Одной из крупнейших фигур XIV века помимо свя­тителя Григория Паламы был Николай Кавасила. Он родился в 1332 году в знатной семье - его дядя Нил был архиепископом Фессалоник. Точных сведений о жизни Кавасилы имеется мало. Известно, что он был секретарем при императоре Иоанне Кантакузине и од­новременно подвизался на дипломатическом поприще. Известно также, что впоследствии он удалился в мо­настырь, где посвятил себя духовным писаниям. В свя­щенном сане он не состоял, принадлежа к славной восточной традиции богословов-мирян. В трудах Кавасилы мы находим толкование всей традиции Григо­рия Паламы, хотя он и пользуется иной терминологией.

Кавасила оставил нам два основных труда: «Жизнь во Христе» и «Объяснение божественной Литургии». В первой книге содержится объяснение смысла таинств Крещения, Миропомазания и Евхаристии. Название второй говорит само за себя. В ней автор, следуя устоявшейся традиции, объясняет Литургию как сим­волическое воспроизведение жизни Христа. До Кавасилы такие комментаторы, как патриарх Герман (VIII век), объясняли символически любую литургическую деталь. На этом пути достаточно простора для челове­ческого воображения: одна и та же деталь может тол­коваться несколькими различными способами и мож­но приписать чему угодно какое угодно значение. Ка­васила существенно отличается от своих предшест­венников тем, что он не настаивает на детальном сим­волическом объяснении Литургии. Вместе с Паламой Кавасила принадлежит к другой школе толкователей, для которых смысл Литургии выходит далеко за рам­ки символического.

Помимо двух упомянутых книг перу Кавасилы при­надлежат несколько «Слов» или проповедей, посвящен­ных различным святым и Богоматери. Его «гомилии» -свидетельство того, что в те времена мирянам разре­шалось читать проповеди.

Писания Кавасилы были известны на Западе. Они были переведены на латынь и даже имели некоторое влияние. На Тридентском соборе цитаты из Кавасилы приводились в качестве доводов в пользу догмата ре­ального присутствия Христа в Евхаристии. В XVII веке Кавасилу цитирует Боссюэ, на него ссылались также янсенисты, в частности Арно.

Систематический подход к идеям Кавасилы - дело практически невозможное. Его догматические взгляды излагаются в контексте его мыслей о духовной жизни во Христе, где мы немедленно обнаруживаем его сход­ство с Григорием Паламой: «Жизнь во Христе начинается в этой жизни и проистекает из нее», - такими словами открывается книга «Жизнь во Христе». Как и Палама, Кавасила настаивает на том, что благодаря Воплощению общение, знание и опыт Бога - все, что составляет духовную жизнь человека, - возможны и должны осуществляться в этой жизни:

... но если будущая жизнь и приняла бы тех, у кого отсутствуют необходимые для нее способности и чувства, это не составило бы их счастья и они все равно были бы мертвы и несчастны даже в том блаженном и бессмерт­ном мире.

(«Жизнь во Христе», 1, 1)

Будущая жизнь не есть нечто, совершенно отличное от нашей жизни в этом мире. Между ними существует преемственность на уровне нашего духовного опыта. Совершенство жизни во Христе достигается лишь в бу­дущей жизни, но начинается она уже сейчас. Связь меж­ду этой и будущей жизнью представляет собой общую черту учений Кавасилы и Паламы и есть не что иное, как своеобразный антиплатоновский манифест, отрица­ние платоновского противопоставления духа и материи.

В «Жизни во Христе» Кавасила размышляет о би­блейских представлениях о браке, сравнивая его с со­юзом между Христом и Его Телом - Церковью. В вет­хозаветном мире брак считался идеалом совершенного союза, однако после Воплощения уже не брак, а союз со Христом достоин подражания и восхищения:

... члены Христа объединены с Ним теснее, чем со сво­ей собственной головой, и они живут в большей степени Им Самим, нежели своим союзом с Ним.

(«Жизнь во Христе», 3, 1)

Отправным пунктом для обсуждения таинств Кава­силе служит текст из речи апостола Павла в Деян. 17, 28: «Ибо мы Им живем и движемся и существуем». Мы получаем жизнь, начинаем ее в крещении; мы движем­ся, продолжаем жить в таинстве миропомазания; мы су­ществуем, ибо   содержание нашей жизни составляет Евхаристия. Таинство Крещения для Кавасилы знаме­нует начало новой жизни. В крещальной купели тонет, умирает ветхий человек, получивший весь свет, всю радость и все счастье, для которых был создан и кото­рые потерял ветхий Адам. Такое толкование Креще­ния вполне здраво, мы не находим в нем ни символиз­ма, ни Дионисиевых иерархий. Основной чертой тол­кования является все та же идея: решение начать но­вую жизнь во Христе должно быть принято в «этой» жизни, в «этом» мире, сейчас.

Обсуждение таинства Миропомазания содержится в третьей части. Эта часть неизбежно короче, чем толко­вание Крещения, что свидетельствует о трудностях, свя­занных с истолкованием смысла Миропомазания. Это можно объяснить тем, что Святой Дух не воплощался. Его Царство принадлежит будущему веку. Он обнару­живает Христа, а не Себя.

Основная цель в комментарии Кавасилы - показать динамизм таинства. Миропомазание есть движение, и движение это связано с Крещением и зависит от него. Кавасила подчеркивает связь миропомазания с ветхо­заветным помазанием священников, усвоенным, кстати сказать, западной традицией. На Востоке рукоположе­ние священников не включает миропомазания, ибо счи­тается, что все верующие христиане помазаны на свя­щенство. Миропомазание при Крещении делает нас всех соучастниками во Христе, ибо Он - Помазанник, Он стал Христом, потому что Он помазан на царство, о чем свидетельствует Его имя. Таинство Миропома­зания также соответствует помазанию тела Христова, посредством которого весь человек включается в тело Христово как священник. На символическом примере ветхозаветного Иакова Кавасила показывает, что при­ношение совершается посредством помазания. В этом примере раскрывается его понимание священства. В Ев­харистии приношение совершается не одним лишь свя­щенником от имени всего собрания (как в Ветхом За­вете), а всеми собравшимися, всею Церковью как це­лым. Ибо Христос - единственный священник, принесший Себя в жертву раз и навсегда, а потому Евхари­стия есть приношение, предлагаемое всем Телом Хри­стовым. Этим объясняется, почему в Православной Церкви нет особого обряда помазания для священни­ков, а есть лишь рукоположение.

Евхаристия составляет сердце мистического учения Кавасилы, и ей посвящена самая длинная часть «Жиз­ни во Христе». Основная ее идея состоит в том, что Евхаристия - это Таинство Таинств, исполнение и ве­нец всего в Церкви. Евхаристия всегда завершает, все­гда следует после других служб. Это окончательное дей­ство, реальное участие в Царстве Божием. После Евха­ристии никакие другие службы духовно невозможны. Добавление молитв после Евхаристии есть свиде­тельство литургического упадка.

В контексте толкования Литургии становится оче­видной связь учения Кавасилы с исихазмом. Он поль­зуется образом сердца, применяя его к Христу как сво­его рода «сердцу Церкви». Этот образ не следует по­нимать в смысле Святого Сердца Христова в запад­ном мистицизме. Христос - сердце и центр Церкви в макариевском смысле, как средоточие жизни всего организма.

В «Объяснении божественной Литургии» мы обнару­живаем такой же христоцентризм. Интересно, что, го­воря о святости Церкви, Кавасила пользуется круговым аргументом: причащаясь Святым Дарам, Церковь ста­новится святою; но, с другой стороны, лишь достойные, то есть святые, могут причащаться таинств. Круговое доказательство, возможно, преднамеренно: Кавасила хочет сказать, что святость не достигает-ся, что она есть благодать и дар Божий. Лишь смертный грех автомати­чески исключает человека из Тела Христова.

Взгляд Кавасилы на Церковь отличается чрезвычай­ным здравомыслием, динамизмом и реалистичностью.

Церковь присутствует в священных таинствах не только фигурально, но так же, как органы нашего тела присутствуют в сердце, как ветви - в корнях и, как го­ворил наш Господь, как побеги в лозе.

Здесь не просто одно и то же имя, не аналогия по сходству, но тож­дественная актуальность.

Ибо священные Таинства - Тело и Кровь Христовы, составляющие истинную пищу и питье Церкви. Когда она причащается Даров, она не преобразует их в человече­ское тело, как происходит с обычной пищей человека, но сама изменяется в них, так как высшая и божествен­ная стихия преодолевает земную... так что, если возмож­но было бы видеть Церковь Христову постольку, по­скольку она объединена с Ним и участвует в Его святом Теле, то взору бы открылось не что иное, как Тело Гос­подне... Если он (Апостол Павел) назвал Христа главой, а нас членами, то не с тем, чтобы выразить Его нежную заботу о нас, Его учение или назидание, или же наше полное подчинение Ему, подобно тому, как мы, преувеличивая, иногда описываем себя как часть наших родственников или друзей, но чтобы продемонстрировать факт - а именно, что отныне через Кровь Христову вер­ные будут жить во Христе, действительно завися от Его Главы и действительно облекшись Его Телом.

(«Объяснение», 38)

Таким образом, Евхаристия для Кавасилы разделя­ет пространственно-временное существование Церкви: она не существует отдель-но от Церкви как нечто внеш­нее по отношению к ней.

Несмотря на такой здравый подход, в толковании Кавасилы все же присутствует элемент символизма. Так, объясняя, почему приношение помещается на ал­тарь не сразу, иными словами - зачем нужна проско­мидия, он пользуется своего рода «педагогическим» символизмом: жертвоприношению всегда должно пред­шествовать посвящение жертвы. Посвящение имело место как в жизни Самого Христа, так и во время Тайной Вечери, когда Спаситель сначала благословил хлеб и вино, а лишь потом освятил их. Церковь, со­вершая проскомидию, следует приказу: «Сие творите».

Также и объяснение, почему не весь хлеб освящает­ся, но лишь часть его, зиждится на символизме жизни Спасителя. Хлеб символизирует нас всех, но Христос, став одним из нас, принес Себя в жертву один. Цер­ковь хочет соединиться с Ним, поэтому после причас­тия все частицы хлеба складываются в одну чашу.

В «Объяснении» мы также находим умеренную по­лемику с латинянами по поводу эпиклезы (§ 29). По-видимому, это был первый в истории случай письмен­ной полемики на эту тему. Западное богословие оправ­дывало свое понимание установительных слов («При­мите, ядите... » и «Пийте от нея вси... ») как самодоста­точной формулы, благодаря которой совершается «пре­существление» даров. Основное возражение Кавасилы против западного понимания состояло в том, что та­инства совершаются не с помощью изолированной от контекста «магической» формулы, а молитвой всей Церкви. Известно, что Бог иногда отвечает на наши молитвы, а иногда нет. Однако существуют особые молитвы, которые не могут не быть услышаны. Соглас­но обещанию Спасителя, такой молитвой является молитва о даровании Святого Духа. Эта молитва есть завершение молитвы всей Церкви, которая постоянно молится, жертвует и принимает жертву. Поэтому во всех восточных чинах Литургии (и в древних западных) евхаристическая молитва всегда завершается «эпиклезой», то есть призыванием Святого Духа на дары: Святой Дух и есть Совершитель Таинства.

Замечательно, что тон полемики Кавасилы доволь­но мирный. Кавасила ссылается и на латинскую мессу, действительность которой он несомненно признает. Он старается сгладить разногласия между восточной и за­падной традициями, утверждая, что католики делают то же самое, что и мы, сами того не зная. В молитве «Supplices te rogamus» (призывание ангела, который должен понести освященные дары к престолу Божию) он усматривает тот же смысл, что и в эпиклезе: без мо­литвы освящение не закончено, окончательное пре­вращение даров еще не произошло, они ждут этой последней молитвы, которая завершит их превращение в Тело и Кровь Христа.

Глава 9. Святитель Григорий Палама.

Глава 10. Православное богословие поздневизантийского периода. Николай Кавасила.

Примечание.