Святой Троицы и все были христианами: малые и великие, рабы и свободные, юные и старые, бояре и простые, богатые и убогие. И ни один человек не противился его благочестивому повелению: крестились если кто не по любви, то по страху к повелевшему, поелику благоверие в нем соединено было со властию. Таким образом, вся земля наша в одно время стала славить Христа с Отцом и Святым Духом. Тогда мрак идольский начал от нас удаляться и появилась заря благоверия. Тогда тьма служения бесовского исчезла и осветило нашу землю солнце Евангелия; капища разрушены, и церкви воздвигаются, идолы низвергаются, и явились иконы святых; бесы убежали, крест освятил города; пастыри словесных овец Христовых — епископы, пресвитеры и диаконы стали возносить бескровную Жертву, и клир украсил и облек в благолепие святые церкви. Труба апостольская и гром евангельский огласил все города; фимиам, возносимый Богу, освятил воздух. Поставлены на горах монастыри; явились черноризцы; мужи и жены, малые и великие — все люди наполнили святые церкви, прославили Господа».
Затем начинается самая похвала: «Тебя же как восхвалим, досточтимый и славный отец наш, премужественный между владыками земными Василий? Как можем надивиться твоей доблести, крепости и силе? Какую воздадим благодарность за то, что чрез тебя познали мы Господа и избавились заблуждения идольского, что по твоему повелению по всей земле нашей славится Христос?.. Не видел ты Христа и не ходил по Нем: как же стал ты учеником Его? Другие, видев Его, не веровали, а ты, не видев, уверовал... Знавшие закон и пророков распяли Христа, а ты, не читав ни закона, ни пророков, Распятому поклонился. Как разверзлось сердце твое? Как вошел в тебя страх Божий? Не видел ты апостола, который бы, пришед в землю твою, своею нищетою и наготою, гладом и жаждою, преклонил твое сердце к смирению. Не видел, как изгоняли бесов именем Христовым, возвращали здравие больным, как прелагался огонь в холод, воскресали мертвые. Не видев всего этого, как же ты уверовал? Дивное чудо! Другие цари и властители, видя, как все это совершилось святыми мужами, не веровали, но еще самих их предавали страданиям и мучениям. Но ты, блаженный, без всего этого притек ко Христу; руководствуясь только своим добрым смыслом и острым умом, ты постигнул, что един есть Бог, Творец невидимого и видимого, небесного и земного, и что послал Он в мир для спасения людей Своего возлюбленного Сына. И с сими помыслами вступил ты в светлую купель».
После этого проповедник прославляет щедроты и милостыни Владимира и доказывает на основании слова Божия, что за свои милостыни и за свой великий подвиг обращения бесчисленных грешников от идолопоклонства и насаждения благоверия во всей стране своей он, без сомнения, подобно Константину Великому, удостоится славы на небесах: «Подражатель Великого Константина, равный ему умом, равный любовию ко Христу и почитанием служителей Его! Тот, со святыми отцами Никейского Собора, положил закон людям, а ты, часто собираясь с новыми отцами, нашими епископами, с великим смирением советовался с ними, как уставить закон сей среди людей, недавно познавших Господа. Тот покорил Богу царство Еллинское и Римское, а ты, блаженный, то же сделал в России, ибо как у тех, так и у нас уже Христос именуется Царем. Тот с материю своею Еленою утвердил веру, когда принес крест из Иерусалима и разослал части его по всему миру своему, а ты утвердил веру с бабкою твоею Ольгою, принесши крест из нового Иерусалима, града Константинова, и поставив его на земле своей. И, как подобного Константину, Бог соделал тебя участником единой с ним славы и чести на небесах за благоверие, которое имел ты в этой жизни».
Как на свидетелей благоверия равноапостольного князя вития указывает на Десятинный храм, созданный Владимиром, где покоилось и честное тело его, и на сына его Ярослава — продолжателя его благочестивых дел, и при этом в порыве ораторского воодушевления восклицает: «Встань от гроба твоего, честная главо, встань, отряси сон! Ты не умер, но спишь до общего всем восстания. Встань! Ты не умер. Не свойственно умереть тебе, когда уверовал ты во Христа, Жизнь всего мира. Отряси сон, возведи очи и посмотри, как Господь, сподобив тебя почестей небесных, не оставил тебя без памяти и на земле в сыне твоем. Встань, посмотри на сына своего Георгия, посмотри на кровного своего, посмотри на своего возлюбленного, посмотри на того, которого извел Господь от чресл твоих, посмотри на украшающего престол земли твоей и возрадуйся, возвеселись! Посмотри и на благоверную сноху твою Ирину; посмотри и на внуков, и правнуков твоих, как они живут, как Господь хранит их, как содержат они благоверие, тобою преданное, как часто посещают святые храмы, как славят Христа, как поклоняются Его имени. Посмотри и на город, сияющий величием; посмотри на процветающие церкви, посмотри на возрастающее христианство; посмотри на город, освящаемый и блистающий иконами святых, благоухающий фимиамом и оглашаемый хвалами святыми и Божественными песнопениями. И, видев все сие, возрадуйся, возвеселись и восхвали благого Бога, строящего все сие».
Наконец Иларион обращается ко Владимиру, как уже прославленному на небесах, с хвалебными восклицаниями «Радуйся» и с молитвою, чтобы он, получив за свои добрые дела в Царстве Небесном возмездие, помолился Господу о земле своей и о людях, над которыми благоверно владычествовал, и в особенности о сыне своем — кагане Георгии (Ярославе).
После этой краткой молитвы к равноапостольному Владимиру следует обширная молитва к Богу, составляющая третью часть и как бы общее заключение всего Слова. В ней служитель Церкви от лица всей земли Русской взывает: «Ты же, Владыко, Царю и Боже наш, высокий и славный! Человеколюбец, воздающий по трудам славу и честь и творящий причастниками Твоего царства! Помяни как благий и нас, убогих Твоих, яко имя Тебе человеколюбец. Хотя и не имеем мы добрых дел, но спаси нас по великой Твоей милости. Мы бо людие Твои и овцы пажити Твоея; мы стадо, которое недавно Ты начал пасти, исторгши из пагубного идолослужения. Пастырю добрый, положивший душу Свою за овцы! Не оставь нас, хотя мы и доселе блуждаем, не отвергни нас, хотя мы и доселе согрешаем пред Тобою, как рабы новокупленные, ни в чем не умеющие угодить господину своему... Каемся о злых делах своих; просим, да послешь страх Твой в сердца наши; молим, да помилуешь нас на Страшном суде... Ты Бог наш, и мы люди Твои, Твоя часть, Твое достояние. Не воздеваем рук наших к богу чуждому, не последуем какому-либо пророку, не держимся учения еретического, но призываем Тебя, Бога истинного... Доколе стоит мир сей, не наводи на нас напасти и искушения и не предай нас в руки иноплеменников, да не назовется град Твой градом плененным и стадо Твое — пришельцами в земле несвоей; да не скажут вопреки нам народы: «Где есть Бог их?» Не попускай на нас скорби, глада, внезапной смерти, огня, потопления, чтобы не отпали от веры нетвердые в вере. Не много накажи, но много помилуй; не сильно порази, но милостиво исцели; не надолго оскорби, но вскоре утешь... Продли милость Твою на людях Твоих, врагов прогони; мир утверди; народы укроти; голод вознагради изобилием. Государей наших сделай грозными народам; боляр умудри; города распространи; Церковь Твою возрасти; достояние Твое соблюди; мужей, жен и детей спаси; находящихся в рабстве, в пленении, в заточении, в путешествии, в плавании, в темницах, в алчбе, жажде и наготе, всех помилуй, всех утешь, всех обрадуй, подавая им радость телесную и душевную» и проч. В доказательство того, как высоко ценили предки наши эту молитву, довольно припомнить, что она принята была в церковное употребление и еще в XVI в. возглашалась при общественных службах{222}.
Когда написано Иларионом разобранное нами Слово, мы уже сказали. В слове упоминаются две церкви, созданные в Киеве Ярославом: Софийская и потом Благовещенская; следовательно, оно написано гораздо после 1037 г., когда Софийская церковь была только что заложена. Упоминается также в живых супруга великого князя Ярослава Ирина, скончавшаяся в 1050 г.; следовательно, Слово написано прежде, нежели Иларион избран был в сан митрополита. Было ли оно произнесено в храме? Кажется, было, судя по одному обращению витии к слушателям в конце приступа: «Излагать в сем писании проповедь пророков о Христе и учение апостолов о будущем веке было бы излишне и клонилось бы к тщеславию. Ибо что писано в других книгах и вам уже известно, о том предлагать здесь было бы признаком дерзости и славолюбия». В каком же храме и когда Слово произнесено? Всего вероятнее — в Десятинном храме, где покоилось самое тело Владимира, и в день памяти равноапостольного князя. Нет сомнения, что благочестивый Ярослав ежегодно совершал вместе со всеми киевлянами память по отце своем в день его кончины (15 июля) у его гроба. Если когда, то особенно в этот торжественный день в присутствии самого князя с семейством и при многочисленном стечении народа прилично было возгласить похвальное Слово просветителю России. Если где, то особенно у гроба его естественно было воскликнуть: «Встань от гроба твоего, честная главо! Встань, отряси сон... встань, посмотри на сына твоего Георгия, посмотри на кровного своего, посмотри на возлюбленного своего!..» Во всяком другом храме такое обращение к святому князю было бы не столько уместно. Мы еще будем говорить о сочинениях Илариона уже в сане митрополита в своем месте{223}, а теперь спросим только: достоин ли был этот смиренный пресвитер по образованию той высокой иерархической степени, на которую вскоре был поставлен?
Наконец, сохранился и еще один весьма важный памятник русской духовной литературы времен Владимира святого, хотя и писанный по-гречески. Разумеем сочинение Киевского митрополита Леонтия об опресноках: памятник тем более замечательный, что представляет собою самый первый опыт в полемическом роде, написанный собственно в Церкви Русской против латинян, и вообще один из первых опытов в том же роде на всем Востоке как по древности, так и по внутреннему достоинству. А потому считаем неизлишним познакомиться короче с этим произведением и проследить его от начала до конца.
Сочинение надписано: «Об опресноках», но направлено вместе и против некоторых других отступлений Римской Церкви от истины православия, только об опресноках рассуждает гораздо подробнее и обширнее, нежели о прочих предметах.
Начинается общим вступлением. «Мужи римские, внемлите! Светильник ногама моима закон Твой, и свет стезям моим,— говорит Божественное Писание (Пс. 118. 105), и весьма справедливо. Притом заповедь закона есть жизнь и свет: зане свет повеления Твоя на земли (Ис. 26. 9). Итак, если заповеди Божии суть жизнь и свет всякому ходящему в них и если нарушение одной заповеди причинило смерть всему роду человеческому, то, значит, смерть и мрак или погибель не ходить в заповедях Божиих; не ходящий во свете, по слову Господа, не весть, камо идет (Ин. 12. 35). Посмотрим же, по Богу ли хождения наши и в заповедях ли Его мы или нет. Но так как хождение по Богу двояко: одно — верою, а другое — жизнию и делами, так как и хождение верою и хождение жизнию тоже двояко: одно правое, а другое неправое, одно благое, а другое злое, то прежде всего обратим внимание, каково хождение наше верою, которая есть основание всей жизни по Боге. Ибо, хотя и вера без дела мертва есть и дела без веры, вера, однако ж, должна предшествовать делам: она есть основание их и на ней зиждутся дела и соблюдаются ею. Посему о вере прежде и рассудим, а потом, когда положено будет прочное основание, пусть каждый зиждет на нем и дела свои».
После этого общего вступления автор, в частности, переходит к исследованию об опресноках: «Слышу, что вы употребляете опресноки при Божественном Тайнодействии, а мы, напротив, употребляем хлеб квасной. Но, как ваше обыкновение в упомянутом деле есть следствие вашего верования, так точно и наше. Потому рассмотрим на основании Писания, чт€о должно употреблять при совершении Евхаристии: опресноки или хлеб квасной».
В самом исследовании автор представляет целый ряд доказательств рассматриваемой им истины, стараясь вместе опровергать возражения латинян. Доказательства эти, если мы выразим их кратко словами самого автора, опуская подробности, состоят в следующем:
а) «Христос Спаситель есть иерей во век по чину Мельхиседекову (Пс. 109. 4), а не по чину Ааронову. Но Мельхиседек принес хлеб и вино, а Аарон приносил кровавые жертвы, и опресноки, и горькое зелие. Что же после этого должно совершать нам: то ли, что принес Мельхиседек, или то, что приносил Аарон? То, что принес Мельхиседек, ибо по его чину есть Иерей Христос, а не по чину Ааронову...
б) Христос Спаситель, взяв хлеб и преломив, предал ученикам своим с произнесением слов: Приимите, ядите: сие есть Тело Мое (1 Кор. 11. 24), хлеб квасной — живой, а не мертвые опресноки, хлеб квасной в воспоминание Его самого, который есть Живот мира, а не опресноки, которые учреждены были только как образ в воспоминание злостраданий и в знамение умерщвления греха прародительского. Аз есмь хлеб животный, сшедый с небесе,— говорит Господь,— и ядый Мою плоть жив будет во век: зане Аз живу, и вы живи будете (Ин. 6. 51; 14. 19)...
в) Христос Спаситель учредил Новый Завет, а кто учредил Новый, тот этим самым упразднил Ветхий, в котором были опресноки. Одно из закона (ветхого) исполняющий весь закон должен исполнять, и Христос ему ничтоже пользует, как говорит Божественный апостол (Гал. 5. 2)...
г) Христос Спаситель в тринадцатый день преподал наше таинство, когда еще не время было опресноков, а в четырнадцатый пострадал Сам, следовательно в то самое время, когда и агнец во образ Его был закалаем и снедаем и изъемлемо было из домов квасное. Евангелист говорит: И тии не внидоша в претор, да не осквернятся, но да ядят пасху (Ин. 18. 28); еще: Иудее же, понеже пяток бе, да не останут кресте телеса в субботу, бе бо велик день тоя субботы (Ин. 19. 31). Итак, если агнец в четырнадцатый день был закалаем, когда и Господь пострадал, а опресноки были ядомы после агнца, то ясно, что Господь, преподавши наше таинство в тринадцатый день, преподал квасной хлеб, а не опреснок, ибо еще не время было опресноков. Но что Он преподал, то и должны мы благочестно блюсти...
д) Христос Спаситель употребил на вечери при установлении таинства Евхаристии Ґrtoj [хлеб (греч.)]. Но нигде нельзя найти в Писании, чтоб под словом Ґrtoj без прибавления к нему Ґzumoj [неквашенный (греч.)] разумелся опреснок; везде, напротив, под именем Ґrtoj, если не прибавлено к нему Ґzumoj, разумеется хлеб квасной. Даже слово Ґrtoj, хотя бы то в соединении с Ґzumoj, почти и не употребляется, когда хотят означить опреснок, а если и употребляется, что, впрочем, случается редко, то не иначе как с прибавлением Ґzumoj. Хлеб, говорится, опресночный (Чис. 6. 19)...
е) Господь говорит в Евангелии: Блюдитеся от кваса фарисейска и саддукейска, а ученики помышляли в себе: «Это значит, что мы хлебов не взяли». Уразумев же Иисус помышления их, сказал им: «Как же вы не разумеете, что Я не о закваске хлебной сказал вам (Мф. 16. 6–11)?» Итак, вот и ученики, услышавши о закваске, тотчас вообразили, что речь о хлебе (Ґrtoj); и Учитель их дает разуметь, что с понятием хлеба (Ґrtoj) естественно соединяется понятие закваски: Тогда разумеша, яко не рече хранитися от кваса хлебнаго, но от учения фарисейска и саддукейска (Мф. 16. 12)...
ж) Совершать опресноки повелено было иудеям только в Иерусалиме, где находился знаменитый храм. А отсюда мы заключаем, что вы (римляне), кроме несоблюдения Евангелия, нарушаете и ветхий закон, во всякое время и во всяком месте совершая опресноки, которые совершаемы были некогда иудеями только в Иерусалиме и в продолжение седми дней. Заключаем также, что по разрушении Иерусалима и храма его должно разрушиться и все, образно в нем некогда совершавшееся, следовательно и опресноки, и что по прошествии сени во всем мире должно воссиять Солнце правды и его благовестие...
з) Хотя Евангелие говорит: «В первый день опресночный приступили ко Иисусу ученики Его, говоря Ему: «Господи, где велишь приготовить нам Тебе пасху?» (Мф. 26. 17), но первым опресночным днем евангелист называет здесь день, предшествовавший времени ядения опресноков, как полагает и великий Златоуст. И этот день есть именно десятый месяца, ибо в десятый день приготовляема была законная пасха, т. е. отделяем был по закону агнец на заклание во образ Господа и соблюдаем был даже до четырнадцатого дня, а в 14-й был закалаем к вечеру и после него ядомы были опресноки, так что если бы не был предварительно отделяем агнец, то не был бы закалаем; если бы не был закалаем агнец, то не были бы снедаемы и опресноки. Посему справедливо евангелист назвал первым опресночным днем сей приготовительный день, ибо он был началом и как бы причиною и снедения опресноков. Мы также согласно с прообразованием Великий Понедельник называем первым великим днем святых страстей не потому, чтобы в этот день заклан был Христос, равно как и агнец не был закалаем в десятый день месяца, но потому, что начиная с сего дня Христос коварно был уловляем к смерти, равно как и агнец отделяем был для заклания...»
После обстоятельного исследования об опресноках, из которого мы привели только главные мысли, первосвятитель наш делает замечания и против других отступлений Римской Церкви, хотя самые краткие (которые также представим в сокращении), как-то:
а) Против пощения в субботу. «В 64 правиле святых апостол пишется: «Аще кто из клира усмотрен будет постящимся в день Господень или субботу, кроме единыя, да будет извержен. Аще же мирянин, да будет отлучен». А какая это единая, они не сказывают нам. В 24-й гл. 7-й книги апостольских постановлений написано: «Субботу и неделю празднуйте, в ту воспоминаем сотворение мира, а в сию — Воскресение Господа; но одну субботу в году должны вы блюсти: субботу погребения Господня; в оную подобает поститься, а не праздновать ее: ибо, как в сию субботу Господь сокрылся от лица земли, то плачь о Нем сильнее радости о сотворении мира». Если это так, мужи римские, то горе нам, когда мы не ходим в заповедях Господа и проповедников Его, а уклоняемся в предания ложные.
б) Против ежедневного совершения литургии во святую Четыредесятницу. «На каком основании во святую Великую Четыредесятницу ежедневно совершаете вы литургию, чего не должно быть, исключая субботы и воскресенья? Не ясно ли Собор Лаодикийский в 48 правиле говорит: «Не подобает в Четыредесятницу приносить Святый Хлеб (освящать Даров), разве токмо в субботу и в день воскресный» — и в 51: «Не подобает в Четыредесятницу дни рождения мучеников праздновати, но совершати память святых мучеников в субботы и в дни воскресные»? Приведенные нами здесь церковные правила суть писанные, дабы мы решительно не имели никакого оправдания в случае нарушения их...»
в) Против разрушения законных браков клириков. «Кто также научил вас из учителей Церкви, мужи римские, разрушать законные браки клириков? Не ясно ли говорят первоверховные из апостолов в 5 правиле своем: «Пресвитер или диакон да не изгонит жены своей под видом благоговения; аще же изгонит, да будет отлучен от общения церковного; а оставаясь непреклонным, да будет извержен от священнаго чина»? И Павел, сей сосуд избранный, пиша к Титу, говорит: Сего ради оставих тя в Крите, да недокончанная исправиши и устроиши по всем градом пресвитеры, якоже тебе аз повелех. Аще кто есть непорочен, единыя жены муж (Тит. 1. 5). И бесчисленное множество других подобной важности свидетельств можно бы привести против вас...»
г) Против обычая есть удавленину. «Откуда также у вас обычай есть удавленину? Не от смешения ли с варварами? Иаков, брат Господень, ясно говорит в Деяниях апостольских: «Что касается уверовавших из язычников, мы не имеем нужды возлагать на выю их такое иго, которого не могли понести отцы наши: довольно для них удерживаться от идоложертвенного, от удавленины, крови и блуда» (Деян. 15. 13, 19, 20). Если и в то время, когда много было такого, что могло быть возбранено, апостолы возбранили только означенные предметы, как несовместные с верою, а прочее разрешили, то как избежим суда мы, делая бесстрашно возбраненное ими?»
д) Наконец, против учения об исхождении Святого Духа и от Сына. «Откуда также у вас учение об исхождении Духа Святого от Отца и Сына? Если вы утверждаете, что Дух Святой исходит от Отца и вместе от Сына, как из двух неких источников, подобно тому, как из двух источников вытекает одна река, то, во-первых, Дух является, таким образом, чем-то б€ольшим Отца и Сына, чт€о ложно; а во-вторых, в Троице будут два начала, а не одно, чт€о невозможно. Единородное Слово Отца, сущее в лоне Его, единосущное Отцу и Всесвятому Духу, и совечное, и собезначальное, отнюдь не может быть представляемо началом Того, Который исходит от Отца. Мы так научены от святых и Божественных отцов и так поем: Иже от Отца, а не от Сына исходящаго. Ибо одно начало всего и всех — Отец: одних по естеству, т. е. Сына и Духа, а других — по сотворению, т. е. всех тварей. И тот, кто несходно с сим мыслит и верует, не избегнет суда и осуждения в будущем веке: «Хулящему на Духа Святого,— говорит Господь,— не отпустится ни в сем, ни в будущем веке» (Мф. 12. 31). А Христос, Который есть истина, не может солгати. Тому слава со безначальным Отцом и Всесвятым Духом во веки. Аминь»{224}.
Подлинность изложенного нами сочинения была отчасти заподозрена, но без всяких оснований. Ныне оно известно по четырем спискам: два присланы в Россию от Иерусалимского патриарха Досифея († в начале XVIII в.) и хранятся в Московской Синодальной библиотеке; один упоминается у Льва Алляция, бывшего библиотекарем при Ватиканской библиотеке, и еще один значится по каталогу библиотеки Венецианской{225}. Предположить, не приписал ли намеренно нашему митрополиту этого сочинения патриарх Досифей, когда посылал его в Россию, нельзя: иначе как же оно приписывается нашему же митрополиту в двух других списках — Алляциевом и Венецианском? Думать, что это сочинение, хотя действительно принадлежит Льву митрополиту или архиепископу, но только не русскому, а Льву Болгарскому, который точно в XI в. писал против латинян об опресноках, также было бы несправедливо: Лев Болгарский был и именовался архиепископом Охридским, а здесь Лев назван митрополитом Переяславля, что в России, притом сочинения Льва Болгарского об опресноках известны другие{226}. Правда, были и в Болгарии два Переяславля, или две Преславы: Большая, называвшаяся по-гречески Мегалополем, и Малая, называвшаяся Марцианополем{227}. Но а) неизвестно, чтобы в каком-либо из этих городов имел кафедру митрополит или архиепископ; б) как бы нарочно в отличие от этих Переяславлей болгарских в рассматриваемом сочинении Лев назван митрополитом Переяславля, чт€о в России; в) если бы это сочинение писал иерарх какого-либо Переяславля болгарского, то, без сомнения, как грек, и в сочинении, написанном по-гречески, он назвал бы себя митрополитом не Переяславля (по-славянски), а или Мегалополя, или Марцианополя (по-гречески). Из того, что сочинение это дошло до нас в списках XIII–XIV вв. (впрочем, какого века списки Алляциев и Венецианский, неизвестно) не следует, будто и самое сочинение явилось не прежде. Еще одно недоумение: мог ли наш митрополит Леонтий, живший в конце X и в первые годы XI в., написать сочинение об опресноках, когда стали обличать в этом латинян уже с половины XI в., со времен Цареградского патриарха Михаила Керуллария? Мог, потому что начало употребления латинянами опресноков ученые полагают еще между 860 и 1048 г., а некоторые — и гораздо прежде; со времени же Михаила Керуллария обличения в этом латинян сделались только открытее и сильнее. Признавая, таким образом, подлинным сочинение нашего второго митрополита{228}, мы должны сознаться, что этот митрополит, как видно из сочинения его, наделен был от природы умом светлым и рассудительным, обладал разнообразными богословскими познаниями и имел образование классическое; должны сознаться, что он был пастырь, глубоко проникнутый ревностию по вере православной и горевший пламенным желанием вразумить и обратить к ней заблудших. Вместе с тем становится очевидным, каких достойных первосвятителей присылали в Россию Константинопольские патриархи при первоначальном насаждении и устроении нашей Церкви{[30*]}.