Недалеко от Ефеса, в той же Асийской провинции образовалась и окрепла Смирнская Церковь. О ней не слышно во времена Апостолов Петра и Павла. «Мы еще не знали Бога», — пишет святой Поликарп Смирнский о времени проповеди Апостола Павла. Но начиная с последних годов I века, когда был на­писан Апокалипсис, она уже становится рядом с Ефесской Церковью, вместе с ней духовно процветая и возглавляя церковную жизнь Малой Азии. Живя в Ефесе, Апостол Иоанн Богослов вместе с другими Апостолами (свидетельство святого Иринея, Тертул­лиана, Иеронима) в ближайшем соседнем крупном городе Смирне поставил епископом своего выдающе­гося ученика святого Поликарпа⁷⁶.

Устами того же Апостола Господь предрек об учас­ти Смирны, что она обогатится мучениками. «Не бойся того, что тебе надобно будет претерпеть, — пи­шет Тайнозритель в Смирну. — Вот, диавол будет ввергать некоторых из вас в темницу, чтобы искусить вас... Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни» (Откр. 2, 10).

Смирнская Церковь в середине II века прослави­лась своими мучениками и особенно мученичеством своего славного епископа святого Поликарпа. Хотя и при жизни Апостола Иоанна Смирнская Церковь «терпела скорбь и нищету» (это было время Домициа­на), но была все же, по словам Апокалипсиса, «бога­та». Чем она была богата, рассказывает лет двадцать спустя святой Игнатий Богоносец, преемник Апосто­ла Иоанна, свидетельствуя об укреплении и углубле­нии христианской жизни Малой Азии (106-115годы). Ефесяне и смирняне у него постоянно поми­наются наряду друг с другом. «Да почтит их Господь Иисус Христос, на Которого они надеются плотию, душою, верою, любовию, единомыслием», — пишет он в Послании к Филадельфийцам о ефесянах и смирнянах. Обе эти Церкви особенно ему близки, а в Смирне особенно им был любим святой епископ Поликарп.

Он пишет ефесянам из Смирны: «Пишу вам, бла­годаря Бога и любя Поликарпа, как и вас». Ефесских христиан (учеников Апостола Иоанна) и Смирнского епископа Поликарпа любил и ценил святой Игнатий. Как и Ефесскую Церковь, святой Игнатий привет­ствует Смирнскую Церковь посланием, полным люб­ви и похвалы. Он обращается к ней, как «облагоде­тельствованной» всяким «дарованием», «не лишенной ни единого дара», «исполненной веры и любви» (см. 1-ю часть).

Но как ни богата была Смирнская Церковь вся­ким дарованием духовным, все же она, видимо, силь­но уступала в искренности духа Церкви Ефесской.

В Послании святого Игнатия к смирнянам чув­ствуется большое опасение, как бы они не потерпели вред от действовавших в Смирне «зверей в челове­ческом образе», вредных лжеучителей. Имен их, как неверных, святому Игнатию «не рассудилось напи­сать» (это были докеты — один из видов нарождаю­щегося гностицизма). Удар еретиков был направлен на самые источники жизни, которую так бережно на­саждал и углублял Апостол Иоанн в Малой Азии.

Мы узнаем от святого Игнатия, что они удаляют­ся от Евхаристии и молитвы, так как не признают, что Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего Иису­са Христа, которая пострадала за наши грехи, но ко­торую Отец воскресил по Своей благодати. Они учи­ли, что Спаситель пострадал «призрачно», «не испо­ведуют Его носящим плоть»; они отрицали действительность Христова воплощения, всю Его жизнь во плоти, страдания и Воскресение. Святой Игнатий ярко показывает, какою мертвечиной пахнет от этих «бесплотных» христиан. Превращая в видимость, в призрак, обесценивая земную жизнь и дела Спасите­ля во плоти, эти еретики не способны были ценить, любить и освящать и человеческих дел во плоти. У ефесян, истинных христиан, наоборот, по словам свя­того Игнатия, «духовно» было и то, что они делали «по плоти».

Не таков был плод еретических умствований. «По­смотрите, — пишет в Смирну святой Игнатий, — на тех, которые иначе учат о пришедшей к нам благода­ти Иисуса Христа, — как они противны воле Божи­ей! У них нет попечения о любви, ни о вдовице, ни о сироте, ни о притесняемом, ни об узнике, ни об освобождении от уз, ни об алчущем, ни о жажду­щем», и по учению и по жизни призрачно все их христианство. «Сами они призраки», — говорит о них святой Игнатий. Еретики, отрываясь от источника вечной жизни — смерти и Воскресения Спасителя, «умирают в своих прениях и умствованиях».

Святой Игнатий противопоставляет им «учение пророков и особенно Евангелие, в котором нам от­крыты страдания Христа и совершенно ясно Его Воскресение». Поэтому проповедники, самовидцы и свидетели Евангельских событий — Апостолы «смерть презирали и явились выше смерти».

Страдания и Воскресение Спасителя вдохновляли и даровали силу и жизненный смысл подвигу самого свя­того Игнатия. Он писал: «Чтобы участвовать в Его страданиях (в которых, — как он говорит в другом ме­сте, — наше воскресение. — С. М.), я терплю все это, и Он укрепляет меня, потому что соделался человеком совершенным». Земная жизнь, подвиги, страдания ма­ленькие и большие — не призрак, они не бесплодны, ибо их плод — соединение со Христом и Богом — вечная жизнь. К этому же призывает святой Игнатий смирнян. Вот начало борьбы за чистоту и полноту апо­стольского предания в Церкви, за Православие.

Святой Игнатий всячески остерегает смирнян от еретиков, не только внутренне, через убеждение, но и внешне учит ограждаться от них, как от великой опасности для Христова дела.

«Надобно удаляться от таких людей, — пишет он в Смирну, — и ни наедине, ни в собрании не говорить о них». Более того: «...не дай Бог вспоминать их, пока не раскаются они и не признают страдания Христа, которое есть наше воскресение... Не только не должно принимать (их) к себе, но, если возможно, и не встре­чаться с ними, а только молиться за них, — не раска­ются ли они как-нибудь».

Святой Игнатий, полный любви и ревности, берег смирнян от лжеучений как от заразительной, прилип­чивой болезни. Ефесяне, как более опытные в хрис­тианской жизни, выросшие под руководством апос­тольским, сами ограждались и прогоняли всяких лжеучителей. В Смирне же лжеучения находили не­которую почву. Святой Игнатий учит вырывать их с корнем, ибо самые мысли еретиков имеют свойство подавлять и ослаблять любовь, жизнь христианскую.

Лучшее предохранение от всяких заблуждений для всех Церквей, и особенно для Смирнской, которая имела святого Поликарпа, святой Игнатий видел в единении вокруг своего епископа. «Бегайте разделе­ния, как начала зол... Внимайте же епископу, дабы и Бог внимал вам. Я жертва за тех, которые повинуют­ся епископу, пресвитерам и диаконам. И пусть участь моя будет одинакова с ними. Вместе подвизайтесь, вместе совершайте путь свой, вместе терпите, вместе успокаивайтесь, вместе вставайте, как Божии домо­строители и домочадцы и слуги».

Всей силой своей любви и авторитета святой Иг­натий укреплял в Смирне значение и влияние святого Поликарпа. В пророческом духе он предвидел, как послужит Церкви этот возлюбленный ему епископ. Смирнская Церковь во главе со святым Поликарпом вместе с Ефесской Церковью были во II веке опло­том христианства.

По дороге в Рим святой Игнатий сам побывал в Смирне. Здесь его окружила любовь Поликарпа и прибывших сюда ефесян. Его «успокоили» во всем. Окруженный любовью Малоазийских Церквей, он почувствовал себя не одиноким в своем подвиге.

«Приветствую вас из Смирны вместе с находивши­мися при мне Церквами Божиими, которые утешили меня во всем, телесно и духовно», — писал он. Смирняне окружили любовью не только самого Игнатия, «возлюбив его узы», но и успокоили его двух диако­нов Филона и Агафонада, которые вскоре за тем дого­няли святого Игнатия, чтобы послужить ему и сооб­щить радостную весть, что в его Антиохийской Церк­ви водворился мир, кончилось гонение. Все это было сопряжено с немалою опасностью: со слов святого Иг­натия явствует, что в других Церквах не все пожелали принять их. Но смирняне вместе с ефесянами снаряди­ли для заботы о святом некоего Вурра, который, по словам святого Игнатия, был «истинно образец служе­ния Богу». Вплоть до приезда Филона и Агафонада Вурр старательно, не боясь опасности разделить участь святого мученика, исполнял свое служение и вернулся в Смирну с посланием от него из Троады. (Здесь до­гнали святого Игнатия Филон и Агафонад.)

Далеко не все тогда имели мужество и усердие смирнян и ефесян. Не говоря уже о Палестине, где некоторые отколовшиеся от Церкви христиане преда­ли старца — епископа Симеона, в самой Малой Азии многие вифинские христиане в эти годы проявили мало мужества.

Почти каждое послание святого Игнатия свиде­тельствует о любви его к святому Поликарпу. Выделяя его из всех епископов, он по отъезде из Смирны пишет ему особое послание (помимо послания Смирнской Церкви). Из всего видно, что святой Игнатий в святом Поликарпе прозревал того человека, кото­рый, как способный знать волю Божию, поведет Цер­ковь не только Смирнскую, но  и Вселенскую по угодному Богу пути. Поэтому он пишет ему с осо­бенным вниманием и любовью, стараясь усовершить и углубить путь его жизни, делясь с ним своим мно­голетним опытом епископа. Святой Поликарп не был преемником святого Игнатия по кафедре, но святой Игнатий ему как бы вручил то руководящее положе­ние во Вселенской Церкви, которым сам пользовался.

Он внимательно присмотрелся к личности святого Поликарпа. Откровенно и просто он иное одобряет в нем; а иное учит совершенствовать и испросить у Бога. Святой Игнатий одобряет его твердость в бла­гочестии, его терпение в любви; он учит искать еще большего — быть снисходительнее, любить не одних добрых, но и худых учеников, принимать всех ласко­во, не смущаться людей, учащих иному (еретиков), достигать большего разумения, чтобы проникнуть в сокровенное. Указывая ему, чему сам святой Поли­карп должен учить свою паству, советует избегать «ухищрений» ума, которыми вскоре так богат стал этот век процветания гностицизма — самой ухищрен­ной из всех ересей; призывает его больше заботиться и учить об устроении жизни и души.

В своих надеждах на святого Поликарпа святой Игнатий не ошибся. Действительно, объединившись вокруг своего славного епископа, Смирнская Церковь выстояла во всех бурях и опасностях, которыми изо­биловал II век. Святой Игнатий писал святому По­ликарпу: «...как кормчему нужны ветры или обурева­емому — пристань, так настоящему времени нужен ты, чтобы достигнуть Бога». Когда это писалось, свя­той Поликарп еще только начинал свое долголетнее

служение. После кончины святого Игнатия в течение полувека, или около того, именно святой Поликарп отражал от Церкви бесчисленные попытки замутить чистоту апостольских учений.

«Великому борцу свойственно принимать удары и побеждать», — писал ему святой Игнатий. Святой Поликарп стоял 86 лет твердо, как наковальня, по которой бьют: об его «твердое, как камень, благочес­тие» разбилось немало враждебных христианству сил.

Среди всяких «мудростей» гностицизма, среди «вдохновенных» и «ухищренных» лжепророков — Маркионов, Марков, Валентинов — он пронес спо­койно свою простую, твердую и вместе полную глу­бины веру. Этот муж, «пророческий и апостольский», как называли его современники, послужил примером и руководством для всей Церкви.

Второй век кишел людьми, которые, по меткому выражению святого Иринея, «не став еще людьми, хотели быть богами», стремились возвещать и позна­вать тайны более глубокие, чем благовестие Христо­во. Это были часто даровитые люди с некоторой фи­лософской подготовкой и вкусом. В христианстве они увидели преимущественно философскую или бо­гословскую систему, но недостаточно разработанную, и принялись ее дополнять и исправлять, каждый по своему разумению.

К началу II века святой Ипполит Римский насчи­тывает уже тридцать две таких попытки «исправить» христианство. Некоторые из этих попыток привлекли немало последователей. Так, Маркион (около середи­ны II века), положивший начало учению о двух Бо­гах — христианском и ветхозаветном, добром и злом, — по словам святого Иустина, своего современника, «убедил множество людей», и «во всех сторонах мно­гие слушают его»⁷⁷. Большим успехом пользовался и Валентин, другой гностический мудрец (140-160 годы), исследовавший небо вдоль и поперек так, чтовнимавшим ему вся божественная жизнь до и после сотворения мира становилась яснее, чем земная, в которой, по справедливому замечанию святого Ири­нея, часто приходится сознаваться в незнании.

Валентин едва не попал в епископы одной из крупнейших христианских Церквей (Римской или Александрийской). В общем, каждая из этих тридца­ти двух систем навербовала большее или меньшее количество приверженцев, терзая Церковь.

«Как овцы, умыкаемые волками, — писал святой Иустин об увлекавшихся этим учением христианах II века, — они глупейшим образом предают себя на съедение этих атеистических учений и демонов».

Но так же быстро, как эти еретики II века появи­лись, — так же быстро они теряли всякое значение и постепенно вовсе исчезали. Скорой победе христиан­ства над этими искажениями немало послужила лич­ность святого Поликарпа Смирнского.

Произволу человеческих мыслей и систем он твер­до противопоставил Божественное откровение Хрис­тово, проповеданное изначала Апостолами. «Обратим­ся, — учил он, — к преданному изначала слову» (Филиппийцам. 7). Он его сам слышал из уст Апос­толов, и это было то самое учение, которое соблюда­лось Церковью. Он свидетельствовал его в течение всей своей святой и долгой жизни.

Гностики и другие еретики II века, не будучи уче­никами Апостолов, похвалялись, что они получили от них особо углубленное, тайное учение, неизвестное Церкви.

Им противостали малоазийские наставники (стар­цы) во главе со святым Поликарпом, действительные ученики Апостолов. Они засвидетельствовали, что апостолы учили не иному, чем Церковь. Произволь­ным и ухищренным еретическим толкованиям Ново­заветного Писания они противопоставили то церков­ное его понимание, которое приобрели, будучи учебниками Апостолов и обращаясь «со многими из ви­девших нашего Господа» (святой Ириней)⁷⁹.

Гностики думали проникнуть в небесное, изъяс­нить происхождение и рождение (развитие) Самого Бога, Его Мысли и Слова, Жизни Христа, но, гово­ря словами святого Иринея, «не великое что-либо и сокровенное таинство» открывали, а попросту перено­сили на Единородное Слово Божие и на всю Боже­ственную жизнь свойства земной жизни, составляя понятие о Боге «по человеческим страстям». Уподоб­ляя Слово Божие произносимому слову человеческо­му или звукам и слогам, они думали этим все объяс­нить. Они скрывали свои объяснения, как великую тайну; гордились ими, как высшим, по сравнению с Церковью, достижением. Святой Поликарп, близкий ученик Иоанна Богослова, мог, подобно другу своему святому Игнатию, сказать: «Ужели не могу написать вам о небесном...» Ведь сами гностики (Валентин, Гераклеон и др.) выставляли себя истолкователями учения именно этого Апостола. Но святой Поликарп, истиннейший ученик, знал подлинные духовные по­требности христианского устроения, избегал углуб­ляться без нужды в то, что, умножая знания, не ум­ножало любви и подлинного роста христианского духа. Тем более он удалялся произвольных ухищре­ний человеческого ума.

В противоположность широковещательным и утон­ченным «откровениям» еретических учителей, которые при случае давали понять, что они знают побольше Апостолов и даже Христа Спасителя, печать скромно­сти, простоты и любви легла на облик и слова вели­кого малоазийского старца. Приведем отрывок из его Послания к Филиппийцам: «Пишу вам, братья, о пра­ведности не по собственному притязанию, но потому, что вы сами вызвали на то меня. Ибо ни мне, ни дру­гому, подобно мне, нельзя достигнуть мудрости бла­женного и славного Павла, который, находясь у вас,перед лицом живших тогда людей, ревностно и твер­до преподавал слово истины, и после, удалившись от вас, писал вам послания. Вникая в них, вы можете получить назидание в данной вам вере, которая есть матерь всех нас, за которой следует надежда и кото­рой пришествует любовь к Богу, ко Христу и ближне­му. Кто в них пребывает, тот исполнил заповедь прав­ды. Ибо имеющий любовь далек от всякого греха» (Филиппийцам. 3). Как мало похожи эти мысли на «откровения» Валентина и ему подобных, и как они тесно примыкают к мыслям апостольским!

Вот другой отрывок из его Послания: «Оставив суетные и ложные учения многих, обратимся к пре­данному изначала слову, будем бодрствовать в молит­вах, пребывать в постах; в молитвах будем просить всевидящего Бога не ввести нас во искушение, как сказал Господь: дух бодр, но плоть немощна. Будем непрестанно пребывать в нашей надежде и залоге правды нашей — Иисусе Христе, Который грехи наши вознес на Своем Теле на древо и во устах у Которого не обрелось лжи и Который все претерпел ради нас, чтобы нам жить в Нем... Умоляю всех вас повиноваться слову правды и оказывать всякое тер­пение, как вы видели это своими очами не только в блаженном Игнатии, Зосиме и Руфе, но и в других из нас и в самом Павле и прочих  Апостолах. Будьте уверены, что все они не вотще подвизались, но в вере и правде, и пребывают в подобающем им месте у Господа, с Которым и страдали. Ибо они не ны­нешний век возлюбили, но Того, Кто за нас умер и за нас был воскрешен Богом» (Филиппийцам. 7-9).

Как эти простые слова, эта преданность и бли­зость к Апостолам и их учению, внимание и любовь, устремленные ко Христу, совершенно несовместимы с бесконечными «ухищрениями» и бесплодными рас­суждениями гностиков с их «родословиями» небес­ных существ (эонов)!

У святого Поликарпа — подлинная вера, «которая влечет на высоту», и любовь, «которая служит не-обманным путем, возводящим к Богу».

Верен себе был святой Поликарп и в беседе с уче­никами. Как вспоминал много позже один из них — святой Ириней, — святой Поликарп в своих беседах рассказывал «о своем обращении с Иоанном (Апосто­лом) и прочими самовидцами Господа... припоминая слова их и пересказывая, что слышал от них о Госпо-де, Его чудесах и учении» .

В своих посланиях он всегда придерживался духа апостольских слов и учений, поясняя и развивая их мысль применительно к слушателям. По свидетель­ству святого Иринея, он писал Церквам и отдельным ученикам; до нас дошло одно лишь послание его к филиппийцам.

Филиппийцы, которым он пишет, были учениками Апостола Павла. Святой Поликарп прежде всего по­ощряет их углубляться в то, чему их учил Апостол. Расширяя их христианский кругозор, он знакомит филиппийцев с деятельностью и наставлениями Апо­столов Петра и Иоанна, как менее им известных.

Послание святого Поликарпа проникнуто мыслями из посланий этих двух Апостолов. К сожалению, в послании не указывается, что в нем почерпнуто из непосредственного общения и бесед с Апостолами.

Речь святого Поликарпа при всей своей простоте имела какую-то вескость и значительность, как плод благодатной глубины его жизни. «Всякое слово, про­изнесенное его устами, уже сбылось или сбудется», — говорили его современники.

К нему прислушивались не в одной Малой Азии, его наставлений искали сравнительно отдаленные филиппийцы на далеком Западе; в Риме его приезд был событием, которое долго помнили.

В личности святого Поликарпа было что-то осо­бенно привлекательное. Мы уже знаем, как полюбилего святой Игнатий. Идя на смерть, он писал ему: «Я преисполнен благодарности к Богу, что удостоил­ся видеть непорочное лицо твое, которым желал бы всегда наслаждаться в Боге».

Даже враги, впервые увидевшие святого Поликар­па, покорялись святостью и простотой его благодат­ной личности. Понятно, как его любили и берегли близкие ему по вере. Эта любовь сказывалась и в мелких подробностях его жизни. Так, ему никогда не давали самомуразуться, спеша прикоснуться к нему, чтобы хоть чем-нибудь выразить свою любовь и бла­гоговение.

Его берегли и прятали до последней возможности от преследовавших язычников, пока он сам по воле Божией не счел более  ненужным скрываться и не отдал себя в их руки.

Не только слова святого Поликарпа, но и походку, внешний облик, весь образ его жизни, обычные его выражения много лет спустя с любовью вспоминали его ученики.

Среди этих учеников были знатные и простые, рабы и придворные. Он хорошо был известен языч­никам, которые считали его «отцом христиан, учите­лем Азии», и они долго помнили его после кончины, «Не было места, где бы о нем не говорили», — сви­детельствует описание его кончины.

Сам внешний вид святого Поликарпа, почтенный и важный, особенно под старость, внушал уважение, но беседа его была простая и веселая. Он оставался таким и в минуту смертельной опасности. Он был ласков и к врагам, приветливо угощая отряд, кото­рый повел его на смерть. По Посланию к Филиппийцам видна его жалость и снисходительность к греш­никам: он полон жалости к филиппийскому пресви­теру Валентину и его жене, обокравшим церковь.

«Я сильно опечалился из-за Валентина... я весьма скорблю, братия, о Валентине и его жене, — дай Бог им истинно покаяться». Тому же он учит и филиппийцев: «Не почитайте их за врагов, но старайтесь исправить их». Одно вызывало его негодование — когда он видел и слышал извратителей Христова уче­ния, этих самоуверенных «исправителей Апостолов» и Церкви. Святой Ириней, его ученик, касаясь одной из гностических ересей, пишет о нем: «Если бы этот блаженный и апостольский старец услышал что-ни­будь подобное, то воскликнул бы, заградив свой слух, и по привычке сказал бы: "Благий Боже, до ка­кого времени сохранил Ты меня, что я должен пере­нести это". — Потом ушел бы с того места, где сидя или стоя слышал эти речи»⁸¹.

Уже глубоким 85-летним старцем перед самой сво­ей кончиной он предпринял далекое путешествие в Рим (в 154 году). Можно думать, что к этому побу­дила его свойственная ему ревность об истине, кото­рая особенно тогда подвергалась нападению в этом мировом центре. Как будто все еретики сговорились прислать сюда своих выдающихся представителей. В середине II столетия, при папе Аниките, здесь, на­пример, проповедовали не без успеха два наиболее видных еретика этого времени: Валентин и Маркион, которые нашли немало последователей. Некоторые из их учеников (например, Апеллес, ученик Маркиона), в свою очередь, образовали свои новые школы. Сюда в это же время прибыла и Маркеллина, видная про­поведница гностицизма школы Карпократа, увлекшая многих своим учением.

Несколько раньше вербовал себе последователей Кердон, сирийский гностик; потом Татиан, основатель ереси энкратидов, и другие.

Но, как это ни странно, Рим, этот крупный центр христианства, не имел сколько-нибудь выдающегося защитника православия, который мог бы противо­стать этим даровитым извратителям Истины. Малая Азия пришла на помощь. Из Ефеса прибыл сюдасвятой Иустин, который горячо боролся против всех видов ересей, и особенно против Маркиона (от кото­рого грозила наибольшая опасность). Несколько по­зднее, а может быть, и в одно время с ним, изобли­чал римских гностиков другой выходец из Малой Азии — святой Ириней (см. его Писания против Флорина, а также о проповеди в Риме, если верить известной приписке к московской рукописи «Муче­ничества святого Поликарпа»⁸²).

Но особенно сильное впечатление произвел в Риме приезд знаменитого Смирнского епископа, уче­ника самого Апостола Иоанна Богослова, славного старца — святого Поликарпа. Всем было ясно, что «такой человек, — говоря словами святого Иринея, — гораздо достовернейший и подлиннейший свидетель истины, чем Валентин, Маркион и прочие еретики. Он, прибыв в Рим при епископе Аниките, многих обратил из вышеупомянутых еретиков к Церкви Бо­жией, возвещая, что он принял от Апостолов одну только ту истину, которая передана Церковью» (Про­тив ересей. III. 3).

Маркион, самый влиятельный из еретиков, дей­ствовавших в Риме, пытался завязать со святым По­ликарпом отношения. Он, видимо, был знаком с ним по Малой Азии (Маркион был родом из Понта, сын Понтийского епископа). Он долго старался не терять своего влияния в Церкви. Ему особенно важно было показать свое знакомство со знаменитым епископом. Но святой Поликарп не обманулся. При встрече Маркион спросил его: «Узнаешь ли меня?» — Не терпевший этих волков в овечьей шкуре, которые, как говорил святой Игнатий, злым учением растлева­ли веру Божию, за которую Иисус Христос был рас­пят, святой Поликарп ответил резким обличением: «Узнаю первенца сатаны».

Легко понять, какое значение имело для римских христиан такое решительное осуждение в устах апостольского ученика и любвеобильного старца. Многие обратились к Церкви Божией.

Епископ Римский Аникита принял святого Поли­карпа с почетом. Он уступил свое место за богослу­жением, предоставляя ему первенство в своей Церк­ви при совершении Евхаристии (во II веке ее обыч­но совершал епископ), несмотря на некоторые разно­гласия в вопросе о праздновании Пасхи, в котором ни тот, ни другой не сочли возможным отступить от своего обычая. В остальных вопросах они легко сго­ворились и в мире расстались. К этому же приезду относят и другой вид помощи, которую получил За­пад от Малой Азии.

Малоазийские христиане, ученики малоазийских старцев, немало содействовали тому расцвету христи­анской жизни, который вскоре обнаружился в Гал­лии. Не естественно ли думать, что именно в приезд святого Поликарпа в Рим глава виднейшей Западной Церкви заручился его содействием в деле укрепления и расширения христианской жизни Запада? Подроб­ности неизвестны, но вскоре в самых крупных галль­ских городах — Лионе и Виенне, столь отдаленных от Малой Азии, — оказалось немало выходцев из Малой Азии, выдающихся христиан, в том числе уче­ник святого Поликарпа святой Ириней. Они, как мы увидим, руководили христианами этих городов. Их присутствие здесь нельзя объяснить только торговы­ми связями Лиона с Азией, ибо они мало похожи на странствующих торговцев. Это были люди, которые всецело отдались делу веры: Аттал из Пергама (не он ли «возлюбленный Аттал», ученик святого Поликар­па, которого особо приветствует в Послании святой Игнатий?); врач Александр Фригиец, по словам со­временников, причастный дару апостольскому; Пофин, епископ Лиона; святой Ириней, ученик святого Поликарпа, и другие. Трудно предположить, что они все оказались в Галлии случайно и без участия «отцахристиан Азии», незадолго до того побывавшего на Западе.

Окончив свое дело в Риме, святой Поликарп при­был вновь в Смирну. Здесь, среди своей паствы, он увенчал свою многолетнюю и столь плодотворную жизнь «славнейшим и благороднейшим мучениче­ством».

До нас дошло описание его мученической кончи­ны. Писанное очевидцами, оно в виде Послания от Смирнской Церкви рассылалось в Церкви Вселен­ской. Список, дошедший до нас, начинается так: «Церковь Божия в Смирне Церкви Божией Филомелийской и всем повсюду святым Кафолическим Цер­квам: милость, мир и любовь Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа да умножится. Мы пишем вам, братия, о мучениках и о блаженном Поликарпе, мученичество которого, как печать могущественного человека, положило конец гонению...»

Что же произошло в Смирне?

Середина II века оказалась трудным для христиан временем. После некоторого затишья, длившегося лет двадцать-тридцать (с 130-х по 150-е годы), когда почти не слышно о мучениках (хотя и были отдельные слу­чаи), христианские писатели-апологеты и ряд описаний мученических смертей свидетельствуют о каком-то взрыве ненависти к христианству. Он исходил, видимо, из народной языческой среды. Христианские писатели этого времени (Иустин, Афинагор, Мелитон и другие) единодушно говорят о «неразумной народной молве» как о причине гонений этого времени. Жертвой ее были самые выдающиеся христианские наставники — святой Поликарп, святой Иустин и множество других христиан в разных концах Римской империи.

За первую половину II века язычники несколько ближе узнали христиан. Многих это знакомство при­влекло. Во второй половине этого века христианство, дотоле известное только в Малой Азии, Риме, немного в Сирии, Палестине, еще менее в Греции и Маке­донии, появилось во всех частях Римской империи и за ее пределами. Но большая часть языческого обще­ства продолжала чуждаться христианства и знала его преимущественно по темным слухам. Эти слухи, пер­воначальным источником которых святой Иустин считал еврейство, были самые неблагоприятные. На­род им легко верил, ибо видел, что христиане — вра­ги его религии и отчасти тесно связанного с языче­ством общественного строя и государства.

Христиане чуждались почти всех языческих праз­дников и обычаев. Молчание, которым христиане ок­ружали свои собрания и Таинства, истолковывали са­мым дурным образом.

«Почему они не осмеливаются открыто говорить и свободно делать свои собрания, если не потому, что то, что они почитают и так тщательно скрывают, дей­ствительно достойно наказания и постыдно?» — гово­рили язычники («Октавий»). Правительство до време­ни в общем оставалось довольно равнодушным наблю­дателем. Продолжал действовать закон Траяна. Само правительство христиан не искало и не преследовало, но по-прежнему, если находился обвинитель-доносчик, готовый судебным порядком обвинять и доказывать, что такой-то человек — христианин, а христианин не отрекался, то его казнили. Но иногда и этот судебный «порядок» расправы, где должен был присутствовать непременно обвинитель-доносчик, нарушался. По како­му-нибудь поводу прорывалась народная ненависть. Целой толпой без определенного обвинителя, вопреки закону, народ требовал у власти розыска христиан и расправы над ними. Правители областей в большин­стве случаев уступали, отдавая приказ разыскивать христиан. Но были случаи, когда они противились толпе. Так, например, в Малой Азии правитель-про­консул Серенний (Сельваний) Граниан сделал запрос по этому поводу императору Адриану (117-138 годы), который запретил принимать во внимание «громкие требования и крики толпы». По-видимому, это был исключительный правитель. Обычно они проявляли мало желания и мужества, чтобы защищать христиан от языческой ненависти.

Жертвой этой ненависти сделался и святой Поли­карп. В Смирне были языческие празднества. Народ собрался в цирке. Праздничное возбуждение обрати­лось против христиан. Сперва были брошены на съе­дение зверям в цирке двенадцать христиан-филадельфийцев. Исключительное мужество одного из них — Германика — поразило и вместе возбудило толпу. На­род стал требовать преследования и розыска христи­ан, особенно святого Поликарпа как главы христиан Азии. «Смерть безбожникам», «взять безбожников», «искать Поликарпа», — кричали в цирке проконсулу. Среди этого крика, при виде зверей один христиа­нин, Квинт Фригиец, по ревности к вере сам себя предавший властям, испугался и отрекся. Смирнские христиане по этому случаю замечают: «...мы не одоб­ряем тех, кто сам себя предает: Евангелие этому не учит» (см.: у Евсевия). Наоборот, в святом Поликар­пе они видят мученика, поступающего во всем со­гласно с заповедями Евангельскими.

Когда решено было разыскивать христиан, святой Поликарп, которому больше всех в Смирне грозила опасность, не смутился. Он хотел даже остаться в го­роде, но потом, уступив убеждениям окружающих, удалился в одну недалеко отстоявшую от Смирны деревню. Днем и ночью он бодрствовал здесь, как обычно, молясь о Вселенской Церкви. На молитве он усмотрел видение — изголовье его постели сгорело. Прийдя к своим близким, он сказал: «Я буду сожжен живым». Это произошло за три дня до того, как его взяли.

Святой Поликарп, предупрежденный о приближе­нии искавших его, переменил убежище. Ничего не найдя, сыщики схватили двух молодых рабов, из ко­торых один под пыткой предал его и согласился быть проводником целому отряду вооруженных, кон­ных и пеших. Можно было подумать, пишут смирняне, что дело шло о поимке разбойника. Это происхо­дило в 167 году, в пятницу, 22 февраля, в час дня.

К вечеру они прибыли к новому убежищу Поли­карпа. Он мог еще скрыться, но не пожелал. «Да бу­дет воля Господня», — сказал он. Они его нашли в верхней половине дома. Он прилег. Предупрежден­ный об их приходе шумом, который они произвели, он сошел к ним и «начал с ними беседовать столь весело и спокойно, что, не знав его прежде, (все) смотрели на глубокую его старость, на почтенный и важный его вид». Его старость и спокойствие приве­ли в восхищение воинов. Они удивились, что потра­тили столько времени, чтобы схватить этого старца.

Поликарп приказал подать им есть и пить, сколь­ко будет им угодно, и попросил только один час для молитвы. Они согласились. Он молился два часа, стоя и вслух. Евсевий пишет, что, молясь, он на­столько исполнился благодати Господней, что присут­ствующие были поражены; многие из воинов начали раскаиваться в своем поступке против такого свято­го старца. Когда он кончил молитву, в которой он помянул, предавая Богу, всех и всю Кафолическую Вселенскую Церковь, пришло время отъезда. Его по­садили на осла и повезли в город. Наступила суббо­та, 23 февраля.

По малоазийскому исчислению на этот день при­ходилась Пасха. По пути святого Поликарпа встретил один из смирнских начальников — блюститель обще­ственного спокойствия иринарх Ирод с отцом своим Никитою. Никита был брат Алки, отмечают смирняне; вероятно, эта Алка была той христианкой, кото­рую приветствует в своем Послании к святому Поли­карпу святой Игнатий: «Алка — вожделенное мнеимя». Не этим ли объясняется, что такие видные язычники, как Ирод и Никита, ее брат, проявили та­кое внимание к Поликарпу и желали, по-видимому, спасти его жизнь. Они взяли его в свою коляску. Посадив его между собою, они начали увещевать его, говоря: «Что плохого произнести "Господи кесарь", принести жертву и сохранить этим жизнь?». Видимо, им казалось, что тут нет отречения от христианства. Поликарп сперва не отвечал, потом, когда они наста­ивали, сказал: «Не буду делать того, что вы мне со­ветуете».

Они обиделись, натолкнувшись на такое «упрям­ство». Не успев убедить, они начали бранить его и вытолкнули его из коляски с такою силою, что, пав­ши, он повредил голень.

Не обращая внимания на боль, святой Поликарп охотно и быстро пошел дальше пешком в сопровож­дении воинов по направлению к стадиону (месту об­щественных собраний).

Народ там уже собрался. Стоял оглушительный шум. «Поликарпу при вступлении туда был голос с неба: "Крепись, Поликарп, и мужайся". Того, Кто ска­зал это, никто не видел, а голос слышали многие из наших», — пишут смирняне.

Когда привели святого Поликарпа, народ поднял сильный шум. Начался допрос. Проконсул спросил: «Ты ли Поликарп?» Получив утвердительный ответ, начал располагать его к отречению и говорил: «По­стыдись своей старости» и многое тому подобное, что обычно говорят они в таких случаях, — «клянись ге­нием кесаря, одумайся, скажи: "Смерть безбожни­кам"». Тогда Поликарп, бросив строгий взгляд на весь народ, бывший на стадионе, показал на него ру­кою и со вздохом, обратив глаза к небу, сказал: «Смерть безбожникам». Проконсул, конечно, понял, что значили этот взгляд и эти слова и вздох в устах святого Поликарпа, но предложил: «Клянись, и я отпущу тебя, хули Христа». На что Поликарп ответил: «Уже восемьдесят шесть лет я служу Ему, и Он ни­чем меня не обидел: как мне хулить своего Царя и Спасителя?»

Святой Поликарп такими словами достаточно явно исповедал себя христианином, но проконсул де­лал вид, что ничего еще определенного не сказано: может быть, он хотел спасти святого или прельщал­ся надеждой заставить отречься такого видного хрис­тианина. Даже когда святой Поликарп на возобнов­ленное предложение клясться гением кесаря произнес слова, после которых по закону подлежал казни: «Если ты тщеславишься тем, что заставишь меня клясться "гением кесаря", как ты выражаешься, и притворяешься, будто не знаешь, кто я, то слушай решительное мое показание: я — христианин. Когда хочешь узнать учение христианина — назначь день и выслушай», — проконсул не спешил выносить приго­вор, давая понять святому, что не он, а народ хочет его смерти: «Убеди народ».

-  Тебя удостаиваю своей беседы, — сказал святой Поликарп, — потому, что нас учили воздавать долж­ную честь поставленным от Бога властям, если она (эта воздаваемая честь. — С. М.) не вредит нам; а народ не признаю достойным того, чтобы защищать­ся перед ним.

-  У меня есть звери, если не переменишь своих мыслей, я брошу тебя им.

-  Зови их; мы не меняем лучшего на худшее: хо­рошо менять только зло на добро.

- Ты презираешь зверей? Так я заставлю тебя смириться посредством огня, если не переменишь мыслей.

- Ты грозишь мне огнем, горящим временно, по­тому что ты не знаешь об огне будущего и вечного мучения, который уготован нечестивым. Делай, что хочешь.Говоря это и многое другое, Поликарп исполнился дерзновения (или крепости) и радости; лицо его си­яло благодатию. Он не только не смутился от допро­са, а, напротив, привел в смущение проконсула.

Допрос кончился. Проконсул послал глашатая три раза возгласить на стадионе: «Поликарп объявил себя христианином».

Тотчас толпа язычников и евреев, живших в Смир­не, с неукротимой яростью громогласно закричала: «Он учитель Азии, отец христиан; истребитель наших богов; это он научил не приносить жертвы и не кла­няться богам», — и стала требовать от азиарха⁸³ Фи­липпа Триллиона (распорядителя общественными зрелищами), чтобы он выпустил льва на Поликарпа. Филипп отвечал, что сделать этого не может, так как бой со зверями кончился. Тогда народ единодушно завопил: «Сжечь Поликарпа живым».

Исполнилось пророчество Поликарпа. «Народ не­медленно набрал дров и хворосту из мастерских и бань, чему с особым усердием содействовали, по сво­ему обыкновению, иудеи. Когда костер был готов, Поликарп снял с себя все одежды и, развязав пояс, старался сам и разуться — чего прежде не делывал, потому что верные всегда наперерыв спешили кос­нуться его кожи, помочь ему разуться. Да и прежде, чем он дожил до седин, он всячески уважаем был за добрую жизнь», — гласит описание.

Его хотели пригвоздить, но он сказал: «Оставьте меня так. Дающий мне силы переносить огонь даст силы и без ваших гвоздей оставаться на костре не­подвижным». Его привязали. Святой Поликарп помо­лился — благодарил Бога, что удостоился «получить часть в числе мучеников в чаше Христа».

Закончив молитву славословием Святой Троице, «он произнес: "Аминь" и кончил молитву». Подложи­ли огонь. «Пламень сильно поднялся, и те из нас, — пишут смирняне, — которым дано было, увидели чудо и пересказали другим, быв для того сохранены сами. Огонь принял форму шатра, подобно корабельному парусу, надутому ветром, окружил тело мученика так, что, находясь в середине, оно казалось не плотию сожигаемою, а золотом и серебром, разжигаемым в гор­ниле. При этом мы ощущали такое благоухание, как бы курился ладан или какой-либо другой драгоценный аромат. Наконец, видя, что тело не может быть испе­пелено огнем, беззаконники велели подойти зверобойцу и вонзить в него меч. Когда он это сделал, то кровь вытекла в таком множестве, что погасила огонь.

Народ изумился великому различию между невер­ными и избранными, из которых был  и тот дивный, современный нам учитель апостольский и пророчес­кий, бывший епископом Кафолической Церкви в Смирне. Ибо всякое слово, произнесенное его устами, или уже сбылось, или сбудется».

Описание кончины святого Поликарпа заканчива­ется рассказом, как христиане хотели сберечь тело мученика, но власти, по наущению иудеев, сожгли его, «дабы христиане не начали поклоняться ему, ос­тавив Распятого».

Так, видимо, высоко чтили Поликарпа, что могла показаться правдоподобной и такая мысль. Христиа­не даже сочли нужным указать, что это грубое непо­нимание: «Ему (Христу) мы поклоняемся как Сыну Божию, а мучеников достойно чтим как учеников и подражателей Господу, — любим их за их неизмен­ную приверженность к своему Царю и Учителю».

Только кости мученика — «сокровище, драгоцен­нее дорогих камней и чище золота», — говорит опи­сание, собрали христиане и положили их в верное место. «Туда, как только можно будет, мы будем со­бираться с веселием и радостью, если Господь соиз­волит нам праздновать день его мученического рож­дения» (так называли тогда день кончины мучени­ка — рождение для вечной жизни).Так кончил свою жизнь святой Поликарп, муж апостольский и пророческий. Но никогда не кончит­ся его великое значение для Церкви, ибо он был и остался одним из тех камней, столпов, на которых покоится это вечное здание. Примыкая к нему и на него опираясь, росло в Церкви все то, что было в ней прочного и неизменного.

Следуя своему учителю, продолжал дело Божие в следующем поколении святой Ириней, стоя во главе Лионской и всей Галльской Церкви.

Личность и слова святого Поликарпа служили ему путеводной звездой в глубинах Божия слова и Бо­жия дела.

Святой Ириней запечатлел письменно то, о чем свидетельствовал святой Поликарп преимущественно жизнью и устного беседою. Писания святого Иринея увековечили личность и жизненный подвиг великого малоазийского старца, во все века учили верности апостольскому учению, вечно живому в церковном предании и жизни Церкви.

Вера Христова и апостольская, «как некая драго­ценность, содержащаяся в прекрасном сосуде (Церк­ви), всегда обновляется Духом Святым и сохраняет в целости самый сосуд, в котором хранится», — учил святой Ириней, идя по следам малоазийских старцев, главою которых был святой Поликарп.

СВЯТОЙ ИГНАТИЙ БОГОНОСЕЦ

СВЯТОЙ ПОЛИКАРП, ЕПИСКОП СМИРНСКИЙ

РИМСКАЯ ЦЕРКОВЬ В СЕРЕДИНЕ II ВЕКА