Троица присутствует в самой интеллектуальной структуре христологического догмата, то есть в разли­чении Лица и природы. Троица - одна природа в трех Лицах, Христос - одно Лицо в двух природах. Хотя Божество и человечество разделены бесконечным расстоянием, лежащим между тварным и нетварным, они воссоединены в единстве одной Личности.

Между триадологией и Христологией есть связую­щее начало-единосущие, ибо термин «единосущный», ομοούσιος, предназначавшийся первоначально для оп­ределения внутри-Троичного единства Отца и Сына, вновь появляется в христологическом догмате, оконча­тельно сформулированном Халкидонским Собором. Христос, с одной стороны, единосущен Отцу по Своему Божеству, с другой - единосущен нам по Своему чело­вечеству. Итак - два единосущия, но один Единосущ­ный, одно Лицо - истинный Бог и в то же время истин­ный человек. Ипостась объемлет обе природы: она ос­тается одной из них, становясь и другой, причем ни Бо­жество не превращается в человечество, ни человечест­во в Божество.

Халкидонский догмат, точно выразивший эту тайну двух в одном, явился завершением длительной борьбы против попыток рационалистически объяснить вопло­щение путем умаления то Божественной, то человече­ской природы Христа. За этими попытками вырисовы­ваются две противоположные великие богословские школы древнего христианства: Александрийская и Ан­тиохийская. Антиохийская школа - это школа буква­лизма в экзегезе, обращавшая главное внимание на ис­торический аспект Священного Писания. Всякая сим­волическая интерпретация, всякий гносис священного события казались ей подозрительными, и потому она часто теряла из виду присутствие вечности в истории. Так возникала опасность увидеть в Иисусе лишь одного из индивидуумов в истории Иудеи, истории слишком человеческой в ее временных рамках. В Антиохийской школе история замыкалась в себе настолько, что порой даже проходила мимо грандиозного видения Бога, став­шего человеком. Напротив, Александрийская школа, сосредоточенная на христианском гносисе, в своей край­ней аллегорической экзегезе часто лишала библейское событие его конкретной простоты, проявляя тенденцию игнорировать исторический, человеческий аспект воп­лощения. Эти школы дали великих богословов, но поро­дили также и великих еретиков, когда каждая из них поддавалась характерному для нее искушению.

Несторианство, возникшее из антиохийского образа мышления, рассекало Христа на два различных лица. Каждому единосущию здесь соответствовал свой единосущный и, таким образом, появилось два единосущ­ных - Сын Божий и Сын человеческий, личностно раз­деленные. Правда, богословская терминология в это время не была еще окончательно установившейся, раз­личение между лицом и природой оставалось туман­ным, и мысль Нестория долгое время могла вводить в заблуждение. Этот Константинопольский патриарх при­надлежал к Антиохийской школе, где его учителями были великие богословы, в том числе и такие, кото­рые - как Феодор Мопсуетский - явно клонились к ереси (Феодор был осужден посмертно). Несторий чет­ко различал две природы, и строй его мыслей казался православным до того момента, как он отказался на­именовать Пресвятую Деву Богородицей - «Феотокос» и предпочел употреблять вместо «Богородица» термин «Христородица». Тогда благочестие простых верующих возмутилось и Несторий был посрамлен. Несторий не маг постигнуть тайну личности, он мыслил личность в терминах природы и, в конце концов, отождествлял од­но с другим. Так, он противопоставлял Личность Слова личности Иисуса; они несомненно были для него свя­заны, но лишь нравственно - избранничеством, превра­тившим Иисуса как бы во вместилище Слова. В пони­мании Нестория только человеческая личность Христа родилась от Девы, и поэтому Она была матерью Хри­ста, но не Матерью Бога. Оба Сына - Сын Божий а Сын человеческий в Христе соединены, но они - не «одно».

Однако если во Христе нет единства личности, зна­чит наша природа не воспринята подлинно Богом и во­площение уже больше не «физическое» восстановление. Если во Христе нет истинного единства, то нет и воз­можности соединения человека с Богом. Все учение о спасении лишается своего онтологического обоснова­ния: мы по-прежнему разлучены с Богом, Обожение для нас закрыто; Христос - только лишь великий пример, а христианство сводится к учению нравственному, к подражанию Христу.

Единодушная реакция благочестия на Востоке бы­стро покончила с несторианством, но сама мощь этой реакции породила противоположную ересь. Защитники единства Христа выражали его единство в терминах, относящихся к природе, притом к природе Божествен­ной, природе Слова. В своей полемике против нестори­ан святой Кирилл Александрийский выдвинул формулу: «одна природа воплотившегося Слова». У него здесь имела  место  простая терминологическая  ошибка, что видно из всего контекста. Святой Кирилл остается пра­вославным. Но некоторые из его учеников восприняли эту формулу буквально: во Христе одна природа - Его Божество; отсюда и само название этой ереси - моно­физитство   (от  μονή - одна и φύσις-природа). Моно­физиты не отрицали во Христе человечества как тако­вого, но оно казалось им как бы поглощенным Его Бо­жеством, как капля океаном. Человечество растворяет­ся в Божестве или же испаряется при соприкосновении с Ним, как горсть   воды,  брошенная  на горячие угли. «Слово стало плотью» - твердили монофизиты, но это «стало»  было для  них подобно превращению воды в лед: оно было только видимостью, только подобием, ибо во Христе все Божественно. Так, Христос единосущен Отцу, но не людям. Он прошел через Деву, ничего у Нее не заимствовав, а только воспользовавшись Ею для Своего явления.

Как бы ни были многочисленны оттенки внутри мо­нофизитства, одно всегда оставалось общим для всех монофизитов: Христос - истинный Бог, но не истин­ный человек; в конечном пределе человеческое в Хри­сте - только видимость; так монофизитство сводится к некоему докетизму.

И несторианство, и монофизитство суть две проявив­шиеся в Церкви дохристианские тенденции, которые с тех пор не переставали угрожать христианству: с одной стороны - гуманистическая культура Запада, это нас­ледие Афин и Рима; с другой - космический иллюзио­низм и чистая самоуглубленность древнего Востока с его Абсолютом, в котором все растворяется (образ льда и воды - классическая для Индии иллюстрация соот­ношения конечного и бесконечного). С одной стороны, человеческое замыкается в самом себе, с другой - оно поглощается Божеством. Между двумя этими противо­положными искушениями Халкидонский догмат опре­деляет по отношению ко Христу - истинному Богу и истинному человеку - истину Бога и истину человека, определяет тайну их единства без разлучения или пог­лощения. «Итак, последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного но Божеству, со­вершенного по человечеству, истинного Бога, истинного человека, одного и того же, из разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде всего от Отца по Божеству, а в пос­ледние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и того же Христа, Сына Господа, Единородного, в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познава­емого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но том более сохраняется свой­ство каждого естества и соединяется в одно Лицо, в од­ну Ипостась,- не на два лица рассекаемого или разде­ляемого; но одного и того же Сына, единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа».

«Неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно» - так соединены две природы в Лице Христа, причем первые два определения направлены против монофизи­тов, два последние - против несториан. По существу все четыре определения негативны: ασυγχυτως, ατρεπτως, αδιαιρέτως, αχωριστως; они апофатически очерчивают тайну воплощения, по запрещают нам пред­ставить себе «как» этой тайны. Христос- всецело Бог: Младенцем в яслях или умирая на кресте, Он не пере­стает быть причастным троичной полноте и в Своем вез­десущии о могуществе управлять вселенной. «Во гробе плотски, во аде же с душею яко Бог, в раи  же с разбой­ником, и на престоле был еси, Христе, со Отцем и Ду­хом, вся исполняли, Неописанный»,- восклицает ли­тургия святого Иоанна Златоуста. Ибо, с другой сторо­ны, человечество Христа - это всецело наше человече­ство; оно Ему не присуще по превечному Его рожде­нию, но Божественное Лицо создало его в Себе в лоне Марии. Итак, у Христа две воли, два разума, два обра­за действия, но они всегда соединены в одном Лице. В каждом Его действии присутствуют две энергии: энергия Божественная и энергия человеческая. Поэто­му всегда останутся тщетными всякие попытки строить какую-то «психологию» Христа и воспроизводить в кни­гах «О жизни Иисуса» Его «душевные состояния». Мы но можем ни догадываться, ни вообразить (и в этом также смысл четырех отрицаний Халкидонской форму­лы), «как Божество и человечество существовали в од­ной и той же Личности, тем более - повторим еще раз - что Христос - не «человеческая личность». Его человечество не имеет своей ипостаси среди бесчислен­ных человеческих ипостасей. У Него, как и у нас, тело, как и у нас - душа, как и у нас-дух, но ведь наша личность не есть этот «состав», личность живет через тело, душу и дух, и за их пределами; они всегда толь­ко составляют ее природу. И если человек как личность может выйти из мира, то Сын Божий Своею Личностью может в него войти; потому что Личность, чья природа Божественна, «воипостазируег» природу человеческую, как скажет в VI веке Леонтий Византийский.